На утро третьего дня неожиданно выяснилось, что полностью закончился порох, да и ядер с гранатами осталось – кот бранденбургский наплакал.
– Завтра всё подвезут! – слёзно заверял фон Принц. – Не расстраивайся, милый мой Питер! Отдохни немного, и мы снова будем веселиться…
«Кто-то, действительно, ещё будет веселиться и развлекаться – на полную катушку, а кому-то – уже и не придётся!» – ехидно ответил Егор, разумеется, про себя, наглому и коварному камер-юнкеру…
Обедали на этот раз в столовой комнате купеческого дома, где и квартировали. Хозяйская стряпуха расстаралась на славу: суп из гусиных потрохов и зелёного шпината, свиные рульки, тушённые с кислой капустой, горохом и прошлогодними яблоками, свежеприготовленный печёночный паштет, белый пшеничный хлеб, жёлтое коровье масло, фруктовый штрудель, украшенный сверху заварным кремом…
– Вкусно всё! – громко рыгая, одобрил Пётр. – Только очень уж тяжёлая пища, жирная такая… Как бы изжога потом не замучила. Алексашка, не спи, плесни-ка мне пива! Да в большую кружку наливай, не жалей… После такой жирной сытости маленькой кружкой уже не отделаться! Может оно и рассосётся?
Бесшумно приоткрылась дверь, украшенная цветными стеклянными витражами, в столовую торопливо вошёл Франц Лефорт, за ним шествовал дюжий денщик с тяжёлым холщовым мешком на плече.
– Гутен таг, кавалеры! – громко поздоровался Лефорт. – Иван, поставь ношу возле стола. Теперь свободен. Подождёшь меня на крыльце… Спасибо, господа, за заботу. Но я уже пообедал у друзей, в морском порту. Вот, принёс вам диковинку заморскую! – достал из мешка странный светло-розовый плод – размером с обычный мужской кулак, важно пояснил: – Это называется – «потато»! Большую партию этого славного фрукта привёз в Кёнигсберг мой старинный английский друг. Шкипер Джон Смит. Его прекрасный бриг «Леди Мари» пришёл неделю назад от берегов Америки. Джон говорит, что все тамошние туземцы очень уважают сию ягоду. Только её едят – и бывают сыты. Шкипер презентовал мне целый мешок «потато»… Угощайтесь, мои добрые друзья!
Егор ограничился тем, что только понюхал заморский плод, после чего радостно улыбнулся – словно старинному приятелю, с которым неожиданно встретился – после долгой разлуки. Пётр же жадно впился в предложенную «ягоду» своими крепкими, чуть жёлтоватыми зубами, аппетитно захрустел, но уже секунд через семь-восемь расплевался во все стороны:
– Гадость-то какая! Скулы так и сводит, тьфу ты… Похоже, герр Франц, твой шотландский шкипер – большой шутник! Большой… Его счастье, что мы сейчас не в России, а то отведал бы этот капитанишка вдоволь плетей русских…
– Как же так? – искренне огорчился Лефорт. – Джон меня уверял, что это – очень даже вкусно. Впрочем, английские шутки мне всегда казались немного странными и грубоватыми…
Поднявшись из-за стола, Егор принялся вдохновенно вещать, немного, естественно, привирая при этом:
– Мин херц! Этот плод – вовсе даже и не фрукт, а самый натуральный овощ! Очень полезный и вкусный, только его надо уметь готовить. Помнишь, я рассказывал тебе, что мальчишкой кочевал с цыганским табором, а у нас был один узкоглазый старик, который меня учил ловко махать руками-ногами? Так вот, он меня как-то угощал этим «потато». Только называл этот овощ по-другому: когда – «картофель», когда – «картошка»…
– К чему ты мне всё это рассказываешь? – широко зевая, перебил Пётр.
– А к тому, что я к ужину приготовлю несколько блюд из картошки, а вы с герром Францем попробуете. Вот тогда и поговорим!
– Да пожалуйста! – равнодушно пожал плечами царь. – Готовь, охранитель, коль тебе не лень. Поговорим…
Егор быстро обо всём договорился с хозяйкой дома, дав денег, отправил кухарку на местный продуктовый рынок с подробным списком (написанным Лефортом – под его диктовку), сам прошёл на кухню, старательно наточил ножи, ознакомился с ассортиментом кастрюль и сковородок.
Пётр, Лефорт и Алёша Бровкин сидели за столом и, в ожидании обещанной вечерней трапезы, отчаянно дулись в карты: в увлекательную игру опен-даун, которой их недавно обучил Егор, наплевав на тот непреложный факт, что данная игра будет придумана только в начале двадцатого века.
– Уважаемые господа! – церемонно объявил Егор, облачённый в цветастый кухонный фартук и с высоким поварским колпаком на голове. – Слушайте внимательно! Оглашаю полный список предлагаемых блюд. Картофель варёный – с молодым укропом и балтийской селёдкой! Картофель жареный – с молодой нежирной свининой и восточными пряностями… Ну, вот и всё, собственно! – замолчал смущённо и резко махнул рукой местным поварятам, испуганно выглядывающим из-за кухонного дверного косяка.
