слов, и выказала, как могла, радость свою и готовность ехать тогда, когда только это будет ему угодно.
Могла ли я знать, ЧЕМ обернется для меня эта перемена жительства?!
Глава 6
Не француженка, а русская купчиха! Москва. Роковая дама
И вот оставляем мы милое наше имение и едем в Москву, в которую влекут N дела его! Первым же ударом для меня стало то, что там уж не стали мы жить вместе, как живали за городом, а принуждена я была жить на квартире, нанятой для меня в доходном доме Гудовича на Тверской. Сам же N стал жить в своем особняке на Страстном бульваре. Жаловаться мне как будто было не на что: новый дом мой был великолепен, и комнаты мои в первом этаже были роскошно меблированы. К тому же, предоставлены мне были в услужение две горничные и личный кучер с блестящим экипажем. Повар же служил на оба наших дома, и хоть и был очень молод, готовил весьма искусно.
Но виделись мы с другом моим теперь временами, и жить одной мне было тягостно. В часы свиданий говаривала я ему о том и упрекала в том, что он оставил меня, и мне тоскливо и одиноко по целым дням ожидать его. Тогда следующая мысль посетила его, и он решил сделать меня московскою купчихою, и выделил на сей предмет 60 тысяч рублей ассигнациями, дабы купила я винную лавку, где стали бы мы продавать вино, вырабатываемое на его винокуренном заводике. Я изобразила восторг, чтобы не разочаровывать его, и поначалу вела дела более или менее исправно, но, так как не рождена я была для торговли, то, мало помалу, дела мои стали приходить в негодность, и доходы стали сокращаться, и в конце концов, чтобы не разориться вовсе, перепродала я свое предприятие купцу Скоробогатову и отошла от дел. Сие очень разочаровало N, но не только это составляло предмет моего расстройства.
Приехав в город, N вернулся к свободному образу жизни человека молодого и холостого и стал много времени проводить в клубах за карточною игрой, играя успешно и часто оставаясь в крупном выигрыше. Так, однажды выиграл он в карты весьма доходное село у княгини Т-ской, о чем узнала я из его собственного рассказа. Не отказывал он себе и в прочих удовольствиях, стал посещать балы, и до меня доходили слухи, что в высших кругах он производит фурор, и известные семейства прочат за него своих дочерей как за жениха весьма завидного.
Надо ли говорить, что слухи эти разбивали мое сердце в мелкие осколки, и оно обливалось кровью, как у вас принято выражаться!
Сначала пеняла я ему на это нежно, но, видя раздражение его, стала приходить в раздражение и сама. Как! Он привез меня из далекой Франции, чтобы бросить здесь на произвол судьбы, будучи увлеченным девицами и дамами из благородных семейств, и забыв обо мне совершенно?! А как же клятвы, где обещания его, которые давал он мне, заливаясь слезами и клянясь в вечной верности своей? Разве я хоть чем-то нарушила наш союз? Разве был у него хоть один повод упрекнуть меня?
И он раскаивался, и просил прощения, и мы плакали оба, обещая больше никогда не нарушать нашего согласия. Но вскоре всё повторялось сызнова, и только имена его новых увлечений менялись. Я не могла смириться с его неверностью, но и поделать с этим я тоже ничего не могла. Уговаривала я себя закрыть глаза на его вольную жизнь и развлекать себя теми утешениями, которые давало мне весьма богатое содержание, которое он мне выделял, но тут произошло нечто, что превзошло все, что было до этого.
По Москве пошли разговоры, что между ним и графиней Сокольской завязался роман. Муж ее не стал препятствием к этому. Говорили о ней, как о женщине светской чрезвычайно, кто-то находил ее прекрасной, кто-то говаривал, что она хоть и некрасива, но пленяет своим умом и образованностью. А некто восторгался ее огненными волосами и маленькими руками и ножками, «поистине детскими».
Сердце мое горело ревностью! Предать мою верность, втоптать мои чувства в грязь и увлечься светскою львицею, возле которой вились сотни поклонников, коих меняла она как перчатки. Да что она такое, ради чего он совершенно забыл обо мне, забыл свои клятвы и обещания?! И я решила увидеть ее! Да, Мари, я знаю, вы скажете, что это безрассудство. Но чем оно безумнее всего того, что я натворила уже прежде этого?
И вот, в прошлый вторник, зная, что у графини званый ужин, и он будет там, я приказала кучеру своему везти меня прямиком к дому её. Доехав, я приказала кучеру ждать, и он ждал, греясь с другими кучерами у разведенных для того костров, а сама я, кутаясь в меховой салоп, стала на тротуаре напротив дома графини и смотрела в окна. Стояла я долго, и, видимо, о том доложили графине, потому что она выглянула в окно (я узнала ее по рыжим волосам ее). Взглянув мельком на меня, она улыбнулась и, отворив окно, поманила рукой кого-то из глубины зала. Он приблизился, и сердце мое чуть не разорвалось, ибо это был ОН. Графиня же привлекла его к себе и, обняв, поцеловала в губы у меня на глазах. Кровь бросилась мне в голову, я кинулась в свой экипаж и велела гнать домой.
Дома не находила я себе места, писала гневные письма и рвала их, писала письма, взывающие к его жалости, рвала и их, наконец, написала записку, чтобы приехал он ко мне, так как у меня до него срочный разговор. В ту ночь я не спала, в ожидании решительной встречи, но ни на утро, ни на следующий день он не приехал.
Вчера же я получила записку, что вечером, в восьмом часу он будет ко мне! И я ждала, приготавливая тысячи слов, но ждала напрасно… Что делать мне теперь, Мари?! И как мне жить? Я решилась сама быть у него сегодня вечером! Мари, если бы не рассказала я всего этого, не знаю, что стало бы со мной… Но, зная, что никогда больше мы не встретимся, чтобы не нарушать приличий, не нами заведенных, я рассказала Вам все это чистосердечно и тем облегчила состояние свое, до того очень плачевное. Теперь Вы знаете всё, и мне стало много легче! Имя его я не назову Вам, и Вы извините меня за это. Теперь
