Он вспоминал время. Ветреная хроника клубилась в его голове. Ветер перемен, ветер увлечений, ветер отношений с людьми, с миром. А мир определяли женщины. Он любил женщин. Может, он и был излишне ветреным, но это давало и делало жизнь. Вот этими словами, понятиями он сейчас занимал пустое пространство между какими-то тяжелыми мыслями. И сейчас на склоне лет вспоминать эти ветры ветрености было ему в кайф, как нынче стало модно говорить. Да, а когда-то мама пользовалась этим словом, но время было другое, мысли, надежды, мечты, приоритеты, даже языковые были другие. Мама говорила: Боря, хватит кейфовать, садись за уроки.

* * *

— Ты как? Что-нибудь болит? Посидеть с тобой?

Она наклоняется и целует меня. А когда наклоняется, я думаю, если поцелует в лоб, значит к смерти готовиться. Но она не стесняется и целует в губы. Все ведь знают, что она жена не моя. И знают, что у неё есть муж. Да никто не знает ничего про её мужа. От нее идёт тепло и мне хочется согреться ее теплом. Хотя мне и не холодно. Будто всё забыто, Будто ничего и не было. Я хотел обнять её, но разрезанная грудная клетка сдержала мой порыв, да и напомнила мне наши семейные статусы. Застеснялся.

Вспоминаю. Просто помню, хоть и после наркоза, как я её первый раз увидел. Да разве забудешь! Эта встреча тоже наркоз. Сладостный.

Чувствую, как из глаза скатилась слеза. Наверное, слеза благодарности или любви? «Прости» — Шепнул, а надо бы сказать: «спасибо» — или наоборот, нечто резкое. «Спасибо. Люблю» — но только подумал.

А вообще-то, зря на каких-то докторов валю. Это ж она забеспокоилась и заставила меня обследоваться.

Забеспокоилась! Были основания. А то б ходил и продолжал бы свою спокойную, безалаберную жизнь. А может, лежал… А может, и лучше. А может и не лежал, но жизнь безалаберную не продолжал. А? Всё она.

Зачем-то к кому-то приехал я в их больницу. В лифте вместе поднимались и она показала мне, как пройти к какому-то отделению. Ничего не помню. Только её. А ведь разошлись от лифта в разные стороны и… А судьба: ухожу от них, и она уходит. И опять в лифте. Я по своей блядской привычке распушил хвост. Пошлости, наверное, говорил. Она в пальто. Видно в кабинете где-нибудь её одежда была. А мы проходим мимо раздевалки, она придерживает шаг, по-видимому, считая, что я должен шмотки свои взять. На улице холодно. А я мимо. «Вы что — йог?» В глазах сразу же настороженность — не все любят идти рядом с выпендривающимся типом. «Да, нет. Я в машине. Машина рядом». «А я уж испугалась. Только этого мне не хватало». «А что особенного?» «Да просто глупо ходить в холод без пальто». Она посмотрела на меня, улыбнулась… и я застыл. Как смотрит! «Я вас знаю. Вернее о вас. Читала ваши книги. Мне нравятся. Интересно». «Тогда познакомимся? Я Борис». «Знаю. А я Карина. Вы всё же прилично старше — как отчество?» «Исаакович. А может, обойдёмся?» «Пока нет на это ни прав, ни оснований». «Обнадёживающее пока». Мы посмеялись и я опрометчиво предложил подвести её, не зная, как далеко надо ехать. Я страсть, как не любил провожать далеко. Но в этот раз опрометчивости не почувствовал — захотелось и подальше. В ответ на предложение, она замялась, но потом согласилась, и ещё раз посмотрела столь заинтересовано, что я уже почувствовал себя привязанным. Удивительно интеллигентные манеры — взгляд, улыбка, даже волосы, чуть клубящиеся на лбу, казались мне интеллигентными. Для меня улыбка всегда была главным определяющим отношение. Именно улыбка, а не смех. Смех — серия судорожных выдохов; рыдания — серия судорожных вдохов. И то и другое сверх меры. Улыбка. Но это вид, показное — пока ни действий, ни слов, так сильно притянувших меня к ней потом. Но уже некая дрожь в душе. А замялась она оттого, что недалеко от подъезда стояла и ее машина. И не сказала, а со мной поехала. Когда я это узнал… Ну, как тут не притянешься? Это уже действие.

