10
Стефани Сполдинг Уинтроп высоко подбросила теннисный мяч и подала с такой силой, что выбила у Брета О'Брайена ракетку.
— Ты что, зла на кого-то? — крикнул он ей.
«Знал бы он», — подумала Стефани, но промолчала, перешла на другую сторону и сильной подачей выиграла еще одно очко. На этот раз Брет усмехнулся.
— Буду теперь играть только с мужчинами.
Так и продолжалась игра: Стефани била по мячу изо всех сил, пытаясь разрядить напряжение, в котором находилась после телеграммы Джорджа Уильямса.
Час спустя на переднем крыльце особняка Стефани в Паунд-Ридже стоял седоволосый мужчина, глядя на приближающуюся брюнетку в белых теннисных шортах. Увидев его, она улыбнулась и сильно ударила ракеткой по опавшим листьям.
— Выигрыш с перевесом в одно очко, — сказала она.
— Я только что приехал и обнаружил, что тебя нет.
— А я разделывала нашего теннисиста-профессионала, — сказала Стефани. — Извини, что заставила ждать, Стен. Но сегодня у меня есть и другие проблемы.
Стефани поднялась наверх принять душ и переодеться, а Стенли тем временем получил из рук симпатичной горничной-ямайки стакан виски. Рассмотрел оригинал Миро и маленькую картину, подписанную Пикассо, — два голубых блика в зеленой комнате, длинную софу периода «депрессии», снова входящего в моду (Стефани всегда опережала моду на год), прозрачные кофейные столики из стекла, удобные с виду кресла и весьма характерную для Стефани вещь — радиоприемник выпуска 1930 года в глубине комнаты.
Стенли не смог удержаться. Он подошел к приемнику, включил его — и подскочил от неожиданности. Раздался голос Франклина Рузвельта: «Я вижу, что треть нации плохо питается, плохо одевается и живет в плохих условиях». Стенли улыбнулся. Ну и ведьма! Он поднял глаза и увидел спустившуюся в комнату Стефани в простом платье с голубым узором и в ременных кожаных сандалиях. Она засмеялась.
— Пробуждаешь воспоминания?
— Должен признаться, я в таком возрасте, что помню эту речь.
Стефани села на угол софы, небрежно подобрав под себя ноги. Стенли неожиданно для себя снова залюбовался ее красотой, зелеными глазами, умным скуластым лицом, полными губами, густыми черными волосами, спадающими на плечи и грудь.
— Речь Рузвельта напомнила мне, что кое-кому наплевать, если ты плохо питаешься, плохо одеваешься и живешь в плохих условиях.
Стефани улыбнулась, и тут вошла горничная с холодным чаем.
— Семейка?
— Стряпчие твоего покойного мужа сообщили сегодня мне, что семья оспаривает завещание покойного.
Стефани молча отхлебнула чая. Стенли продолжал:
— Ко дню смерти мистера Уинтропа вы были официально разведены.
— Но завещания он не изменил.
— Не изменил, — сказал адвокат, — но тут есть одна юридическая зацепка.
— О господи, Стенли, давай к делу.
Трудно было найти человека более уравновешенного, чем Стенли Харуэлл, но он внезапно ощутил все нарастающее беспокойство. Эта его восхитительная клиентка намеренно — Стефани все делала намеренно — села так, что он должен был либо смотреть на ее крутые бедра, либо отвернуться. Это было чертовски бестактно, тем более при ее воспитанности. Он разозлился на себя за такую реакцию и потихоньку расстегнул пуговицу жилета.
— Ты не против? — спросил он, заметив, что Стефани глядит на него.
— По мне хоть брюки сними, — ответила она.
— Но я… — Он не договорил, потому что Стефани рассмеялась.
— Какой ты душка. Извини меня за эту реплику. Ну, рассказывай, что за ужасы замышляет эта семейка.
Она чинно подобрала под себя ноги и подумала: «Черт бы побрал эти мини-юбки, когда я научусь в них сидеть? Старина Стенли не знает, куда девать глаза».
Адвокат с решительным видом потягивал виски. Нельзя больше приходить к Стефани домой. В конце концов он повернулся к ней и сказал:
— Они собираются утверждать, что ты довела мужа до самоубийства и что он был невменяем, когда составлял завещание. Будут и другие обвинения.
— В том числе и с моей стороны!
— Прошу прощения?
— Неизвестно, кто кого доводил. Я первая пыталась покончить с собой!
Харуэлл был ошеломлен.
— В материалах, которые ты мне дала, этого нет.
— Не хотелось доставлять удовольствие его родственникам. Но доктор Нельсон может это подтвердить. В мае прошлого года я приняла двенадцать снотворных таблеток. Смертельная доза — десять.
