Ммммм.
Мммм…
Мммм…
Я бросаю взгляд назад, ожидая, что бугимен последует за мной. Мама говорит, что мне не следует быть здесь, потому что монстры прячутся в таких местах, как это.
Иногда мама выглядит чудовищем, когда говорит о нем. Том, кого нельзя называть по имени.
У нее черные глаза, как у папиных друзей.
Иногда она обнимает и сжимает меня до тех пор, пока мне не начинает казаться, что я стану той, кого нельзя называть по имени.
– Эльза?
О нет.
Если мама найдет меня, она снова задушит меня до смерти. Мне не нравятся эти монстры в ее глазах, потому что папа не перестанет бить ее, пока у нее будут эти монстры.
Тогда его монстры и ее монстры становятся одинаковыми.
Всхлипы превращаются в стоны. Я останавливаюсь у двери в подвал и заглядываю в замочную скважину.
Эти монстры похитили другого человека, похожего на того, чье имя нельзя называть.
На этот раз я должна помочь. Я должна остановить этих монстров в глазах мамы и папы.
– Эльза! – Удар обрушивается на мою спину.
Моя голова ударяется о дверь, и что-то теплое и красное стекает по моему виску.
Я оглядываюсь назад и вижу этих монстров.
Они черные.
Они мутные.
У них глаза-дырки.
Мои губы дрожат, когда меня снова бьют.
Бам.
Бам.
Бам.
– Ты заплатишь за это, Эльза.
Я вздрагиваю и просыпаюсь. Пот струится у меня по спине, прилипая к пижаме. Я бросаю взгляд в сторону и вскрикиваю.
Над моей кроватью нависает тень.
Глава 26
Чудовище из моего детства стоит над моей кроватью как тень.
Бугимен.
Наконец-то он пришел за мной.
Кровь шумит у меня в ушах, а сердце берет неровный, болезненный ритм.
Тук.
Тук-тук…
Тук…
Я крепко зажмуриваю веки и закрываю уши обеими руками. Это всего лишь сон. Все это у меня в голове. Бугимен ненастоящий. Монстр ненастоящий.
Неважно, сколько я повторяю это, это не мешает голосам просачиваться сквозь мою крепость.
Шепот.
Призрачные стоны.
Болезненные всхлипы.
Тяжелые шаги раздаются все ближе и ближе, оглушая меня, сдавливая голову словно тисками.
– Тише, малышка, не плачь…
Нет. Я зажимаю уши обеими руками, пытаясь заглушить навязчивый звук.
Я ненавижу эту песню. Я ненавижу то, как она тянет звуки этим маниакальным тоном и с этими монстрами в ее глазах.
– …все будет хорошо…
НЕТ!
– Мама купит тебе маленькую игрушку… и если эта игрушка не поможет, мама принесет тебе другую…
Нет, нет, нет…
– Тебе никогда не сбежать от меня, Эльза.
– Ты мой шедевр, Эльза.
– Эльза.
– Эльза…
– Эльза!
Они меня не получат.
Только не снова.
Никогда больше.
Я ударяю его в грудь обоими кулаками. Его руки обнимают меня, вызывая тошноту. Я поклялась, что никогда больше не позволю ему дотрагиваться до меня.
Только не снова.
Не в этот раз.
– Маааа! – я визжу.
Она может мне помочь. Она должна мне помочь. Это ведь то, что делают матери, верно? Они спасают своих детей от этих монстров.
– Мамочка, помоги…
Мой голос и дыхание прерываются.
Меня бросают в воду. Темную, мутную, бездонную.
Я задыхаюсь, вода заполняет мое горло, мои легкие… всю меня.
Извиваясь, я пытаюсь всплыть на поверхность, чтобы найти убежище от этих монстров.
Чья-то рука держит мою голову под водой. Душит. Вода заполняет мои ноздри, рот и безумные глаза.
Я не могу дышать.
Пожалуйста, мамочка.
Пожалуйста, папочка.
П-пожалуйста, помогите мне.
Холод пробирает мою кожу, и мои конечности немеют.
