помог. Так вот отец мой говорил, что никогда бы Котельников… ну, и дальше все так, как ты и сказал. А отцу своему я верю.
– Понятно. Отец жив сейчас?
– Нет, умер год назад – инфаркт.
– Извини, – чуть нахмурился Чумаченко.
Лев не ответил, быстро накрыл на стол и позвал дочь, та прискакала на одной ноге, косо глянула на мать:
– Уроки проверишь?
– Да, сразу после ужина. Садись.
Ели молча. Полина старалась отогнать неприятные воспоминания о сегодняшнем трупе и о тех, что описывал Чумаченко, но картинки так и стояли перед глазами.
После ужина она просмотрела тетрадки дочери, выслушала стихотворения на английском и на русском и расписалась в дневнике.
– Ну вот, – удовлетворенно произнесла Инка, пряча дневник в ранец, – теперь учительница перестанет говорить, что моей маме не до меня.
Полина почувствовала, как вспыхнули щеки, но тут в комнату вошел Лев:
– Твоей учительнице надо бы поменьше рассуждать о том, чего она не знает. Твоя мама занята серьезным делом, от нее зависит, сможет ли твоя учительница по вечерам спокойно домой идти или будет оглядываться, не подкарауливает ли ее какой-нибудь хулиган с ножом в руке. А в дневнике и я могу расписаться. Все, в душ – и спать, маме надо еще поработать.
Полина посмотрела на мужа с благодарностью и, когда Инна скрылась в ванной, проговорила:
– Лёва… спасибо тебе…
– За что? – удивился он.
– За то, что понимаешь.
– Глупости. Иди, человек ждет, неудобно же.
Задержавшись в дверях, чтобы поцеловать мужа, Полина поспешила к гостю.
Чумаченко курил, открыв форточку, и смотрел во двор, где уже зажглись фонари.
– Странное время было, – произнес он, почувствовав, что Полина вошла в кухню, – еще вчера я шел на работу и знал, что к чему, а завтра уже не разобрать было. А самое страшное, что среди своих стало непонятно, кто по-прежнему свой, а кто уже такой чужой, что дальше некуда. Вам повезло, что позже работать начали. Не приходилось каждый день выбор делать.
– А вам приходилось?
– Конечно. Можно было плюнуть на все и пойти «на службу» к тому же Репе – предупреждать о рейдах, помогать его братков отмазывать, еще что-то… А я не мог. И денег не было, и средства у нас были куда хуже, чем у них, и даже возможности – а я не мог. Меня учили защищать тех, кто слабее. Я вот все думаю… – он прикрыл форточку и вернулся за стол, – ведь Никулин этот, он же башковитый был, в технике разбирался. Ну, мог ведь работу найти на том же заводе. А нет – денег легких захотелось. Конечно, в те годы много кто так рассуждал – мол, кто сильнее, тот и власть. А неправильно это. Справедливость должна быть! Во всем справедливость! – он слегка хлопнул ладонью по столу. – И я вам честно признаюсь, вот как на духу, можете осуждать, но мне не жаль никого из тех, кого сейчас убивает этот неведомый мститель.
– Вы не правы. Только что о справедливости говорили, между прочим. Разве справедливо, когда погибает молоденькая девочка, которая никому зла не сделала? Или парень, о котором тоже никто слова дурного не сказал? – тихо спросила Полина, которую неприятно поразили слова бывшего опера. – В чем же тут справедливость? В том, что их отец был бандитом? Они могли на него повлиять? Дарьи, к слову сказать, в то время даже в проекте не было, а Валентину от силы года три-четыре. При чем здесь они?
– Мы с вами не поймем друг друга, Полина Дмитриевна, но, может, оно нам и не надо, а? Вы хотите найти убийцу – и я хочу. Вы по долгу службы, а мне любопытно, кто ж это столько лет копил обиду.
– Столько лет, столько лет… – повторила Полина, в голове которой вдруг начали шевелиться какие-то мысли. – Послушайте, а первый директор завода, Ноздреватый… у него не осталось родни никакой?
– Кажется, нет, – наморщив лоб, произнес Чумаченко. – Но можно попробовать поискать.
– Кстати, а почему дело засекречено?
Чумаченко смерил ее взглядом и рассмеялся:
– Я же сказал – прокурор на повышение в Москву уехал. Обрубил концы под шумок.
– Странно как-то…
– Да ничего странного. Заносили ему с доходов завода, вот и все. На сто процентов не поручусь, но на девяносто восемь – запросто. Но вот что странно… прокурор бывший с Ноздреватым вроде как в приятельских отношениях были, а дело о его убийстве он фактически слил, – вдруг сказал Чумаченко после паузы. – И мне почему-то только сейчас это в голову пришло, а не тогда, во время расследования.
– «Вроде как»? – переспросила Полина. – А точнее нельзя ни у кого узнать? Остались ведь люди, которые знали обоих, времени-то ведь не так уж много прошло.
– Секретарша Ноздреватого одно время была у прокурора любовницей, но я, наверное, даже не вспомню, как ее звали.
– Так можно запрос сделать в отдел кадров завода.
– Мне кто позволит это сделать? Я автослесарь, если помните. А вам тоже вроде как без надобности эта информация – к делу пока никак не пришьешь.
– Но попробовать-то можно. Если эта женщина до сих пор живет в Хмелевске, то может рассказать что-то полезное. Секретарши всегда знают о своих начальниках чуть больше, чем те бы хотели. Я завтра же постараюсь что-то сделать, а вы, если не трудно, поговорите с ней в частном порядке? Я не хочу Двигунова еще и сюда подключать, он и так сутками работает.
Чумаченко пожал плечами и кивнул.
Вернулся Лев, щелкнул кнопкой чайника:
– Ну что? Появились новые идеи?
– Пока только одна, – Полина открыла большой холодильник, в котором, помимо обычного набора продуктов, хранились еще и банки с разной консервацией, щедро присылаемой сестрой, вынула вишневое варенье и открыла крышку.
Варенье изумительно пахло, а выглядело еще лучше – ягодка к ягодке, прозрачный темно-красный сироп. Виталина научилась варить такое варенье у бабушки, когда летом девочек отправляли в деревню.
Полина же игнорировала такие вещи, как сбор урожая и заготовки, и бабушка всегда сокрушенно качала головой:
– Кто ж тебя, безрученьку, замуж возьмет? Так и сидишь за книжками своими, смотри – просидишь весь век.
– А я к Витке за продуктами буду ходить, – бурчала Полина, недовольная тем, что ее оторвали от очередной книги.
– И приходи, мне не жалко! – подхватывала сестра, помешивая большой деревянной ложкой варившееся в тазу на газовой плитке варенье.
Бабушка махала рукой и от Полины отставала, сосредоточившись на Виталине. Они выросли, но сестра свое слово сдержала и каждую осень привозила Полине полный багажник запасов на зиму. Справедливости ради, Полина со Львом по возможности всегда ездили к
