Акимов закрыл глаза рукой.
– Степа позвонила после ухода Киселевых в истерике и все выложила. Дело обстояло немного по-другому. Семеняка, отвратительная шантажистка, сначала взяла большую сумму на аборт, потом родила и стала требовать у моей жены денег, денег, денег… Степанида хотела избежать скандала, но Олеся перла танком. Жена не посоветовалась со мной, я казался ей слишком молодым, да и были мы на тот момент всего четыре года вместе. Степа попросила Семеняку привезти ребеночка, она тогда служила в частной клинике. Жена мотивировала свое желание просто: она хочет убедиться, что Аня дочь Юрия, исследовать ее кровь. Семеняка привезла девочку, Степа приготовила иглу, Олеся со словами: «Боюсь крови», – выскочила в коридор. И тут… Степа сама не поняла, как… ну чисто случайно… игла попала в темечко малышки.
– Случайно? – переспросила я. – Вместо пальца попала в голову?
Николай Романович встал.
– Младенец был не нужен матери. Семеняка отвезла новорожденную к бабке в деревню и занялась своими делишками. Девочка была лишь способом вытянуть деньги. Олеся понимала, что Юра на ней не женится. Поверьте, произошел несчастный случай, они бывают в медицине.
– Младенца увезли в село и там он через пару дней умер, – прошептала я, – Олеся попала под машину.
Акимов лег грудью на стол.
– Вы всего не знаете. Спустя неделю после посещения клиники Олеся позвонила Степаниде и сказала: «Убийца. Я знаю про иглу. Девочка выживет, а тебе теперь придется долго и дорого платить, чтобы я молчала. Помни, младенец у меня на руках, а под его черепом улика, способная тебя уничтожить. Даю на раздумья две недели, а потом начнешь отстегивать валюту». Понимаете состояние Степы?
– Я никогда не пыталась извести младенца и не способна сейчас ощутить ужас вашей жены, – зло сказала я. – Значит, Аня не умерла?
– Олеся утверждала, что нет, говорила о своей подруге, которая подтвердит, если что. Но потом попала под машину, и все прекратилось.
Я закусила губу.
– Ага! Когда появилась взрослая Аня, Степанида решила, что девочка-таки выжила, а вероятно, Юра втайне от мамы просил Владу Сергеевну устроить дочь в детдом, попытался сохранить лицо. Она сразу поверила Киселевым. Это все объясняет. Значит, Лена все знала, наверное, она и есть та подруга, о которой говорила Олеся. Интересно, Семеняка сама угодила в автоаварию?
– Степа тут ни при чем, – замахал руками Николай, – Семеняка была пьяной. Можно найти документы о происшествии. Нет, нет, Олесю жена не трогала! Стечение обстоятельств. Вы же не станете позорить светлую память Гвоздевой? Своей безупречной жизнью, беззаветным служением детям, милосердными делами моя жена пыталась искупить ту оплошность. Центр «Светлое детство», спецпроект «Здоровье и покой». Последний вообще не приносит никакой прибыли, исключительная благотворительность.
– С оплатой пять тысяч долларов за ампулу с ядом? – спокойно возразила я. – Корпус для новорожденных в «Здоровье и покое» – это перевалочный пункт на кладбище. Скольких детей там убили по приказу Степаниды Андреевны?
Николай Романович вздрогнул, сделал шаг в мою сторону, я вскочила, и тут издалека послышался шум, дверь распахнулась, и под гневный крик секретарши:
– Николай Романович, я их не пускала, сами вошли! – в кабинет ворвались Чеслав и Мартынов.
– Как дела? – осведомился босс.
– У меня хорошо, – отрапортовала я, – а у Николая Романовича не очень. На данной фазе беседы мы пытаемся разобраться со смертностью младенцев в центре «Здоровье и покой». Думаю, если провести там обыск, изъять документы…
– Коробков передал мне твое сообщение, – кивнул Чеслав.
– В «Здоровье и покое» уже наши, – добавил Мартынов, достал из кармана свое рабочее удостоверение, продемонстрировал Акимову и продолжил: – Там сейчас даже мышей проверят.
– Мы не брали денег, – прошептал Акимов.
– Здорово, значит, Лариса наврала, – хмыкнула я. – Вот только, полагаю, в корпусе найдется спецпалата, в которой лежали детки для установления диагноза. Двое суток проведут и… умирают. Сколько их таких? А?
Николай Романович заломил руки.
– Да. Иногда нам приходилось принимать тяжелое, но милосердное решение. Поймите, некоторым детям вообще не следует появляться на свет!
– Ты, значит, Господь, – прошипел Леня, – решаешь, кому жить, кому умирать!
– Эти дети не жили! – затрясся Николай Романович. – Мучили себя, родителей, государство на их содержание тратит деньги, которые могли бы достаться тем, кому можно помочь!
