бы из глубоко комических в глубоко драматические. Для этого, конечно, нужна большая виртуозность. И я скажу, что нам нужен театр умный; и те формы виртуозные, которые нашел Мейерхольд и которые он постепенно находит, приобретут настоящую силу только тогда, когда будет на сцене умное содержание <…>
1924 г.
VI
<…> Когда Всеволод Эмильевич Мейерхольд в своих блужданиях в начале революции заявил, что сила театра в приближении к кино, к мюзик-холлу, цирку, что это есть место чистого развлечения, что такова пролетарская точка зрения, что самое большее, чего можно требовать от театра, – чтобы он вложил в эти развлекательные формы плакатно-лозунговый элемент, – он вступил на почву, где цирк, мюзик-холл и кино, нисколько не меньше способные на плакатно-лозунговые элементы, неминуемо должны были разбить театр и не оставить на нем камня на камне. Но поскольку мы теперь все как будто знаем, что сила театра в единственно только ему присущем объединении эмоциональной выразительности коллективного искусства и интеллектуального начала, поскольку мы теперь знаем, что театр есть великий объединитель зрелища и слова и что в этом его мощь и очарование, постольку мы говорим: нашему театру не опасна конкуренция кино, мюзик-холла и цирка. Да здравствует расцвет у нас и кино, и мюзик-холла, и цирка, и пусть они смело вступают на путь включения лозунгового начала в свои пределы, пусть кино идет дальше так славно начатым путем своих великих завоеваний. Театру это будет не страшно, никто (в том числе и говорящее кино, если оно утвердится) не сможет конкурировать с театром в этой исключительной области зрелища, пронизанной словом и обнимающей слово.
1927 г.
Что нужно сделать для оздоровления эстрады?*
Единственной правильной мерой для оздоровления эстрады я считаю создание талантливыми и идеологически близкими Советской власти поэтами и музыкантами соответствующего репертуара. Я ни минуты не сомневаюсь, что артисты эстрады, среди которых есть немало дарований, с удовольствием воспользовались бы таким репертуаром.
Они и так очень охотно и часто вполне удовлетворительно исполняют так называемые революционные куплеты, пьесы, сценки и т. д. К великому сожалению, надо сказать, что до сих пор процент действительно веселых, литературно и политически интересных вещей в этом новом репертуаре крайне незначителен. Гораздо легче всего остального, конечно, хорошо поставить декламационные номера. Здесь к услугам исполнителя вся передовая старая и новая поэзия. Я давно уже высказывал мысль, что декламационное искусство, звучащая поэзия, у нас далеко не достаточно культивируется.
Мне пришлось слышать также несколько неплохих вещей для декламации, которые тоже недостаточно использованы. Чисто эстрадные, как и цирковые, номера в большинстве случаев все еще очень пустенькие.
1927 г.
Нужен ли театр эстрады?*
Нужен ли эстрадный театр? Конечно, нужен. Организация эстрадного театра – правильная мера на пути оздоровления нашей эстрады. Я ни минуты не сомневаюсь, что создание такого театра принесет артистам только пользу. Надо подумать и о репертуаре. Среди артистов эстрады немало талантливых и даровитых людей. Но беда в том, что нет репертуара. Действительно веселых, политически и литературно интересных вещей почти нет.
1927 г.
Об эстрадном репертуаре*
О запущенности нашей эстрады говорится уже не первый год. Много раз выносились постановления о необходимости принять энергичные меры к подъему эстрады. Пытались их и осуществлять: производилась чистка среди эстрадных исполнителей, репертуар подвергался более или менее строгой цензуре, делалось также кое-что, чтобы мобилизовать живые литературные и музыкальные силы для работы на этом поприще. И тем не менее у нас нет сколько-нибудь приемлемого репертуара для эстрадных исполнений.
Между тем, эстрада по количеству обслуживаемой ею публики является одной из самых широкодействующих форм искусства. По своей живости, по возможности отвечать немедленно на злободневные события, по своей политической заостренности, – эстрада имеет большие преимущества перед театром, кино, серьезной литературой. Последняя требует большего времени для подготовки своей продукции, по основной своей форме значительно тяжеловеснее легкокрылой и жалящей, как оса, эстрадной песенки или куплетной хроники.
К этому надо прибавить, что эстрада могла бы иметь очень большое влияние на клубно-эстрадную сцену, включая сюда и живую газету. Эстрадные формы и живая газета занимают весьма значительное место в культурной работе клубной сцены и все шире перебрасываются из города в деревню.
Надо признаться, что эстрада не только могла бы иметь такое влияние, но и фактически имеет его. Но при нынешнем качественном состоянии нашего куплетно-песенного репертуара об этом приходится только сожалеть. Здоровым это влияние может стать только при значительном улучшении основного репертуара.
Наконец, последнее, но отнюдь не менее важное: злободневная песня или вообще живая политическая песня или, наконец, советская социалистическая бытовая песня должны широко разливаться в рабоче-крестьянские массы, распеваться хором и соло комсомольцами, пионерами в организованном и вольном порядке.
Кое-что в отношении организации красноармейской, а отчасти и гражданской песни – сделано, но этого крайне недостаточно. Если бы не довольно богатое развитие новейшей частушки, то можно было бы сказать, что нашему времени нечем потягаться с обостренными временами истории Франции. Там Voix de ville, то есть «городские голоса», внезапно возникающие злободневные политические песенки, играли огромную роль, и ими, так сказать, искрилось сознание и поведение масс.
Исходя из этих соображений, я считаю в высшей мере своевременным создать, путем привлечения лучших литературных и музыкальных сил, основу богатому, веселому, многостороннему, постепенно развивающемуся куплетно-песенному репертуару и распространять его могучими силами радио.
1930 г.
О маленькой пьесе*
Несколько раз в моей жизни я задавался целью писать театральные миниатюры, или драмолетты.
Приблизительно одни те же основания заставляли меня обратить внимание на этот жанр. Я неоднократно, в разные эпохи моей жизни, возвращался к нему1.
Сейчас я опять испытываю ту же потребность – немногие часы моего отдыха, которые я могу уделить беллетристическому творчеству, дающему такое огромное удовлетворение, посвятить этому жанру.
По правде сказать, такое влечение появляется обыкновенно безотчетно, но это не значит, что оно бывает беспричинным, и когда хорошенько подумаешь над этими причинами, то приходишь к целому ряду аргументов, которыми можно оправдать свою охоту.
У нас принято думать, что большие пьесы в 4 или 5 актов, которые занимают целый вечер, являются чем-то совершенно законченным и даже единственно законаным, по крайней мере для сцены больших профессиональных театров. Клубная же сцена очень часто либо имеет характер эстрады, живой газеты и т. д., либо сразу, опять-таки, перескакивает к постановкам больших пьес, занимающих целый вечер.
С этой стороны надо отметить также, что,