Ужин прошёл просто великолепно: все наворачивали Егорову стряпню за обе щёки, запивая светлым немецким пивом и крепкой грушевой австрийской водкой, неожиданно полюбившейся Петру, и нахваливали, нахваливали, нахваливали…
– Ох, уважил, телохранитель, уважил! – отдуваясь, объявил Пётр. – Ничего вкуснее мне не доводилось пробовать! Особенно хороша варёная картошка с селёдкой – под водочку грушёвую…
– Очень вкусно! Это не репа пареная, которую я вкушал всё детство своё! – поддержал царя Алёшка и тут же направил разговор в деловое крестьянское русло: – Александр Данилович, а как выращивают это чудо чудное?
– Да проще не бывает! По весне землю удобряешь навозом, перекапываешь, разбиваешь гряду на ряды – с шаговым расстоянием между ними, делаешь борозды, в борозды кладёшь мелкий картофель – с полушаговым промежутком между клубнями, землёй забрасываешь, три месяца ждёшь урожая… Всё очень просто!
– А навоз какой лучше? – не унимался поручик Бровкин, в котором неожиданно проснулся землепашец. – Сколько, кстати, вырастает этого картофеля – с одного клубня материнского?
– Знающие люди рекомендуют (вспомнил Егор покойную бабушку, которая частенько любила рассказывать о своей молодости, прошедшей в одной из новгородских деревень) применять коровий навоз – с очень небольшими добавками конского и куриного. А самый обычный урожай – десять крупных клубней с одного мелкого, изначального…
Пётр недовольно хлопнул в ладоши:
– Ладно, Алексашка, потом письменно изложишь все эти мелочи. В виде подробных инструкций, – вопросительно посмотрел на Лефорта: – Герр Франц, а сможет твой шкипер английский доставить будущей весной в порт Либавы судно этого овоща? Не знаешь? А ты спроси его, скажи, что я заплачу золотом. Куплю всю партию судовую, а потом своим Указом обяжу дворян, бояр и все монастыри – выкупить весь этот картофель на семена, посадить, а по осени доложить о результатах полученных…
– Я, я, я! – вскинул Егор вверх руку. – Я первый в очереди! Беру для нужд своей Александровки – десять… нет – все пятнадцать пудов!
«Однако, братец, ты опять Историю торопишь! – недовольно и язвительно усмехнулся внутренний голос. – Благодаря твоим сегодняшним стараниям картошка в Россию попадёт на несколько лет раньше отведённого на то срока».[13]
В столовую ворвался взлохмаченный Матвей Солев:
– Александр Данилович, беда приключилась!
– Что такое? – обеспокоенно спросил Егор.
– Да этот… камер-юнкер, фон Принц! Торопился очень. Наверное, хотел Прокофию Савельевичу сообщить побыстрее, что уже доставили на стрельбище порох и ядра… На узком мосту его лошадь чего-то вдруг испугалась и шарахнулась, ну и – вместе с всадником улетела в глубокий овраг… Достали уже этого бедного фон Принца, не жилец он – позвоночник сломан. Стонет страшно, всё зовёт какого-то Питера…
– Ладно, Матвей, спасибо за службу! Иди – отдыхай! – негромко велел Егор и обеспокоенно посмотрел на царя.
Пётр подёргал правой щекой и громко высморкался – прямо в скатерть, медленно поднялся на ноги, прихватив со стола початую бутыль с грушевой водкой, направился в свою спальню, пробормотав напоследок:
– Надо же – лошадь испугалась…
Франц Лефорт состроил скорбную мину, печально покачал головой и тихонько предположил – с лёгким злорадством:
– Наверное, пошёл помянуть. Свою симпатию погибшую, – подумал и добавил: – Безвременно и случайно погибшую. Что тут поделаешь – испугалась глупая лошадь, понесла…
Когда Лефорт через минут пятнадцать тоже удалился в свою комнату, Бровкин понимающе подмигнул Егору:
– А как же ей, бедной, было не испугаться? Когда в одно место – очень нежное и интересное, игла вонзается острая? Солев у нас очень большой дока – ловко управляться с трубкой духовой…
На следующее утро посланец от курфюрста передал солидный пергаментный свиток, запечатанный сургучной печатью. Егор печать сломал, развернул свиток, мельком пробежал глазами и передал Лефорту:
– Герр Франц, там иноземными буквами написано что-то. Ты уж перетолмачь, будь другом…
– Что ж, можно и перевести. Слушайте: «Патент на звание бомбардира. Сим удостоверяю, что господин Прокофий Возницын признаётся и почитается за совершенного метателя бомб, и в теории, и на практике. Сей Прокофий Возницын является осторожным и искусным огненным художником. И я, подтверждая его действительные заслуги, выражаю ему свою личную, преданную благосклонность. Подпись: Курфюрст бранденбургский – Фридрих…»