Адвокат полез в дорогой кожаный портфель, вынул блокнот, шариковую ручку с золотым ободком и начал писать.
— Не знаю, что это нам даст…
— Доктор Нельсон живет здесь, в Паунд-Ридже. Позвонить?
— Пока не надо. Я не вижу здесь юридической подоплеки.
— Подоплека очень проста. Боб Уинтроп был мерзавцем!
— Стефани…
— Это знают все, в том числе братья и сестры. Они тоже ненавидели его.
Стенли зажег сигарету, затянулся, потом стал смотреть, как дым поднимается к потолку.
— Ну и что?
— Значит, не я доводила его до самоубийства, а он меня.
— Но он мертв, а ты жива. — Адвокат неожиданно подался вперед, положив локти на колени. — Стефани, им известно о сенаторе.
Вошла горничная и взяла поднос со стаканами. Стефани подождала, пока она выйдет, и сказала:
— Бедняга Бакко. Его тоже хотят втянуть в это дело? У нас было только одно свидание, да и то случайно.
— Он женат. И снова выставляет свою кандидатуру. Семья считает, что он окажет на тебя нажим.
— Из-за одного свидания? Когда ничего не было?
— Что ничего не было, доказать трудно, особенно когда человек женат и ведет борьбу с людьми, готовыми на все ради дискредитации противника.
Стефани ненадолго задумалась.
— А может, послать этих родственничков к черту? Пусть подавятся своими деньгами.
— Мистер Томас из банковского треста сказал мне, что у тебя окажется долгов на тридцать тысяч долларов без средств к выплате. Нужно сражаться, Стефани.
— Но я подведу Бакко.
— Сенатору Муру придется самому побеспокоиться о себе. Нельзя ведь жертвовать десятью миллионами ради сохранения его репутации. Откровенно говоря, завещание мне кажется неоспоримым. Уинтропы просто хотят помучить тебя, прежде чем ты станешь владелицей денег.
Стефани неожиданно улыбнулась.
— В таком случае черт с ним, с Бакко.
Харуэлл понял. Нужно быть начеку, а то в один прекрасный день — черт с ним, с Харуэллом. Любовник ты или адвокат — со Стефани надо держать ухо востро.
Полчаса спустя после ухода Стенли Стефани все еще расхаживала по гостиной. От злости она не могла найти себе места. Взяла странную телеграмму от Джорджа Уильямса и перечла в десятый раз. Так сухо! Ни малейшего намека, что они знакомы.
Посылая телеграмму, он должен был понимать, как подействует на нее его имя.
Стефани разорвала бланк пополам, скомкала и выбросила в окно, из которого открывался прекрасный вид.
РОБЕРТ УОРНКИ
Из досье ФБР
«Р 1-10675, непроверенный осведомитель, сообщает, что во время студенческих волнений Роберт Уорнки 3 марта 1967 года присутствовал на митинге чернокожих студентов в университете штата Огайо и заявил, что поддерживает их требования. Публично Уорнки занял противоположную позицию».
11
Подача в глубь поля, мяч сверкнул на солнце, и этот цветной парень бросился к нему; рядом с парнем оказывается угловой защитник; оба подпрыгивают, вытянув руки вверх, и мяч у парня; защитник отходит, и парень несется вперед. Боб дал свисток, и парень, усмехаясь, сбавил скорость. Бросил мяч защитнику, тот приветственно вскинул руку.
Боб Уорнки усмехнулся. Из этого парня выйдет толк. Мальчишка, а рост уже шесть футов два дюйма, громадные ладони. Такие и нужны ресиверу.[3]
Роберт вышел на тренировочное поле Ксавьера, небольшой средней школы на севере штата Нью-Йорк. Команда сгрудилась. Четвертьзащитник говорил: «Этот малый способен поймать ведро дерьма в ураган», — и тут все заметили Уорнки. Боб дал им очередное задание и вышел за боковую линию.
Но вместо того чтобы следить за ходом игры, он внезапно перенесся мыслями за сотни миль, в Вашингтон, откуда пришла телеграмма. Фамилия Уильямс ни о чем не говорила ему… Взволновало Уорнки воспоминание об этом городе.
Тринадцать лет назад он тоже получил телеграмму из Вашингтона, отправил ее президент США, человек, к которому Боб обращался «лейтенант» и видел, что ему это нравилось.
Боб служил с Джеком Кеннеди на островах Рассела в эскадре торпедных катеров, а потом не видел его много лет. Помощник боцмана из бедной бруклинской семьи не общается на гражданке с людьми вроде Кеннеди. Но все же от него пришла телеграмма, а Боб как раз отчаянно искал работу.
Он стал сотрудником президентской программы физического развития и даже ездил в Москву разрабатывать совместную программу. Он, Роберт Уорнки, парень с Канарси-стрит, — в Москву!
