– Да ты погоди, Андрей… – Все-таки я пробил его на массу – он испугался. – Не слежу я за ними, а, наоборот, присматриваю. Ты сначала расклад выясни, а уж потом тут пальцы гни. Меня наняли для скрытого сопровождения объекта. Латентная охрана, знаешь такую формулировку?
– В смысле? – Только теперь до меня начало кое-что доходить. – Кого ты сопровождаешь?
– Еву Сергеевну Марголину. А заодно и Анну Евгеньевну.
Ни хрена себе!
– А кто нанял?
Он подумал: говорить, нет.
– Генерал Марголин. Отец, я полагаю.
– А когда?
– Чего когда?
– Нанял, говорю, когда?
– Две недели назад.
– А почему нанял? Им кто-то угрожал?
С этим вопросом я попал впросак.
– Найди генерала, – ответил Юриков, – у него и спроси. Только сначала честь отдай.
В его глазах уже плескалась бездна юмора, да и вообще он, наверное, классный мужик: спокойный, разумный, грамотный. Мне было неловко за ситуацию, которую я тут создал. Хотел, как лучше, а получилось, как всегда.
– А где он? – машинально спросил я. – В Лебяжьем?
– Может, и в Лебяжьем, – уклончиво ответил Юриков. – А может, и в Уточкином. Я же не паспортный стол.
Тоже правильно. Он уже приходил в себя. Надо было его дожимать, но я не знал, о чем спрашивать, я как-то утратил логику своего дальнейшего поведения. Он охраняет Еву, а не следит за вами – это же совершенно другой расклад.
– Ты заметил что-нибудь подозрительное? – наобум спросил я, возвращая ему пистолет. – Все-таки две недели их пасешь.
– Заметил. – Он отряхивался и что-то соображал. – Даю грамотную наколку. Красная «Мазда», номер начинается с четырех. Это платная информация, имей в виду.
– Что – красная «Мазда»?
– Красная «Мазда» слишком часто появляется на горизонте.
– Да? – Я почесал репу и потом задал вопрос, который оказался самым, пожалуй, разумным из всех. – На чьем? – спросил я.
Он снова подумал. У него была такая редкая черта: сперва хорошенько подумать, а уже потом что-то сказать.
– На горизонте твоей подруги.
Теперь настала моя очередь задуматься.
– Что ты имеешь в виду?
– Что я имею в виду? Любит она кататься на красной «Мазде», – вздохнул он. – Это и имею в виду.
– Что значит кататься? – Я чувствовал, как со стороны позвоночника идет к сердцу горячая волна бешено-мелкого льда. И вот она ударила в сердце. – Ну-ка конкретно.
– И опять это платная информация, – попытался было хохотнуть он, но тут я взял его за грудак и хорошо примастырил к кирпичной стене гаража.
– Слышь, Игорь, я те счас так проплачу… – Наверное, в моем голосе он расслышал все, что нужно.
– Ладно, п-пусти, отвечаю на вопрос… С пятого числа по сегодняшний день твоя подруга садилась в «Мазду» шесть раз. И это только в тех случаях, когда они при мне расставались с Евой, сам понимаешь. Персонально за Анной Евгеньевной мы не присматриваем. У меня все.
Эту информацию надо было переварить. Я отпустил его куртку и достал сигареты. Руки у меня ходили ходуном от выброса адреналина. Самым паршивым было то, что я сразу представил себе все самое худшее, с воображением у меня полный порядок. О, блин! Лучше бы я его не трогал.
– А как насчет ободранных обоев и простукивания стен? – спросил я наобум.
– Не понял. – Он отряхнулся, поправил шарф, тоже достал сигареты и закурил. Стоял в двух шагах от меня, спокойный, собранный, цельный, не то, что я. – Что за обои? Что за стены? Кстати, ты не боишься, что, пока мы тут толкуем, случится какой-нибудь зекс с Евой? Или с Анной? Мне, между прочим, деньги платят за охрану.
Он был прав.
И я его отпустил.
А сам побежал знакомыми проходными дворами и через пять минут догнал вас. Весь остатний путь до улицы Алабяна мы ели пончики, обсыпанные сахарной пудрой, и хохотали над анекдотом про чукчу и Буратино. Вернее, это вы хохотали, а мне не хохоталось, не шла из головы эта красная «Мазда», зараза, гадина, сука позорная. Век бы не видеть японских машин! Периодически я озирался по сторонам, надеясь засечь на горизонте Юрикова или его команду. Но они или потеряли нас, или двигались так грамотно, что совершенно сливались с вечерним московским пейзажем. Мы благополучно дошли до вашего дома; я посидел у вас полчасика и поехал к себе.
Глава 5
Ганс познакомил нас с тобой в конце июня, числа двадцать седьмого, а ровно через месяц, когда мне стало невмоготу в своей тоскливой и пьяной глубинке под названием «город Приволжск», я плюнул на все и раньше времени приехал в Москву. И мы с тобой снова встретились и, как это ни странно, опять с помощью Ганса. Он сновал по материку туда-сюда и частенько оказывался в нужном месте в нужное время. Это ведь тоже своеобразный талант.
Наших в общежитии никого еще не было, только на третьем этаже круглосуточно кипели страсти-мордасти – абитура готовилась к экзаменам, – да ночами кто-то бродил по коридорам и бубнил: «Префиксом называется значимая часть слова, находящаяся перед корнем и другой приставкой и используемая… и используемая… и используемая, значицца…» – и шелест страниц.
