— Будем надеяться, остальные решат, что подельники сорвали джек-пот и решили их кинуть, — скривился пиромант, помогая мне заматывать простыней первого мертвеца. — Всех сразу закатаем?
— Да.
— А пропажу простыней как объясним? — забралась рыжая с ногами на диван.
— Придумаем что-нибудь, — пожал я плечами и попросил Напалма, выдернувшего свой нож из шеи второго покойника: — Помогай!
Кое-как покончив с этим на редкость неприятным делом, я с кряхтением выпрямился и указал пироманту на дверь:
— Выйди в коридор, осмотрись.
Парень отодвинул засов, приоткрыл дверь и вернулся ко мне.
— Никого. Потащили!
Я ухватился за куль с одной стороны, пиромант — с другой, и мы поволокли мертвеца на улицу. Едва не уронив на пол, протащили страшный груз по коридору и прямо с крыльца, как следует раскачав, зашвырнули в сугроб. На фоне снега белая простыня почти не выделялась, и, не опасаясь, что покойника обнаружат, мы отправились за следующим телом.
Подхватили, уволокли, выкинули.
С третьим все оказалось не так просто — здоровенный бугай весил под центнер, и я едва не надсадился. Пересилив мягкое оцепенение Л-13, в спину вкрутилась боль, и поэтому, сунув Напалму найденную среди составленных в угол лентяек и швабр широкую фанерную лопату, я согнулся, с трудом переводя дух.
Морозный воздух обжигал щеки и забирался под рубашку, но пребывание на холоде хоть немного прочистило мозги, и, пока пиромант закидывал снегом тела, я оставался на улице.
Ночь, темное небо, проглядывающая через прорехи в облаках луна, светлая перина укутавшего землю снега. И три трупа…
Романтика, блин…
Удовлетворенно оглядев едва заметные белые холмики, Напалм вернул мне лопату и криво улыбнулся:
— До весны не будить!
— Циник ты.
— Есть такое дело, — согласился парень и сунул в рот сигарету, на конце которой немедленно сам собой заалел огонек. — Идем?
— Пошли.
Заскочив в гостиницу, я поежился, прогоняя забравшийся под одежду холод, и поторопил успевшую переодеться Марину:
— Идем быстрее.
— Ты это так и оставишь? — удивилась девушка, указав на впопыхах забытый мной на столе пистолет.
Вот ведь! Хотел же сразу с трупами выбросить!
— Еще вернусь и проверю, чтобы никаких следов не осталось, — запирая дверь на ключ, решил я. — Сейчас насчет продления срока и простыней договорюсь и вернусь. Напалм тебя в номер проводит.
— Теперь не уснуть. — И рыжую самым натуральным образом передернуло. — Или кошмары сниться будут.
— Нет, ну не уроды ли? — обернулся первым вышедший в комнату для отдыха Напалм.
Я решил, что он имеет в виду Кирилла Ефимовича сотоварищи, но у бильярдного стола никого не оказалось.
— Ты о чем?
— Да о властях местных! Зачем они оружие забирают? Бандит всегда ствол достанет, а нормальному человеку и защититься нечем.
— В Форте не так, что ли? — пожал я плечами.
— В Форте «дыроколы» и чародейские жезлы не запрещены, а тут даже сертифицированные боевые амулеты выгребают, — продолжил возмущаться пиромант.
— Забирают только у приезжих, поди.
— А приезжие — не люди?
— Боятся, что с перепою стрельбу устроят, — предположила Марина.
— Ладно, идите, — подтолкнул я Напалма в спину и остановился у клевавшей носом за столом тетки. — Если до утра продлять, это сколько будет?
— Еще пять рублей и вода по счетчику.
— А за изгаженные простыни?
— Что у вас тряслось-то?! — всплеснула руками администратор.
— Банку из-под сидра разбили и порезались, — решил я заранее объяснить возможные следы крови. — Ну и уделали все. Простыни только на выброс.
— Семь пятьдесят за все, — вздохнула тетка, про себя, вероятно, дивясь столь бестолковым постояльцам.
Мысленно выругавшись из-за непредусмотренных трат, я рассчитался и поплелся обратно в сауну. Когда по весне обнаружат трупы, о нас точно никто не вспомнит. А если и вспомнят — невелика беда, я сюда точно возвращаться не планирую. Да и остальные, думаю, тоже.
Главное, чтобы дружки покойничков тревогу не забили, пока мы из села не уберемся. Их, конечно, никто слушать особо не станет — мало ли куда трое взрослых мужиков умотать могли? — но если трупы найдут, будет нехорошо.
Очень нехорошо.
