Нонна фыркнула.
– Хорошо, – парень остался серьезным. – Могу по-другому. Мой милый друг, такая ночь в Крыму, что я не сторож сердцу своему – рай переполнен, небеса провисли. Ночую в перевернутой арбе, и если по ночам приходят мысли – то как уснуть при мысли о тебе?[2]
– Обойдешься без мыслей, – хмыкнула Нонна, впрочем, улыбаясь. – Не было никакой любви.
– А если нет любви – зачем, обняв колени, я плачу по тебе в пятнистой тьме оленьей?![3] – отчеканил черноволосый, на лету разделяя букет на три части.
Часть он с полупоклоном вручил Нонне. Одну розу галантно протянул Динкиной тетушке, которая взяла, опешив. А три розы с улыбкой подал самой Динке:
– Позвольте представиться – Бонд. Джеймс Бонд.
– Спасибо, – пробормотала та, растерявшись не меньше тети.
Не таким, совсем не таким представляла она Никиту со слов своей новой подруги.
Спокойный? Молчаливый? Извините, блондин?!
Здорово же он изменился! Неужели все из-за ссоры?
– Можешь звать его просто – Бэтмен, – хихикнула Нонна. – Джеймс Бонд Бэтмен.
– Можно и так, – серьезно подтвердил тот и взялся за лямку Динкиного рюкзака. – Разрешите вам помочь, прекрасная незнакомка.
Рюкзак застегивался спереди, на груди и на поясе, стащить его за лямку было невозможно. Динка от движения качнулась и невольно ухватила парня за плечо.
– Ой, не надо! Я сама справлюсь…
– Дожили, – с подчеркнутой грустью махнул челкой Никита. – Неужели мне даже рюкзак доверить нельзя? Пойду приму триста капель валерьянки, а еще лучше – выпью три тысячи капель яду…
– Да я не потому… не поэтому… просто…
Динка вдруг смутилась.
Никто не дарил ей при встрече розы.
Никто не называл ее прекрасной незнакомкой.
Никто никогда еще не отбирал у нее на вокзале рюкзак.
Она глянула на Нонну – та была, кажется, вовсе не против. Руки сами защелкали застежками, и Никита подхватил груз.
– Где ваш экипаж? – галантно обратился он к тете.
– Там. – Та ткнула розой в припаркованное такси. – Ой, Диночка, ты уже с ребятами подружилась? Как хорошо, правильно, чего одной-то?
– Ладно, мне пора. – Нонна развернулась к красивому серебристому джипу. – Динка, не забудь, вторая школа, десятый Б! Чао, Бэтмен!
И легко побежала к машине.
Динка от неловкости готова была сжевать подаренные розы вместе с листьями. Никита пришел помириться с Нонной – а она помешала. Рюкзак этот нелепый. Тетушка со своими причитаниями.
Но Никита из вежливости даже не поморщился. Только послал серебристому джипу воздушный поцелуй, а потом терпеливо запихивал Динкин здоровенный рюкзак в заставленный канистрами багажник. Рюкзак, как в дурной комедии, лезть не хотел. Шофер пыхтел рядом, Никита же только улыбался.
– Давай кинем его назад? – предложил он, когда зловредный рюкзак окончательно отказался пропихиваться внутрь. – Поставим наискосок. Ты худенькая, влезешь.
И рюкзак чудесным образом лег на сиденье, и рядом с ним правда оказалось достаточно места.
– Извини, – начала было Динка. – Глупо получилось. Ты из-за меня тут завис, Нонна уехала.
Никита смахнул челку со лба:
– Дина, знаешь, ты первая симпатичная девчонка, которая извиняется, когда я за ней ухаживаю.
Она не нашлась что ответить.
И отчего-то здорово разозлилась. Она ни на какие такие ухаживания не набивалась, мерси. Сам прицепился. И с рюкзаком прекрасно справилась бы, не впервой. Тоже мне герой, слово-то какое откопал – «ухажива-аю», ухажер нашелся. Спасибо, мы и без вас ухоженные. За тараканами у себя в мозгах ухаживайте.
Никита придержал дверь для тети, которая садилась на переднее сиденье, а потом опять развернулся к Динке:
– Ты к нам надолго?
С языка чуть было не сорвалось: «Не твое дело!» А потом неплохо бы небрежно кивнуть, как Нонна: «Чао, Бэтмен!»
Злая Динка глянула ему в глаза… и тут же вся злость испарилась, а сердце стукнуло невпопад. Ну и глазищи – черные-черные, насмешливые. И в каждом по огненному чертику.
А Никита смотрел на нее чуть с прищуром, и Динка прям лопатками чувствовала – не просто так смотрит, ой не просто. Разглядывает. Оценивает. Мачо фигов!
Ладно, решила она, хватит в гляделки играть.
– Спасибо за помощь, до свидания, – светски кивнула она с холодком, игнорируя вопрос.
– Я тебя найду, – кивнул Никита, игнорируя ответ, тут же развернулся и зашагал по своим делам.