Я плыву, дрейфуя по течению…
Бороться с этим бесполезно.
Может быть, тот, чье имя нельзя называть, тоже боролся с этим. Может быть, именно поэтому его имя больше не произносят.
Может быть, я стану такой же, как он.
Сквозь туманную дымку кто-то надрывно зовет меня по имени.
Он зовет меня по имени.
Я не буду похожа на того, кого нельзя называть по имени.
Он знает мое имя.
– Ты видишь меня за этими монстрами? – спрашиваю я у себя в голове.
– Да.
Я не думаю, что это правда, но я цепляюсь за этот проблеск голоса.
Это успокаивает.
Так успокаивает.
Может быть, монстры для него невидимы.
Он видит меня так, как никто не видел раньше.
Он видит МЕНЯ.
– Эльза!
Я ахаю, словно меня только что вытащили из глубины океана, и распахиваю глаза.
Мое зрение затуманено, и все, что я вижу, – это густые тени. Мое сердцебиение не успокаивается при мысли, что я снова в том месте.
Однако руки, обнимающие меня, не пугают. Они успокаивают. Они как убежище, которого я тогда не могла найти.
Я смаргиваю слезы с глаз. Нахмуренные темные черты смотрят на меня. Пряди темных волос падают на лоб.
Я моргаю один раз. Дважды. Он не исчезает.
– Э-Эйден? – Мой голос такой хриплый, что мне едва удается произносить слова.
– Все в порядке. – Он поглаживает мою спину крошечными круговыми движениями. – Ты не одна. Я здесь.
Я не знаю, из-за его слов это или из-за кошмаров, которые мне только что приснились.
Мне все равно.
Мои пальцы впиваются в его футболку, мой лоб прижимается к твердой груди, и я даю волю слезам.
Рыдания разрывают мою грудь, и я выплескиваю их наружу. Я даже не знаю, из-за чего плачу.
Это были всего лишь кошмары. Они ненастоящие.
Они не могут быть настоящими.
Я сильнее сворачиваюсь калачиком на коленях Эйдена и крепче прижимаюсь к нему. Он настоящий. Его тепло и странное чувство защищенности, которое я испытываю в его объятиях, реальны.
Кошмары – нет.
Эйден кладет руку мне под ягодицы и притягивает к себе, так что я сажусь к нему на колени. Я обвиваю ногами его талию, душа.
Он не жалуется.
Он молчит, поглаживая меня по спине, волосам и тыльной стороне руки.
Я не могла бы быть более благодарна за его спокойное, похожее на якорь присутствие. Он здесь, но он не разговаривает. Он позволяет мне справиться с этим самой.
В последний раз, когда у меня был подобный эпизод, как ни странно, два года назад, сразу после моего первого дня в школе, тетя и дядя взбесились.
И я имею в виду, они действительно взбесились.
Я подумала, что тетя была монстром, и ударила ее. Я кричала и проклинала ее. Я не останавливалась до тех пор, пока дядя не выставил ее из комнаты.
Когда я пришла в сознание, тетя не переставала спрашивать меня, что я видела. На ее лице было такое выражение ужаса, словно ее вот-вот стошнит. Утром они отвезли меня к доктору Хану, и я почти полгода проходила сеансы терапии.
С тех пор я избегаю кошмаров, или, по крайней мере, сильных, калечащих, которые кажутся такими… реальными.
В течение последних двух лет я не беспокоила тетю и дядю своими кошмарами, даже когда мне нужно было поплакать на чьем-нибудь плече. Даже когда то, что я увидела – то, что я почувствовала, – напугало меня до чертиков.
Странно, что Эйден, мой мучитель и кошмар наяву, играет роль, которую никто из них не играл.
Как он может быть тем плечом, на котором я плачу?
Все еще сжимая его футболку, я смотрю на него снизу вверх. Его брови сведены вместе над глазами самого темного цвета, который я когда-либо видела у него. Черты его лица выражают глубокую озабоченность.
У меня перехватывает дыхание.
Кто бы мог подумать, что настанет день, когда Эйден Кинг будет беспокоиться обо мне?
