Кстати (к слову пришлось), что бы вы мне посоветовали делать дома? Чем заняться? Конечно, в военкомате мне предложат что-нибудь, но как вообще с перспективами работы? Мне почему-то кажется, что я не пропаду. А?
Ленуська мне пишет, и я ей, довольно часто. Мамочка, ты уж напиши ей пару слов, она в таком сейчас положении, а кроме того — очень тебя любит и уважает.
Я здоров и весел, только зудит всё, хочется, чтобы скорее, скорее… а оно очень медленно. Питаюсь хорошо. Мама, следи за здоровьем. Пока всё.
Обнимаю и целую вас, ваш Арк. Khabarovsk 14.04.55»
Приказ подписали 9 мая — это ж надо было такой день выбрать! Точно пошутил кто-то в управлении кадров. В десятилетний юбилей Победы АН отпраздновал свою окончательную победу над воинской службой. Теперь — отныне и навсегда, — он человек штатский. Ему хотелось в это верить, хотя, конечно, потом ещё не раз дёргали и даже полновесным призывом грозились. Но всё равно он теперь — творческий работник. Официальный статус члена творческого союза (даже журналистов) он получит много позднее, но для себя уже давно всё выбрал и определил. Главное — свобода. От формы. От распорядка. От субординации. Ото всех этих опостылевших условностей. Он будет потом часто и даже с теплотой вспоминать свою армейскую молодость, но… что уж говорить, всё-таки это не его призвание.
«И как это я тогда решился подать рапорт об увольнении? Ведь я был никто тогда, ничего решительно не умел, ничему не был обучен для гражданской жизни, с капризной женой и золотушной Катькой на шее… Нет, никогда бы я не рискнул, если бы хоть что-нибудь светило мне в армии. Но ничего не светило мне в армии, а ведь был я тогда молодой, честолюбивый, страшно мне было представить себя на годы и годы вперёд всё тем же лейтенантом, всё тем же переводчиком, всё в той же дивизии».
Скромничает наш Феликс Сорокин — главный герой «Хромой судьбы», повести в этой части совершенно автобиографической для АНа, — ай, скромничает! В 1955-м он был уже КТО. Он был вполне сложившимся писателем, а вместе с братом — писателем уникальным. Просто об этом ещё не знали люди вокруг. Но он-то сам наверняка догадывался.
Глава шестая
СЧАСТЛИВЫЙ МАЛЬЧИК
«Потом он понял, что писать надо сценами, эпизодами, картинками, совершенно не думая о связках и переходах от одного эпизода к другому. Ему сразу стало гораздо легче».
С. Витицкий. «Поиск предназначения»Специфика биографической книги такова, что она постоянно требует перемежать более или менее сюжетное повествование всевозможными предисловиями, послесловиями, комментариями, приложениями и прочими оговорками. Вот и подошло время ещё одного необходимого предисловия. Но поскольку находится оно как бы уже в середине книги, то и называться должно несколько иначе. В своё время, работая над одним псевдоисторическим романом, я придумал для этого случая специальный термин — мезолог — в отличие от пролога и эпилога. Но в данном контексте мне хотелось бы назвать это по-русски. Итак:
Междусловие
Сложность моей и без того нетривиальной задачи — написать биографию двух очень разных личностей как биографию одного писателя, — усугубляется ещё и тем фактом, что младший брат, Борис Натанович, слава богу, жив. Кому-то может показаться, что это упрощает дело. В чём-то, безусловно. Например, уникальная возможность задавать вопросы самому герою произведения, конечно, помогала мне в работе над книгой, но, с другой стороны, вводила целый ряд жёстких ограничений. По вполне очевидным причинам я, в отличие от традиционного биографа, не располагаю в полном объёме даже дневниками и письмами АНа, а уж любые личные записи БНа и вовсе были для меня поначалу за семью печатями. Осмелюсь напомнить читателю о том письме, с которого я начал свой рассказ, и станет понятно, что конкретно биографию БНа я вынужден был не то чтобы придумывать — это как раз совсем непозволительно, — а (как бы это помягче и поточнее?) встраивать те немногие её фрагменты, к которым я оказался допущен или которые стали мне известны из опубликованных текстов, в уже довольно подробно разработанную историю жизни АНа, ну и, разумеется, в творческую биографию обоих, исследованную многими и многими, а главное, замечательно изложенную в известной книге БНа «Комментарии к пройденному».
Кстати, настало время предупредить моего читателя о том, что для наилучшего восприятия этой книги желательно до того или параллельно прочесть «Комментарии к пройденному». Так как, помимо всего прочего, я задался ещё одной целью — как можно меньше повторять уже сказанное и написанное кем-то в книгах, статьях, интервью. И не только потому, что в значительной степени я ориентируюсь на читателей продвинутых в данной теме (например, не считаю нужным пересказывать содержание самих книг АБС), главное — мне вообще неинтересно, да и несолидно как-то быть компилятором. Вот почему в итоге у меня получилась именно повесть о жизни, а никак не очерк творчества. Комментировать тексты, исследовать стилистику и поэтику, анализировать критику и публицистику, наконец, вычислять сверхзадачу авторов — это всё явно удел других. В мои же дерзкие планы входит нечто совсем иное, а именно: дать читателю почувствовать атмосферу, в которой жили и творили АБС; нарисовать портрет эпохи, а по сути, нескольких эпох, формировавших их как писателей; наконец, рассказать, показать, из какого, собственно, сора росли их повести, не ведая стыда.
Вот это и представляется мне по-настоящему интересным, а главное, новым. Ибо именно этого ждут истинные ценители АБС. Ибо именно этого не делал до меня никто. И в свете такого подхода личная биография БНа также остро необходима для моей книги, как и личная биография АНа.
Итак, извинившись в сто двадцать пятый раз перед одним из двух главных моих персонажей, словно помолясь, я вступаю в очередную главу этого сложнейшего произведения — в главу, посвященную как раз Борису Натановичу — годам его юности и ранней молодости. Совсем как у Андрея Вознесенского:
Оробело, как вступают в озеро,мог ли знать я, циник и паяц,что любовь — великая боязнь?Аве, Оза…
А мы скажем: «Аве, АБС…»
Летом 1950 года Борис Стругацкий закончил школу с серебряной медалью.
В стандартных автобиографиях советской поры именно с этого и принято было начинать. Школьные успехи, детские увлечения и юношеские победы никого не занимали. Отдельные ведомства интересовались ещё социальным происхождением, то бишь родителями, особенно тем, были ли они, например, в плену или на оккупированной территории, ну и конечно, сакраментальные родственники за границей всех беспокоили. А личные достижения принято было отсчитывать с аттестата зрелости. В этой главе мы и попытаемся обрисовать начало собственной взрослой биографии БН.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