– Обожаю песни о государственных делах! – мрачно произнес Чеслав. – Речь идет о вас! Детей убивали вы!
– Я? Никогда! – попятился Акимов.
– Конечно, – рассвирепела я, – сам не убивал, на то есть специально обученные медсестры. Но Степанида Андреевна и ее муж отправляли жертв в «Здоровье и покой». Вы считали себя санитарами леса? Отличное прикрытие преступления. Убивали из жалости, только отсчитайте деньги за ампулу. Сколько доз содержит одна стекляшка? Сто? Много ли яда требуется для крошки? Да вы получали невероятную прибыль. Один ребенок – пять тысяч в американской валюте, десять – пятьдесят. Даже я, человек, плохо разбирающийся в математике, легко подсчитаю ваш навар.
Акимов метнулся к сейфу, Чеслав и Леня бросились к нему, но доктор успел вытащить из железного ящика папки и швырнул их на пол.
– Любуйтесь. Артемьев Вадим. Синдром Денди-Уокера. Врожденный порок развития четвертого желудочка головного мозга, одновременно пороки развития сердечно-сосудистой и мочеполовой системы. Это неизлечимо. Прогноз? Умственная отсталость как минимум и вероятная смерть в пубертатном возрасте. Логинова Катя. Перелом шейных позвонков при рождении. К несчастью, осталась жива. Никогда не сядет, не повернется самостоятельно, питание через зонд. Михалюки Сергей и Юрий. Срощенные близнецы. Одно сердце, три руки, две ноги, две головы, печень, желудок в единичном экземпляре. Ваши соображения? Любуйтесь, господа! У меня еще есть. Желаете поинтересоваться? Артемьева тянула одна бабушка, родители бросили младенца. У Логиновой есть мать, отец, две маленькие сестрички, но последним даже яблок купить не могли, все средства уходили на Катю. Михалюки подлежали отправке в дом малютки, их оставили в роддоме. Да, Степа и я помогали этим несчастным обрести покой, они ушли без мучений. Родственники дали на это согласие. Мы никогда не принимали решения самостоятельно. Есть совет из медиков и других специалистов.
– И кто в него входит? – выдавил из себя Леня, которого явно потрясли ужасные детские фотографии.
Николай Романович выпрямился.
– Я взял все на себя, не хотел, чтобы жена занималась оформлением милосердной смерти. Сначала мы вдвоем принимали решение. Потом я обращался к членам совета, Степанида Андреевна не знала их имен. Она доверяла мне, понимала: я сделаю все наилучшим образом, каждый член совета не знал, кто еще дает согласие на процедуру. Всей информацией владел лишь я, хоть убейте, никого не выдам.
– Ильченко умерла, – сказала я, – ей хуже не будет. Влада Сергеевна входила в состав вашей камарильи?
– Да, – кивнул Акимов, – она, как директор детдома, давала заключение, возможно ли содержание малыша в госучреждении. Ильченко отличный специалист. Повторяю, я привлекал лучших. Влада Сергеевна, Степанида, четыре врача, педиатр, невропатолог, хирург, узкий специалист именно по болезни каждого ребенка, психолог. Решение принималось коллегиально. Если к нам попадал безнадежный малыш, мы тщательно изучали все грани его состояния и, лишь убедившись в полнейшем бессилии медицины, предлагали родителям решение. Имейся у малыша хоть один шанс на миллион, он продолжал бы мучить семью и себя. В «Здоровье и покой» отвозили только стопроцентно бесперспективных. Фактически уже трупы. Им предстояло медленно умирать в страданиях, а мы обеспечивали тихую безболезненную кончину. Доза тетродотоксина выдавалась Степанидой под строжайшую отчетность. У нас была полная прозрачность. Яд хранился у Гвоздевой, она его вручала Марине Юрьевой, строго для одного малыша! Никаких ампул. Шприц в контейнере. Мы врачи, а не убийцы. Докторам порой приходится брать на себя трудные решения. И, повторяю, Степанида не знала ни имен, ни фамилий членов совета.
– Гримаса судьбы, – пробормотала я, – Лена нашла в Интернете Владу Сергеевну и соблазнила ее деньгами на операцию. Ильченко согласилась участвовать в обмане, уж очень болели ноги. Я верю Акимову: члены совета не получали мзду, в противном случае директриса давно купила бы себе новые суставы.
– Уж и не знаю, что сказать, глядя на эти снимки, – печально произнес Мартынов, – лучше кое-чего вообще не видеть.
– Испугались? – прищурился Акимов. – Это всего-то фотографии. А когда их вживую видишь да рядом мать стоит? Вам повезло, с бандитами боретесь, а я с болезнями, они беспощаднее ваших убийц. И мы никогда не брали денег! Никогда! Ни одной копейки.
