– Несовершеннолетний, – констатировала старшая Лазарева. – Ираклия посадят, если я в милицию обращусь.
– Все сделаю, что хотите, – выпалил Сачков, – только не выдавайте нас.
– Отлично! Но нужен результат. Если сегодня не получится, предпримешь другую попытку, третью, пятую, двадцатую, сотую. Понял?
– Так нельзя.
– Что? Забыл про Ираклия?
– Нельзя кирпич кинуть, как вы велите.
– Почему?
– В движущуюся цель можно не попасть. Промахнусь раз, второй, Гена всем расскажет, что в него кто-то камнями постоянно швыряется. Люди неладное заподозрят. Нужно так сделать, чтобы никто не сомневался. Вот смотрите.
– Что это?
– Книга.
– Вижу, что не ведро! – рявкнула Евгения Федоровна. – Зачем мне она? Какой-то Андрей Брунов.
– Он детективы писал давно, еще до моего рождения, – пояснил Володя, – мне Толя почитать дал…
– И что? – перебила Евгения.
Послышался шорох перелистываемых страниц.
– Вот здесь, – сказал Володя, – второй абзац.
Стало тихо, потом старшая Лазарева поинтересовалась:
– Это сработает?
– Наверное.
– Ответ не подходит, надо точно.
– В книге же написано. И это лучше, чем кирпич. Но у меня ничего нужного нет.
– А где это взять можно?
– Ну… не знаю… в магазине… или на стройке… или, может… у Толи Паскина в сарае всякого барахла навалом лежит. Его мать все в дом тащит.
– Отлично! Иди к Анатолию. А я съезжу в Конаково, – решила Евгения. – Все. Завтра в три часа он покатит по дорожке над оврагом. Тебе надо прийти заранее… Там, где тропинка делает крутой поворот, – лучшее место.
– Понял, – буркнул Сачков…
Вера замолчала и опустила подбородок на грудь.
– Дальше, – потребовал Алексей, – вещай.
Лазарева обхватила себя руками.
– Холодно, как у вас холодно!
– Сейчас принесу плед, – пообещала Тоня и ушла.
– Я была не такой уж наивной в четырнадцать лет, у отца Толи Паскина видик был, Толька нам, когда дома один оставался, кино показывал, порнуху, – продолжала Вера. – Я поняла, чем занимались в саду Ираклий и Володя. Меня это шокировало. А еще мне захотелось узнать, что мама велела сделать Сачкову.
Лазарева умолкла.
– Вы поехали заранее на тропинку над оврагом, где она делает резкий поворот? – предположила я.
Вера кивнула:
– Залезла на ель, там меня не видно, а я все хорошо вижу, потом притопал Сачков, достал из пакета моток какой-то, сначала мне показалось, что это веревка. Но когда он ее к двум деревьям примотал, я сообразила, нет, это проволока, ее вообще незаметно, потом показался Гена на мопеде… он… он…
Вера закрыла лицо руками.
– Упал на землю, – подсказала я. – Да?
– Ага, – жалобно протянула женщина, – сначала кровь вверх брызнула… как будто садовый шланг уронили… мопед свалился… Гена покатился в овраг. Я перепугалась… И так тихо-тихо вокруг стало… жутко… Сачков из кустов вышел, проволоку открутил, смотал, в пакет положил и ушел. Я слезть долго боялась. В конце концов спустилась, домой понеслась… в комнате спряталась… Вечером Федю и Волкова искать стали…
– И вы промолчали, – вздохнул Борцов.
– Да, – всхлипнула Вера, – испугалась. Очень.
– Поняли, что ехавший мальчик погиб? – уточнил шеф.
– Я не думала об этом, – прошептала Вера.
– Не знали об очередном переодевании? – продолжал босс. – Не сообразили, что по тропинке едет Федор.
– Не-а, – по-детски отреагировала собеседница, – смотрела с ветки сверху, на нем Генкины брюки, рубашка, на голове кепка… их потом стали бейсболками звать. Волков ее постоянно носил, ему отец головной убор за год до этого из Венгрии привез, он с женой туда постоянно отдыхать ездил, ни у кого похожего не было, светло-голубой, на макушке красными нитками вышито «Balaton», козырек громадный, на нем та же надпись. И он очень быстро мчался, голову опустил. И… я… я… понятия не имела, что с ним произойдет.
Антонина вернулась в кабинет и набросила на Веру плед. Лазарева разрыдалась. Глеб Валерьянович открыл свой портфель, вынул пузырек, накапал в стакан немного темной жидкости, развел ее водой и подал гостье со словами:
– Выпейте, лучше одним махом, вкус не самый приятный.