Машина тронулась, тетя снова завела: «Ой, слава богу, добралась, а я тебе пирог испекла, и воду горячую как раз на прошлой неделе дали, помоешься, как белый человек, а то у нас дома студено, батареи еле живы, деньги-то небось платим – а за что? За то, что сволочи эти, из домоуправления, все нас поделить не могут с другими сволочами, из компании управляющей…»
Динка глядела в оттаявшее наполовину окно, отмечала – вон магазин, вон рынок, вон школа. Злость отхлынула, странная грусть сменила ее. И чего она на Никиту окрысилась? Сама виновата, если честно. Смутилась, вот и потянуло хамить. «Симпатичная девчонка», скажет тоже. А вообще-то… ну… она ведь не хуже других, верно? Вдруг она ему вправду понравилась? А она сразу – «до свидания»… обиделся скорее всего. Ну и наплевать, в конце концов, пусть топает к Нонне, это у них там любовь-морковь.
Машина переваливалась через ямы, по обочинам громоздились великанские сугробы, мелькали прохожие, по уши замотанные в шарфы. Дети в ярких комбинезонах гоняли по ледяным дорожкам. Малышей родители тащили на саночках – укутанных, больше похожих на меховые кульки. Бросилась в глаза огромная куча угля, чуть припорошенная снегом, рядом с кочегаркой. Мимо проплывали низкие деревянные бараки, увешанные сосульками, заметенные по самые окна.
Машина свернула к площади.
– А вот и наш дом, – оживилась тетя, – да ты помнишь, наверно, Диночка. Вон, дальний, на краю леса. Ко второму, будьте добры. В лесу-то как раз кладбище, Диночка, сходим как-нибудь, проведаем своих…
Серая блочка одним концом выходила на городскую площадь, а другим упиралась в лес. И лес этот, как Динка помнила, уже не превращался в город. Там, дальше – кладбище, дорога на городской пляж, дорога на родник, поля – а дальше уж вовсе тайга непролазная. Над площадью, на горе, красовался облупленный Дом культуры – фасад от старости осыпался, там и тут в дырах штукатурки проглядывали кирпичи. Выглядело страшновато, что не мешало дому вести активную культурную жизнь. От него вниз сбегала длинная ледяная горка. Там стоял сплошной визг – ледянки, санки, картонки, вся окрестная малышня.
С другой стороны площади возвышалась мэрия. Перед ней на гранитной стреле торчала облепленная снегом голова. В ней смутно угадывался облик вождя мирового пролетариата товарища Ленина.
– В самом центре живем, – похвасталась тетушка. – Все рядом.
Тут машину особенно сильно тряхнуло – и они подъехали.
– Середину только чистят, оборзели совсем, – подал голос шофер, отсчитывая сдачу.
Динка вышла наружу, вытащила рюкзак. Перед глазами стояла сценка, выхваченная на ходу: из барака вывалился мужик в тельнике и валенках, качнулся и съехал с крыльца. Следом за ним вышли два друга, принялись тащить падшего, один сам повалился сверху. Интересно, чем дело кончилось?
– Смотри, Диночка, в ДК – дискотека по субботам, супермаркет вон там, недавно открыли, а вон и завод, воняет с него, конечно, но редко, когда ветер с Ладоги. А так тут у нас хорошо, спокойно.
«Херь, – отчетливо подумала вдруг Динка, – Большая спокойная Херь. Большая-пребольшая…»
Глава 2
Любовь – это слово похоже на ложь
Нонна, как и обещала, позвонила вечером. Динка записала имя директрисы – документы в школу надо было подать как можно скорее, – и Нонна взахлеб принялась выкладывать, как здорово ее встретили дома. Динка осторожно вклинилась:
– Нонна, ты извини, что так вышло… ну, с Никитой.
– Чего?!
– Ну, что я между вами влезла.
Нонна изумилась:
– Ты чего городишь, мать?! Я Никиту сто лет уже не видела!
– Подожди… а на вокзале?
В трубке – секундное замешательство и хохот:
– Ну, даешь! Это ж Толик был, Ванин, из нашего класса. Ты думала, Никитос? Ой, не могу, держите меня семеро! А волосы-то, а челка!
Динка сжала трубку, ощущая себя не просто круглой дурой, а дурой четырехугольной. То есть дурой особой, элитной породы. Хоть сейчас заноси в Красную книгу редчайших идиотов.
– Он на тебя запал, засекла? – хихикнула напоследок Нонна. – А Никиту маман на неделю в спортлагерь сплавила, на лыжах рекорды ставить, его вообще в городе нету. Мне папик сказал. Мой Никитос, натурально, моему папе звонил, спрашивал, когда я приеду, представляешь? Извинялся, что не встретит, просил передавать привет. И на мейле три письма. А ты думала, что Толик – Никита, ха-ха, шутка века!
Динка вздохнула. Черт ее дернул попутать черноволосого Толика и белобрысого Никиту.
