но они не понимали…
Маргарита перестала петь, и Диана поняла, что Ноэль добилась своего.
— В театре, — повторила Маргарита, изображая утонченное произношение. — Мне не нужны твои подачки, Ноэль. Независимый театр Атланты — не то чтобы высшая лига.
— Я просто пытаюсь тебе помочь.
— Как же я забыла, — теперь уже Маргарита кричала. — Моя старшая сестричка, мой главный фанат. Как ты в последний раз меня поддержала? — Она прокрутила сообщение в телефоне. — Приятно знать, что ты не подходишь к телефону, потому что занята такими важными, серьезными…
— Мы не знали, приедешь ли ты, и я разозлилась.
— А извиниться никак? Может, попробуешь? Я бы подождала, пока ты остынешь, но я не Диана.
— Я тут ни при чем, — сказала Диана и выключила музыку. — Можете хотя бы один день вести себя нормально? Это все не для нас. А для мамы.
Маргарита засмеялась.
— Ну конечно же, манзанита. Столько лет прошло, и все по-прежнему.
Девочки приехали после обеда, и Лэйси-Мэй поняла, что никогда их не видела такими взрослыми, вместе. Получилась бы идеальная семейная фотография, если бы не потертый халат, распухшее от всех этих накачивающих ее водой машин тело.
Маргарита выглядела как звезда — волосы с прядями, покрашенными в искусственный карамельный цвет, с большой грудью, — Лэйси-Мэй не помнила такой. И все-таки почему-то она была копией Робби. Диана рядом с ней казалась такой домашней, крепкой, темной, с завитками волос за ушами. На ней не было ничего красивого, кроме кулона с изумрудом на шее — отец подарил его ей в детстве. А Ноэль была настоящей красавицей, но увядшей; она выглядела гораздо старше тридцати двух. Тело у нее стало мягким и пухлым в одних местах, с неожиданными ямочками на руках, на коленках, и наоборот, худым в кистях, в шее. Она выглядела как женщина, чье тело менялось с отеками и пустотами беременностей, которые шли подряд, так что в перерывах она никогда не успевала прийти в себя. Но Ноэль не было оправдания. Она должна была сохраниться в целости. Эти мысли Лэйси-Мэй не стала озвучивать.
— Мои доченьки! — сказала она. — Ну подойдите!
Все поздоровались, расцеловались по кругу, склоняясь к Лэйси-Мэй. Хэнк стоял в ногах кровати, кивал девочкам и ждал, когда они сами подойдут обняться. Ее несчастный мужчина. Он до сих пор вел себя как актер массовки, который счастлив оказаться в их жизни и только старается не мешать. Девочки неохотно его обняли, а Лэйси-Мэй сжала его руку. А ведь даже тем, что они живы, они были обязаны Хэнку, даже если девочки так не считают. Она вечно будет ему благодарна.
Через несколько минут все успокоилось, девочки разошлись по местам: Ноэль плюхнулась, как обычно, в кресло в углу; Маргарита забралась на подоконник и стала что-то писать на телефоне. Диана осталась у постели Лэйси-Мэй и стала возиться с больничной кроватью, пытаясь установить спинку вертикально.
Лэйси-Мэй не знала, как заставить их заметить друг друга. Из всех троих вышла замуж только Ноэль, да и то казалась безмужней. Однажды Лэйси-Мэй не станет, и у них не будет никого, кроме друг друга. Как они не понимают?
Доктора пока не знали, понадобится ли ей химия, облучение или операция. Они откладывали все многообещающие способы лечения, чтобы сбить отек в мозгу. Ее предупредили, что иногда она будет путаться, что будет больно. Пока хуже всего была тошнота, которая напоминала ей о схватках. Ее рвало трижды, со всеми девочками. Она и представляла смерть примерно как роды. Тебя разрывает пополам, наизнанку. И до последнего невозможно поверить в это преображение, пока не окажешься в его эпицентре, уже на пути из одного состояния бытия в другое и уже без всякого права голоса.
Лэйси-Мэй прокашлялась.
— Сегодня утром приходил врач. Он сказал, что отек не спадает достаточно быстро, но у меня не было новых припадков, а это уже хорошие новости.
Ноэль очнулась.
— В каком смысле припадков? Я думала, ты упала с крыльца и ударилась головой.
— Ну, они говорят, что это был припадок, а я ничего не могу сказать, потому что не помню.
— Может, ты так описала, что они сделали неправильное заключение? Ты любишь преувеличивать.
Маргарита на подоконнике рассмеялась.
— Ноэль надо просто записывать. Включу диктофон. Ее обиды — такое удовольствие. Лучше любого реалити-шоу.
— Если это спасет твою никчемную карьеру — мне не жалко.
— Я хоть работаю. А ты чем занимаешься? Столько было разговоров, как ты отсюда выберешься, ужасно, наверное, оказаться на том же месте.
— Это на каком же месте? Сама-то? Выклянчила денег у папи. Как думаешь, кто теперь больше юзает, ты или он?
— Господи! — заорала Лэйси-Мэй. — Как вы разговариваете друг с другом. Я вас не так воспитывала.
— Очень даже так, — сказала Ноэль. — Кто-нибудь вообще слышал прогноз? Мы все тут собрались, как будто маме зачитали смертный приговор, а фактов даже не знаем.
— Мама больна, — сказала Диана.
— Я знаю, что она больна, но до какой степени? Мы не можем верить ей на слово.
— Эта девчонка думает, что я выдумала свой рак!
— Я не говорю, что ты…
— Вы что, не понимаете, что это может быть конец? — Лэйси-Мэй хлопнула жилистыми ладонями по кровати. — Может быть, мы последний раз вместе, а вы тратите его впустую. Надо найти вашего отца. Если просто ждать, когда он сам явится, будет уже поздно.
Накричать на них стоило ей всех оставшихся сил, и девочки замолкли, ошеломленные.
— Ох, мама, — сказала Маргарита. — Теперь ты главный кандидат на лучшую драматическую роль.
— Я серьезно. Вы нужны мне, девочки, чтобы найти вашего отца.
— Маргарита последняя с ним общалась, но это было несколько дней назад, — сказала Диана. — Мы ничего не можем сделать. Приедет, когда сам захочет, мама.
Наконец подал голос Хэнк.
— Типичный Робби. Вечно его нет, когда он нужен. Является только в удобный для себя момент.
— На твоем месте, Хэнк, я бы не рассуждала про удобные моменты, — сказала Ноэль.
Тут уже Лэйси-Мэй набросилась на нее с криками,