Она послушно опрокинула стакан. Я молча смотрела на Лазареву. Моя стройная версия о карьеристе кагэбэшнике, готовом ради места начальника убить подростка, разлетелась в пыль. Я не учла, что в этой истории есть обозленная на весь свет, скорей всего психически нездоровая Евгения Федоровна. Это она из ненависти к Франциске Яновне организовала убийство Гены. Я вообще много ошибалась. Сначала, когда психотерапевт Олег Кириллов рассказал, что Сачков случайно убил своего юного любовника Игоря, застав того в постели с немолодой богатой женщиной, я подумала, что кошка Василиса в песне намекала на этот случай, шантажировала артиста тем происшествием. Эта версия казалась мне логичной. Как отреагирует пресса, продюсеры, простые зрители, узнав, что герой сериалов, любимец женщин, верный муж на самом деле гей, убивший своего несовершеннолетнего партнера? Что карьера Владимира закончится в тот день, когда «Желтуха» выйдет с разоблачительной статьей, сомневаться не приходилось. Я не осуждаю гомосексуалистов, каждый взрослый человек имеет право жить с тем, кого любит. Но нельзя пропагандировать нетрадиционные отношения, и всех, кто принуждает несовершеннолетних к сожительству, надо очень строго наказывать, независимо от того, является совратитель геем или гетеросексуалом. И убивать никому не позволено, ни тем, кто спит с женщинами, ни тем, кто предпочитает мужчин.
Вот только мне не пришел в голову простой вопрос: откуда «кошка» могла узнать про смерть Игоря? Владимир Николаевич никому о том убийстве не рассказывал, он признался в нем лишь Олегу, да и то не сразу. А про то, что произошло в Гуськове, Сачков в разговорах с душеведом промолчал, имя Волкова он произнес только перед самой смертью: «Мне надо повиниться перед Геной». Владимир не мог забыть, что сделал в подростковом возрасте.
– Вы спрятались в спальне, не сказали никому ни слова про уговор матери с Сачковым. И как развивались события на следующее утро? – осведомился Иван Никифорович. – После того как, выйдя на улицу, вы столкнулись с Геной и увидели, что он жив?
– Меня здесь никто не поймет, – устало сказала Вера.
– Попробуйте объяснить, – попросил Роберт.
– Если вы проголодались, могу принести чай с бутербродами, – любезно предложила Тоня. – Вам было очень тяжело, вы хотели, чтобы мама вас любила, да? А она задумала убить Гену, но не получилось, погиб Федя.
Лазарева прижала руки к груди:
– Я обожала маму. А она меня только ругала. Мне грело душу, что мамочка ко мне все же лучше, чем к Федьке, относится. Я мечтала заслужить ее улыбку, поцелуй. Франциска Яновна постоянно Людку обнимала, та матери могла сказать: «Ой, не надо, хватит меня тискать». А я… я… Слов просто нет, как я хотела, чтобы мамуля сказала: «Верочка! Ты самая лучшая, ты сделала для меня все-все!»
– И вы запугали Володю? – предположил Жданов. – Пообещали рассказать про беседку, Ираклия, проволоку, натянутую на тропинке над оврагом? Некуда деваться, ему пришлось вам подчиниться.
– Чтобы заслужить любовь матери, Вера решила убить Гену, – подхватила Тоня. – Волков, словно чуя опасность, не хотел ехать в новое место на сбор, но, узнав про купание голышом с девочкой, тут же обо всем забыл и полетел в лес. А там между деревьями уже натянули проволоку. Подростки немного ошиблись, прикрепили ее чуть выше, но брат Милы все равно погиб.
– Одного не пойму, – сказал Жданов. – Зачем вам понадобились Паскин и Кратов? К чему лишние свидетели?
– Вы и не поймете, – тоскливо повторила Вера.
– Ну почему же, – возразила Тоня, – думаю, вы не сказали Толе и Семену, что Геннадий погибнет, предложили им веселую шутку: сбить Волкова с мопеда. Мальчик упадет в канаву прямо в лужу, то-то хохоту будет. Смешнее только описавшаяся Мила. Вы хотели привязать к себе ребят канатом. В Гуськове появилась новая королева? Ваш трон зашатался?
Лазарева приоткрыла рот.
– Кто вам рассказал?
– Сама догадалась, – пояснила Юрская.
– Ленка Михайлова, – с обидой выпалила Вера, – она в середине лета к Груздевым приперлась, их племянница. Родители Лены за границей работали, они дипломаты. Михайлова с ними жила. А потом они все в Москву вернулись, предки квартиру покупали, а дочь в Гуськово сплавили. Такая фря! Шмотки импортные! Привезла чемодан жвачки! Всем ее бесплатно раздавала. Магнитофон с фирменными записями у нее! Косметики сумка! Духами воняла! Я парфюмерию ненавижу, у меня от резкого запаха с детства голова раскалывается, мыло всегда покупаю нейтральное.
Мне почему-то стало зябко, но Антонина опять заговорила, и я забыла об ознобе.