Покачиваясь от усталости, я прошел в комнату отдыха и досадливо поморщился: опять сидят! И чего не спится им только, завтра ведь вставать ни свет ни заря? Или Константину по долгу службы приходится за толстяком присматривать? Чтобы не учудил ничего? Михаила-то свет Григорьевича не видать.
— О, смотри — еле ноги переставляет! — рассмеялся при моем появлении развалившийся в кресле Кирилл Ефимович. — Горяча деваха, двоих укатала!
— По десять капель? — указал на бутылку коньяка сидевший напротив торговца начальник охраны, желая как-то сгладить неприятную ситуацию.
— Не откажусь. — Все так же не спеша я подошел к столу и, сдернув со спинки свободного кресла вафельное полотенце, начал задумчиво наматывать его себе на руку. — Но только по десять капель.
— Присаживайся, — предложил потянувшийся за бутылкой Константин.
— Угу, сейчас.
— Ну, как попарились? — продолжил веселиться толстяк. — Я тоже хотел местных девиц зазвать, но Костя отговорил. А у вас, смотрю, удачно получилось. Даже искать никого не понадобилось, с собой привезли!
— Знаете, Кирилл Ефимович, — пристально уставившись на него, произнес я, — сдается мне, что педик вы, батенька.
— Чего?!
Толстяка будто подбросило. Вытаращив глаза, он рванул на меня, но я и без того уже шагнул ему навстречу. Обмотанный полотенцем кулак угодил точно в подбородок, и пропустивший встречный удар торговец обмякшим кулем плюхнулся обратно в кресло.
— Грамотно, — передвинул на край стола рюмку с коньяком Константин Крестовский, к моему облегчению, никак не отреагировавший на избиение начальства. — Вычислить слабое место, спровоцировать, вырубить одним ударом. Уважаю. — И он отсалютовал стаканом. — Твое здоровье!
Я кинул полотенце на подлокотник, опрокинул в себя коньяк и, с шумом выдохнув, хлопнул рюмкой о столешницу.
— Он и в самом деле из этих?
— Не, — закусил лимоном начальник охраны. — Просто болезненно реагирует.
— Проблемы будут?
— Вряд ли он что-нибудь с утра вспомнит. Не первый раз.
— Хорошо бы.
И, кивнув на прощанье Константину, я отправился в сауну. Не сразу отыскав ключом замочную скважину, отпер дверь, вошел внутрь и замер на месте, когда в темечко воткнулась ледяная спица.
А потом я оказался одновременно в трех местах. Валялся на полу, стоял у двери с пистолетом в руке и наблюдал за всем этим безобразием со стороны.
Откат сдавил сердце, внутренности завязало узлом, а пальцы левой руки стиснули острый осколок зеркала. Вскакивая с холодного пола, я резанул им по ноге боксера, точно зная, как проще всего рассечь сухожилие, и метнулся к столу, точнее — к забытому пиромантом ножу.
И одновременно моя же рука начала вскидывать пистолет, ствол которого тянул вниз массивный самодельный глушитель. Миг спустя с хрустом вонзившийся в горло клинок вышвырнул сознание из тела, и рухнул на кафельный пол с засевшей в шее полосой заточенной стали уже кто-то другой, а я прыгнул к головорезу, повалившему на диван Марину.
Обернувшись, тот выставил перед собой широкий охотничий нож и взвыл, когда по волосатому запястью чиркнул осколок зеркала. Клинок тут же полетел под ноги, а продолжившая свое снизу вверх движение стекляшка полоснула бандита по шее, и в глаза мне немедленно ударила тугая струя алой крови.
Несколько следующих ударов пришлось нанести вслепую, а потом сквозь гул в ушах пробился отчаянный девичий крик. Я крутнулся на месте и совершенно неожиданно оказался распростертым на холодном кафеле. Рассеченная чуть ниже колена нога онемела, каждое движение сопровождала острая боль, а из-за последнего, судорожного рывка к пистолету и вовсе помутилось в глазах. Но все оказалось напрасно — пальцы выброшенной вперед руки впустую скользнули по заляпанной кровью кафельной плитке, лишь на миллиметры разминувшись с потертой рукоятью «Макарова». А в следующий миг в лицо уставился дульный срез кустарного глушителя, и голова будто взорвалась изнутри.
Я ослеп, оглох и онемел.
Перестал существовать.
Выпал из реальности.
И очнулся на диване.
Голова кружилась, неслабо штормило, и тем не менее я дышал и был жив. Что не могло не радовать. Чудом ведь смерти избежал. Окажись последний бандит чуть-чуть проворнее…
Кое-как поднявшись на ноги, я доковылял до стола и взял пистолет с расшатанным глушителем, который второго выстрела точно бы уже не пережил. Ну да неважно. В дело сгодился, звук чуток приглушил — и хорошо.
