привыкшего не задумываться над подходящими словами, которые будто сами собой нанизывались на нить разговора, усыпляя бдительность равным образом как девиц на выданье, так и многоопытных матрон, и невольно располагали к столь приятному собеседнику.
Я смотрю на него со спокойным, как надеюсь, выражением лица. Но между лопатками под корсетом у меня струится холодный пот!
— Вы как будто не слушаете меня, вы холодны и таинственны, как прекрасная Цирцея! — доносится до моего воспаленного мозга его последняя фраза.
Я улыбаюсь ему уголками губ, стараясь выглядеть как можно более непринужденно.
— О чем вы думаете в эту минуту? Как бы мне хотелось быть объектом этих мыслей!
Я вздрагиваю и, совершенно забывшись, невпопад произношу:
— Я знала Жанет…
Его лицо на мгновенье туманится, но в то же мгновенье он овладевает собой:
— Несчастная моя звезда! Кажется, решительно все в этом городе имеют какое-то отношение к этому делу. Все что-то знают. Все. Кроме меня! Вы знали Жанет, и что же? — с вызовом повернулся он ко мне. — ЧТО бы она ни говорила Вам обо мне, когда-то я любил ее и никогда — Вы слышите? — никогда не причинил бы ей вреда!
— Простите мне, я вспылил невольно… — почти сразу произнес он уже совсем другим тоном, взглянув на меня. — Очень сожалею. — И он, почтительно поклонившись и поцеловав мне руку, отошел от меня…
Я почувствовала озноб. Был ли это отзвук воспоминаний или мороз к вечеру усиливался? Бог весть! Я попросила слугу позвать извозчика и вскоре, укрытая медвежьей полой, сквозь снежную пелену, кружащуюся под тусклыми фонарями, направлялась домой.
Сказать правду, после того разговора я верила, что Шалевский не убивал.
Мучительная мысль о том, что тайна смерти Жанет никогда не будет раскрыта, останется со мной, и будет тревожить меня всю мою жизнь, казалось невыносимой. Неужели убийца так и останется неоткрытым? Неужели он будет жить и наслаждаться жизнью?
Глава 11
Встреча с роковой дамой в Париже. Развязка приближается
В этом году муж мой должен был ехать в Париж по делу устройства выставки Российской мануфактуры. Я сопровождаю его, и, поскольку дела его задерживают, развлекаю себя обществом своей старинной знакомой, поправляющей здесь свое здоровье. Обычная наша прогулка — по Булонскому лесу, мы неспешно вышагиваем по дорожкам, закрываясь от яркого солнца кружевными зонтиками и перебирая новости Санктъ-Петербурга и местные.
— Графиня Сокольская здесь, вы знаете? Могу вас представить, она представляет интерес… Не угодно ли — я представлю вас нашему небольшому русскому обществу? Графиня и еще две русские дамы составили здесь некий кружок и держат салон, куда заглядывают и знаменитости.
— Графиня здесь?
— Да. Вы удивлены? Она приехала сюда со взрослой своею дочерью, купила здесь дом и дает вечера чуть ли не ежедневно, и совершенно без церемоний… Хотите ли вы этого знакомства? — вдруг задала она несколько странно прозвучавший вопрос.
— Почему нет?
— Так решено! Я заеду за Вами вечером!
…И вот, мы идем под руку по аллее, ярко освещенной фонарями и, минуя сад со статуями и фонтаном, поднимаемся по ступеням особняка графини, следуем анфиладой комнат со шпалерами, увитыми розами, вдоль окон, в залитую огнями гостиную. В залу, более похожую на будуар, и обставленную с той с русской роскошью, которою за границей злые языки называют варварской. Роскошь в каждой детали просто поразительная: картины в тяжелых золоченых рамах, модная мебель, обитая бархатом, букеты цветов в огромных фарфоровых китайских вазах, огромный старинный рояль, мягкие персидские ковры на мебели, по стенам и под ногами, и множество диковинных безделушек повсюду, куда не кинешь взгляд — каждая, как думается, обошедшаяся своей хозяйке в маленькое состояние. Но кругом следы какого-то смятения, мебель не на местах, увядшие букеты, раскиданные по паркету листы с партитурами… Я поднимаю один лист и смотрю в ноты.
— Ах оставьте, у нас здесь по-простому, не утомляйте себя, сейчас сам автор нам это исполнит! — произносит дама, возлежащая на козетке в стиле мадам Рекамье, в кружевах, с сигаретой в длинном янтарном мундштуке в одной руке и книгой в другой.
— Позвольте представить вам хозяйку дома — графиня Сокольская! — произносит моя подруга.
У меня замирает сердце.
Зеленоватые глаза, рыжие волосы. Некрасива лицом, да пожалуй, и сложена нехорошо, тяжелая голова, коротковатые руки, полный торс. Но экстравагантна, очень оживлена, несомненно, умна и уверена в себе. Даже слишком. В глазах какой-то странный огонь, веселый и страшный. Неудивительно, что Шалевский не устоял перед этим бешеным темпераментом. Изящная, сдержанная Жанет была обречена проиграть этой конкуренции.
— Чувствуйте себя дома! Но я заметила ваш взгляд, не отпирайтесь! — возбужденно произнесла она с интонацией веселой злости и не без фамильярности. — Весь Петербург говорил об этом бесконечно, и как же это скучно! Чопорная столица и такая патриархальная Москва… Что, до сих пор все гадаете — кто же убил француженку? А хотите, я расскажу Вам? Рассказать? Или нет? — и она звонко расхохоталась, видя мое замешательство. — А, пожалуй, и расскажу! Хотите слушать — извольте. Но дайте мне слово… А впрочем, если и нарушите, то какое мне дело? — перебила она саму себя. — Даже если и расскажете кому — кто поверит, где доказательства? Да и я все стану отрицать…
Слишком хорошо заметно было, что ей давно хотелось говорить об этом, но всё было не с кем.
Глава 12
Убийца и планы на будущее
— Это я приказала своим людям убить ее, — заговорила она снова совершенно ровным голосом. И тут же пришла в возбуждение: — Она ворвалась в комнату, когда я была у Шалевского, и осыпала меня бранью! Кто! Содержанка! Набросилась на меня с кулаками. Такое не прощают. Он схватил ее и держал, пока я не ушла. Начал утешать её при мне! А ведь я была беременна тогда нашим с ним ребенком, и он знал…
— Такое не прощают, — повторила она. — Она должна была умереть. Я ушла и в тот же вечер приказала своим людям убить ее. И они сделали, что им было сказано, но побоялись прихватить хоть что-то — что взять с глупой дворни! А догадались и взяли бы кошелек или шубу, или кольцо и всё, ВСЁ списали бы на воров-разбойников! И нет никакого следствия! Но нет, эти тупицы показали свою честность! — и она снова зло рассмеялась. — А затем — эти ужасные допросы, мне пришлось просить, умолять отпустить меня за границу, и должны были вмешаться некоторые лица, благодаря которым меня только и выпустили!
