— Зажги свечку братьям, пусть и они видят свой Путь, — посоветовала жрица.
И войник с великим душевным облегчением последовал ее совету, поставив серую свечку рядом со статуей Богини и ссыпав на ее Длань горсть дорожной пыли с каплей собственной крови. Встал на колени, перекрестил пальцы и поднял голову к Прядильщице:
— Прими дар мой, Верная, и не откажи в благоволении к брату моему — не по крови, но по духу — Яромиру, сыну князя эль-шаррского, с прикрытыми глазами говорил он; слова лились сами откуда-то изнутри, будто и не он говорил — а кто-то другой, только его голосом и его губами, — упокой души на небесах погибших от моей руки и не по моей вине, сохрани всех, несущих Честь Мою и Верность, да не обойди тех, чьи Пути пересекутся с Моим.
А старая жрица слушала его речь внимательно и зорко следила за тем, чтобы никто не смел прерывать душевное уединение человека, столько лет отказывающего себе в праве быть прощенным самим собою же. Пусть говорит. Когда выговорится — легче станет, настолько легче, что проспит он две ночи кряду, а за две ночи послушница успеют подготовить его к повороту на его Дороге.
"Спасибо тебе, Верная! — мысленно улыбнулась женщина. — Воистину, нет дара лучше чем тот, кому суждено стать Даром Осени…"
А Дарен, закончив молиться, пропустил по меньшей мере десять ударов сердца, прежде чем открыл глаза и посмотрел на руку Эльги. Но — нет. Все худшие опасения войника не оправдались: приняла Богиня дар, не просыпалась земля на огонь свечки и не затушила его.
Жрица пригласила отобедать отрешенного от всего путника за общий стол и еда тому, даром что простая, храмовая, показалась ему искуснейшим из деликатесов. Она все думала, думала… Мысли ее текли подобно тихой равнинной реке — ясные, неспешные, свободные. Когда-то давно, уже действительно очень давно, ее, четвертую дочь в семье, отдали на послушание в храм Эльги: таков закон Небесный. И никогда прежде нынешняя жрица не завидовала тем, кто находится вне святой обители, так сильно. Вот смотрела на этого румяного темноволосого мальчика, уплетающего черный храмовый хлеб, и завидовала. И одновременно до безумия жалела. Ибо Видела его путь. Редко, ох, как редко над смертными так ярко горит путеводная звезда, указывающая направление жизни. Куда там Странникам с Путниками, когда предначертанное намного красивей, чем сложенное противоречивой человеческой натурой! А этот мальчик… Он жил. Жил каждым мгновением, всем телом, всей душой. И вряд ли нашлось бы хоть что-то, что смогло бы отнят у него эту жажду Жизни.
Женщина едва слышно вздохнула: не хотелось ей отпускать его, но, зная волю своей богини, она не могла противиться. Коли уготована ему такая судьба — значит, справится. Значит, не сломит его…
Дар же, упорно не замечая испытующего взгляда, продолжал трапезу, ловко орудую приборами. А потом спокойно встал, прошел в купальню с несколькими послушницами, и лишь там, когда не осталось в помещении ни одной живой души, откинул голову из воды на край бадьи и позволил себя издать вздох искреннего облегчения. Наверное, это все-таки волшебное чувство, когда с тебя снимают то, что гнет твои плечи. Но, не познавшим его, верно, и не понять вовек.
И Дарен, прошедши боль, любовь и апатию, снова вернулся к жизни, выкинув цепкие обрывки прошлого, как ненужный мусор. И потому спалось ему на деревянной лавке лучше, чем если бы он спал в кралльских покоях.
А черные тени — наемники сразу двух государств, посланные по душу и тело войника — и впрямь промчались мимо по дороге, не заметив храма. Жаль только, путник не видел этого и не ведал о том, что готовит ему Богиня.
Ибо боги никогда не были бескорыстными…
В Эль-Шарр Дарен въехал в самый разгар дня: пришлось простоять в очереди с несколько оборотов, но бежать сейчас уже было бы глупо. Опытные войники у ворот смело обсчитывали неугодных им господ, но у Дара не возникло никаких вопросов насчет приемлемой пошлины. Сновали туда-сюда громкоголосые тетки с выпечкой, бегали чумазые дети с крайне счастливым выражением лиц, сновали в толпе воришки, норовя выхватить кошелек потяжелее… Дар, поймав очередного золотоискателя по чужим карманам и дав тому легкий подзатыльник, ухмыльнулся и вытащил собственный кошель. Денег было слишком много, чтобы рисковать потерей, храня те в одном месте, а потому основное хранилось в кожаном мешочке, находящемся вне прямой досягаемости уличных воров. А в кошеле оставалось полторы гнутых медных полушки.
— А не желает ли господин хороший в лавку зайти?
Дарен оглянулся, поискав глазами объект звука и, увидев оружейную лавку, понял, что господин желает, да еще как! Войник жадно созерцал скромную вывеску с несколько пылинок, а затем решив все-таки не дожидаться ярмарки — такой соблазн был — и прямо тут купить себе нормальное оружие вместо палки-копалки, двинулся мимо зазывалы к хорошей дубовой двери.
— День к лету* — поприветствовал Дар хозяина.
В комнате царил приятный глазу полумрак, два окна, выходящие на оживленную улицу были завешены тяжелыми шторами, а другие два выходили во внутренний двор. На стенах блестели сабли, секиры, клинки, стилеты… В общем все то колюще-режущее, что обычно привлекает внимание входящих. Дарен, естественно, не стал исключением.
— Лето до осени* — ответствовал со смешком хозяин — бородатый мужчина лет пятидесяти, — только так уже года два как не говорят.
— Правда?
Мерцернарий обвел рассеянным взглядом комнату и вернулся глазами к ее обитателю.
"А глаза у него жесткие — бывший воин, руку на отсечение дам!"
— Правда-правда. — усмехнулся тот, видимо, что-то подметив для себя в потенциальном покупателе. — Что тебе угодно, молодой человек?
Дар почесал затылок.
— Меч бы мне. Хороший.
— Что в твоем понимании "хороший"?
— А Вы покажите на свое усмотрение, а я выберу. — наклонил голову войник.
— Смотри…
А следующие полоборота Дарен потратил на длительные переругивания, ибо хозяин оказался мужиком на редкость въедливым, и вовсе не спешил показывать то, за чем пришел молодой войник.
— Ну все, — разозлился он, — или Вы мне сейчас показываете нормальное оружие, или я ухожу и хаю Вашу лавку на все стороны!
— Да чего раскричался-то? Не у себя на огороде. Чем тебе этот меч не угодил?
Новенький, блестящий и, казалось, только и ждущий момента, чтобы лечь в чужую ладонь, клинок на самом деле был грубой подделкой под настоящее оружие.
— Тем, что после первого же удара раскрошится, как хрусталь под сапогами! — рычал Дар.
В конце концов, конечно, хозяин сдался и отпер маленькую неприметную дверку, но пока это произошло с Дарена семь потом сошло, если не больше. Он ненавидел глупых людей. А еще больше — упрямых.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