Дни шли за днями, одинаково пустые и вялые от жары и безделья, некуда было спешить и ровным счетом нечего делать, вечерами я не находил себе места, пробовал читать, пробовал смотреть телевизор, как-то на третьем этаже попробовал расстрелять время, но, посидев в тамошней компании двадцать минут, понял, что ничего нового и тут не предвидится, и ушел к себе. И вот в один из таких праздных бесконечных вечеров, когда я добивал очередной день с завидной бездарностью, раздались шаги и – служебный стук в дверь. Голос вахтера; спускаюсь вниз, на вахту, беру трубку: алло, да-да, привет, Ганс! Потерял номер моего мобильного? Записывай по новой, диктую. Хорошо, что я уже в Москве? Да, Ганс, это неплохо, хоть и скучновато. Не мог бы я помочь сеструхе с переездом? Конечно, мог бы, байда знакомая. Запоминаю: десять утра, Садово-Сухаревская, 72—40, четвертый подъезд.
На Сухаревке вы с Евой прожили полгода и теперь переезжали на улицу Алабяна. Из разговоров я понял, что освободилась квартира какого-то родственника, он работает за границей, в Москве появляется изредка, и, пока его нет, в его хате можно пожить на халяву. Вещей у вас было немного: четыре коробки из-под телевизора, книги, лыжи, аквариум да пяток черных мешков с одеждой, перехваченных скотчем. Ганс застрял в какой-то конторе, не смог подъехать, да, собственно, мне и одному там нечего было делать: я покидал вещи в кузов, посадил в кабину Еву и дал ей в руки горшок с аспарагусом. Давай, шеф, рули на Алабяна, велел я водиле и махнул к тебе в кузов со словами «А вот и я». Там нужно было поудобнее устроиться на книгах и взять в руки аквариум с какими-то ценными рыбками.
Тогда, в ту летнюю, далекую пору, ты была не в моем вкусе. Заурядная чистенькая внешность, которую самую малость разнообразят легонько сросшиеся брови и черные тяжелые волосы, так и не выгоревшие за лето, – вот мое первое московское впечатление от тебя. Теперь от него мало что осталось, только иной раз, когда застаюсь врасплох с воспоминаниями о том переезде, вдруг похолодеет под сердцем, и там становится как-то сладко и горестно – и вот только тогда вижу тебя ту, неприметную быструю девочку в зеленых бермудах, с простеньким колечком на пальце, сидящую под тентом у правого борта и грызущую яблоко.
– Ганс сказал, что вы любите мотоциклы? – спросила ты первым делом.
– Мотоциклы? – Я держал в руках аквариум и боялся его расплескать. Любовь к мотоциклам – это, пожалуй, было сказано слишком круто.
– Просто раньше я занимался спидвеем – вот и вся любовь.
– Ой! Это что-то связанное со спидом?
– Спидвей – это мотогонки на треках, – глубокомысленно изрек я.
– Как интересно! А сейчас занимаетесь?
– Да нет, бросил.
– А почему? – Тебя мало беспокоил аквариум, уж гораздо меньше, чем меня. Ты вообще почти не обращала внимания на всякие мелочи, которые меня вечно облипали с ног до головы. То ли ты голову держала выше положенного, то ли еще что.
– Упал на тренировке и три месяца пролежал в больнице. А когда вышел, вижу – они про меня забыли.
– Обиделись? – спросила ты.
– Не то чтобы обиделся… Просто вижу: у них свои планы, у меня свои. А на ВАЗе командочка была раллистов, у меня там друг второй номер, он говорит: давай срочно к нам, штурман есть, пилот из Испании не вернулся, а нам послезавтра на трассу. Ну и я с ними года полтора гонял, пока в институт не поступил.
– А сейчас? – спросила ты.
– Что сейчас?
– Сейчас гоняете?
– Сейчас я на метро гоняю. Или на троллейбусе. Тоже гонки на выживание.
– Интересно, – вздохнула ты.
Я подумал, что мог бы рассказать тебе много интересного. О спецкурсе Вити Птицы, например, где он передавал нам свой международный опыт по угону иномарок, подтвержденный тремя сроками в колонии строгого режима. О том, как мы с Колькой Кошкиным угнали из в/ч танк, новенький Т-72 с полным боекомплектом. Три дня и три ночи шарагатились по району в поисках покупателя, сожгли всю соляру и застряли в Старосемейкино, на огороде у какого-то фермера, который вызвал ментов. А специально для малознакомых девушек у меня была наготове душещипательная история про двух журавлей, большого и маленького, которые летели навстречу друг другу всю жизнь. Это было что-то вроде индонезийской легенды с трогательным концом; она действовала на девушек убаюкивающе и располагала их к вам. Но до нее дело не дошло – мы домчали до «Сокола» в два счета, а за разгрузкой только поглядывали друг на друга – молча. Потом наводили порядок в квартире, задевая друг друга и потихоньку сближаясь друг с другом, ходили в хозяйственный за смесителем, замороженную курицу пилили ножовкой и пили на балконе нефильтрованную «Балтику», твое любимое пиво. А на небе уже проступили звезды, ночевку мне не предложили, а стало быть, пора домой.
