что-то блеснуло, вроде короткой вспышки.
– Вот уж повезло, правда?
– Только недалёкие люди верят в везение и невезение.
– А во что верят люди вроде вас?
– В причинно-следственные связи.
– Алекс Тайн доложил, что вы свисали со скалы на верёвке, – не зная, что на это возразить, перешёл в наступление Оллистер. – Что это, чёрт возьми, было?
– Я же сказал: замеры.
Майор, оценивающе поглядывая на стоящего перед ним профессора, теребил нижнюю губу.
Он не любил, когда под ногами путались гражданские, это факт. Кроме того, об Уоррене ходили разные слухи. Поговаривали, что, внезапно ощутив свою вину за создание бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки, он предложил ограничить использование атомной энергии в военных целях, за что и был отправлен куда подальше из лаборатории в Лос-Аламосе. Но Оллистер помнил Перл-Харбор. И каждого, кто посмел бы поддержать япошек, считал сукиным сыном, чёртовым предателем. Роберт Уоррен, по его мнению, был типом скользким, ненадёжным. А ненадёжный человек неуправляем, непредсказуем. И это тоже факт.
– Лейтенант Джессоп решил, что в той глыбе льда может быть заключено тело доисторического человека. А вы?
– Я?
– Как вы считаете, профессор, кто прячется там, во льду?
Уоррен ненадолго задумался.
– Даже не представляю, – наконец ответил он. – А вы?
* * *
Выйдя из кабинета майора, Уоррен направился в лазарет. Не то чтобы он собирался туда идти – во всяком случае, не осознанно, – однако вдруг обнаружил, что стоит прямо перед дверью, словно ноги, обманув разум, сами принесли его туда. Взобравшись по обледенелым деревянным ступенькам, Уоррен успел даже взяться за ручку, но остановился. Он не был уверен, что хочет войти. Отдёрнув руку, он сделал шаг назад и беспокойно оглянулся. Ничего не увидел, не считая корпусов лаборатории да собак, подтявкивавших в своих вольерах.
Зато профессор заметил узкий проход, отделявший лазарет от точно такого же строения, где размещался склад, и, недолго думая, юркнул в эту щель. Подобравшись к одному из крохотных лазаретных окошек, он заглянул внутрь, только теперь осознав, как колотится сердце; давно он так не волновался.
Лазарет представлял собой длинную комнату, разделённую деревянной перегородкой на две части: большую палату, уставленную койками и металлическими столиками, и каморку, служившую доктору Джессопу амбулаторией, кабинетом и спальней. Именно здесь, наполовину прикрытый зелёной полотняной ширмой, и стоял стол, с которого ручьём текла вода. На столе лежало то, что осталось от ледяной глыбы. Уоррен разглядел тёмное пятно – огромную лужу: именно в этот момент доктор Джессоп, больше занятый изучением того, что находилось на столе, а не под столом, равнодушно наступил в самую её середину. Движения доктора показались Уоррену дёргаными, лихорадочными, словно у ребёнка, которому не терпится развернуть рождественские подарки. Скверная мысль, укорил он себя, хотя и верная. В конце концов, стоит ли смеяться над учёным, дрожащим в предвкушении нового открытия? Когда-то, и не слишком давно, его так же потряхивало от волнения при виде того, что обещало революцию в науке. Да и кто из нас без греха? Забившись в тесный проход, прижавшись носом к замёрзшему стеклу, разве не был он сам ребёнком, подглядывающим за запретными взрослыми делами? Или за другим мальчишкой, которому с подарками повезло больше?
Уоррен уже собирался уходить, когда доктор Джессоп споткнулся и уронил ширму. Профессор увидел ноги – остальные части тела скрывала тщедушная фигура Джессопа. Ноги были в обмотках и грубых башмаках. Профессор представил, что эти ноги принадлежат ему, что он мёртв и лёд навечно заключил его в свои холодные объятия. Но однажды, в каком-то далёком будущем, воображал Уоррен, благодаря случайному открытию он сможет выйти из ледяной глыбы, чтобы поведать миру своё давно забытое имя и то, как именно он встретил смерть. Однажды ему повезло найти во льдах чей-то ботинок: должно быть, хозяин потерял его и даже не удосужился поискать. Уоррен, конечно, подобрал ботинок, но тот рассыпался прямо у него в руках. Вероятно, и эти башмаки обратятся в пыль, стоит только доктору Джессопу их коснуться. Иногда, думал Уоррен, вещи нужно оставлять там, где они есть.
Едва войдя в лабораторию, профессор увидел Алекса и на какое-то мгновение застыл на пороге: не хотелось объясняться.
– И как, заставят вас теперь платить за снегоход? – с улыбкой спросил ассистент.
– Уже.
– Да ну? Я же пошутил! Что за… Я им говорю, он там, внизу, жизнью рисковал, а они требуют возместить ущерб! Вы не считаете, что это несправедливо?
Уоррен вяло отмахнулся, словно желая дать понять, что ему всё равно.
– Известно что-нибудь о теле?
– Гм?
– Ну, о том теле во льду. Уже ясно, кто это?
Уоррен покачал головой и с наигранным интересом склонился над исписанным формулами листком.
– А я вот взглянул, пока везли на станцию, – продолжил Алекс. – Думаю, это исследователь – ну, знаете, из тех, кто в конце девятнадцатого века отправлялся в одиночные плавания. Как там звали того парня, который считал, что добрался до полюса?..
– Как насчёт заняться чем-нибудь полезным? – прервал его Уоррен. – Мы вроде и так сегодня немало времени потеряли.
Алекс бросил на него удивлённый взгляд, но Уоррен не ответил, лишь повернулся к ассистенту спиной.
– Конечно, профессор, – кивнул Алекс.
До конца дня Уоррен старательно избегал всяческих разговоров, а когда настало время ужина, так же молча встал, вышел из лаборатории и, не поднимая головы, доковылял до столовой. Мысли его на этот раз были не столько мрачными, сколько путаными. И единственный известный ему способ с ними разобраться он с утра уже попробовал.
Застывшее высоко в небе солнце казалось бесцветным матовым диском. Где-нибудь в другом месте, на юге, это значило бы, что сейчас два или три часа дня, но было уже к семи, и день, похоже, кончаться не собирался. Не имело никакого значения, куда указывают стрелки часов, время всё равно не соответствовало привычным для Уоррена представлениям о сутках. Здесь небо было льдом, лёд – небом, а один день переходил в другой без видимых границ. Здесь властвовало другое время, время без правил и ориентиров. А потому люди на этой станции, как, впрочем, и на других станциях, столь же удалённых от обитаемых мест, частенько выглядели сбитыми с толку, кто больше, кто меньше.
Вошедшего в столовую Уоррена встретил тошнотворный смрад печей, людей и пищи.
Его новый план состоял в том, чтобы попробовать ещё раз. И он обязательно попробует. Только сперва нужно разобраться с этим телом во льду. Вряд ли, конечно, понимание того, кем был этот человек, так уж сильно изменило бы его жизнь или ту малость, что от неё осталась, но это было последнее желание, в котором, как чувствовал Уоррен, он не имеет права себе отказать.
Нужно только подождать, пока растает лёд, как это всегда случается по весне, – тогда-то он и пустит в ход свой