Ехать ей было недалеко. Надо было отдать какую-то бумагу в какой-то конторе и вернуться назад. Когда я узнал, разумеется, дождался и отвёз назад.

В машине она что-то стала путаться с ремнями безопасности. «Давайте помогу. Но для этого позвольте вас приобнять. Иначе у меня не получится» Собственно и не хотелось, чтоб без этого получилось. Я был уже обречён. Но ещё не знал, не понимал.

Начало болеть и я сказал об этом милой беременной сестре. Пришёл доктор. Посмотрел на монитор у изголовья, где обозначились цифры давления. Кривую электрокардиограммы он уже издали увидел, бросив взгляд на экран в углу зала. «Да, ничего, коллега. Не волнуйтесь. Сейчас обезболим».

Пришла Карина. «Что Борис Исаакович? Больно?» «Нормально. Как должно, Кариночка. Когда ты кличешь меня по имени и отчеству, что серпом по яйцам» «Всё, всё. Слышу речь не мальчика, но мужа. Вижу, уже поправляетесь. Не кличу! — шепчу».

Что-то вкололи и я заснул. Наверное, заснул, потому что потом помню только, как Карина с сестрой уже увозили меня на каталке в палату.

Учился он хорошо. Ну не отличник. Но без троек. Хотя… Да, была одна. Время было такое… Странное. В стране начиналась компания жидоморства. По крайней мере, молодым, студентам, казалось, что только начиналась. Они до того жили в ауре бессмысленного энтузиазма, сразу по окончании большой войны, в атмосфере победительного настроения. Всё хорошо и они мало задумывались, когда читали приблизительно одинаковые транспаранты-лозунги на улицах, в учреждениях, в родном институте. Иногда посмеивались. Впрочем, это больше люди постарше себе позволяли. «Да здравствует героический советский народ!» Кто-то как-то брякнул, глядя на очередную растяжку через улицу, с этим текстом: «…вечно героический». Лишь когда-то, после, через несколько лет он вспоминал это «вечно» и задумывался. Он начинал задумываться. Почему ж мы вечно в поисках героизма? Герой — это когда где-то что-то уже, или сильно ещё, плохо. И нужны сверхбудничные усилия, что и есть героизм. Война? Война. Но это-то плохо. А ведь вечно.

Да, так вот о тройке. Изгнали из института профессора терапевта, по учебникам которого они учились, лекции которого слушали, разбором больных которого наслаждались те, что действительно полюбили своё будущее дело. Ну, изгнали и изгнали — в чём-то его корили на партийных собраниях, о чём им рассказывали студенты, бывшие фронтовики, опартиевшиеся, как говорится, на полях сражения «За родину! За Сталина!» Лозунги, лозунги! Потом, правда, его посадили со многими врачами, в основном, евреями. Тогда они уже стали задумываться сильнее.

Так вот, пришёл новый профессор, твёрдо проводивший линию партии. Поставил ему не заслужено тройку. Была причина задуматься по поводу его еврейской фамилии. Тут он услышал анекдот, как еврей заика жалуется, что из-за антисемитизма его не взяли на работу диктором. И он задумался, что часто евреи сваливают на юдофобство естественную реакцию на недовольство личной недостаточностью, так сказать, данного индивидуума. Ещё не получилось задуматься, как надо.

Да и, вообще, важнее были свои лирические зигзаги возраста. Учился он хорошо и любил… Может, и не первый раз своей тогда ещё недолгой жизни.

Он часто бывал у Лили дома. Вполне интеллигентная семья. А он пока не знал толком образ жизни такого рода семей. Пока он ориентировался на свой дом — для него свой дом пока был эталон. Да в то время не сформировался образ существования подобных семей. Новый тип бытия их стал выстраиваться по получения от родной партии крохи свобод после смерти Вождя. Когда появились начала понимания, что нужны иностранные языки, когда стремление расстаться с коммунальной жизнью в больших квартирах перестало быть абсурдом, когда в быт вошли душ, ванны, мыльные растворы и можно было себя почувствовать теми людьми с торчащими из пены головами, которых они видели только на экранах в фильмах прогнившего запада и даже тех фашистских стран, которых мы победили, и, над которыми мы так самодовольно возвысились, хотя и со скрытым восхищённым недоумением узнавали о туалетной бумаги в ранцах побеждённых солдат. Тогда мы ещё толком и не понимали, что это такое — туалетная бумага. И, тем не менее, ранг державного самодовольства поднялся на недосягаемую высоту. (Как удобно смешиваются нормальный язык с трафаретами газетной словесной окрошки.)

Но уже тогда по выходным дням Лиля с семьёй начала выходить на оздоровительные походы на лыжах. Оздоровление очень поощрялось партией и правительством. Лекарства новые, больницы получше, новые аппараты, инструменты, нитки-иголки — это всё денег стоит, А оздоравливающая отрасль их забот всем не так уж и обязательна. Главным же, что делают погоду в стране, можно и из-за границы привезти, и больницы получше выстроить и питание, не очень здоровью мешающее, можно и вырастить и приготовить. Но лишь, для некоторого количества людей необходимых их обществу, строящему нечто, называвшегося ими коммунизмом. Это государству было по силам. К тому же тяжёлых больных, на которых уходит много сил и денег, на фронт строителей светлого будущего не возьмёшь — они становятся лишь нахлебниками государства, балластом. Стало быть, остальных на лыжи, стадионы, катки. Это и выгодно с разных сторон. Спорт, физкультура, полезность, якобы, как говорилось ещё древними: «Conditio sine qua non», — то есть условия необходимые. И просто — и народ увлечен и отвлечен. Отвлечён! — это же наглядно. Стоит только посмотреть на лица болельщиков во время действа. Особенно это заметно при наблюдении за любителями бокса. Классное отвлечение! Увидев, услышав, и главное, прочитав, интеллигенция с энтузиазмом восприняло это увлечение и отвлечение. Кстати, эту полезность не только коммунисты разглядели. Не только коммунисты учились у капиталистов, но и те у тоталитаризма многое подхватили. Главное, — объяснить пользу силы мышц. А уж, что они первее головы, так то и сами — кто надумает, да ещё и обоснует, как надо, а кто и просто согласится. И создали комплекс у интеллигента, будто надо ему догонять тех, что работают руками больше, чем головой. Ибо они, «трудящие конечностями и торсом» и есть соль земли. Комплекс неполноценности интеллигента, а те уж придумали и разработали комплексы поддержания и укрепления… ну и так далее.

1 ... 45 46 47 48 49 50 51 52 53 ... 61

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Исаакские саги - Юлий Крелин бесплатно.

Похожие на Исаакские саги - Юлий Крелин книги

Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
Прогулки по земле обетованной - Юлий Крелин - Современная проза
Сожженная заживо - Суад - Современная проза
Вещи (сборник) - Владислав Дорофеев - Современная проза
Заяц с янтарными глазами: скрытое наследие - Эдмунд Вааль - Современная проза
Лишь частично здесь - Люциус Шепард - Современная проза
Исповедь (Бунт слепых) - Джейн Альперт - Современная проза
Теория катастроф - Юлий Дубов - Современная проза
Андрогин - Владимир Ешкилев - Современная проза
Остров Невезения - Сергей Иванов - Современная проза

Оставить комментарий