Андрей Зотов
Разлюбовь, или Злое золото неба
Моей жене Татьяне Юрьевне Ситковой
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
АНДРЕЙ
Глава 1
Тебя звали Аня. И я тебя полюбил.
Очень я тебя полюбил.
А уже, похоже, наступила зима. Снег выпал, да так и не растаял больше.
Старики обещали слякоть еще и дожди, но мы не хотели верить им, потому что оба любили сугробы под самые подоконники, метели, ранние быстрые сумерки и изморозь на оконном стекле, когда можно рисовать спичкой усатых котов и чертить непонятное с улицы «ЯНА – ЙЕРДНА» – твое изобретение.
В ту зиму ты жила на «Соколе», в маленькой угловой квартире, которую снимала вместе с однокурсницей Евой, разъединственной дочерью генерала каких-то там войск. У Евы было странное хобби: пингвины. Точилки для карандашей в форме пингвинов и мыльницы, пингвины-ларчики и тапки-пингвины, большие и маленькие, мягкие и увесистые, подаренные друзьями и купленные по случаю, они ненавязчиво, но последовательно заполоняли книжные полки, полочки, подоконники; надо ли говорить, что старая песенка про пингвинов, которые танцуют вальс на льдине, звучала в устах Евы гораздо чаще всех остальных.
Стройную, правильную, знающую ответы на все вопросы по программе и всегда чуть-чуть больше, с челкой до бровей и зелеными глазами, Еву можно было бы, наверное, назвать и красивой, если бы не занудство, наложившее неизгладимый отпечаток на выражение ее лица. Она была похожа на училку, какими их изображали в фильмах, снятых при советской власти. У нее было все расписано, рассчитано, учтено, и тут наверняка сказывались гены деда-химика с одной стороны и деда-физика с другой, служителей науки, а стало быть, людей, умеющих систематизировать информацию и приводить ее к общему знаменателю.
Жили вы недалеко от храма Всех Святых, и почти каждый вечер я срывался из общежития и ехал к вам. Троллейбус медленно катил по Ленинградскому проспекту, лязгая подмороженными дверцами и высекая искры из проводов; я стоял на задней площадке, смотрел, как сыплет за окошком снег, и думал о скорой сессии, о том, что хорошо бы сдать ее с ходу, без хвостов и авралов, чтобы со спокойной душой уйти на каникулы и на самом деле отдыхать, а не затыкать дыры. Потом шел через площадь к вашему дому, разбегался, скользил по ледяной дорожке, торопливо накуривался, и мысли мои блуждали уже около чашки горячего чая или даже кофе – от того и другого трудно было бы отказаться в такую погоду.
Мой самодельный ключ – ваш глубокий английский замок. Шумный, я раздевался, кашлял, стучал ногами и, войдя в комнату, бодро потирал с морозца руки – такой символический зимний жест.
Глядя в мониторнесгибаемым взглядом именной стипендиатки и старосты курса, Ева сухо отвечала: «Добрый вечер, Андрей», а ты блестела глазами с тахты – сидела там по своему обыкновению с книжкой на коленях, подобрав ноги и укрыв их пледом, и шевелила страницами. Сколько я помню, вечно ты читала-перечитывала рассказы Ги де Мопассана в оригинале, очень уж они тебе нравились. А французский ты знала не на пять баллов, а на все сто.
Ева не одобряла наших с тобой отношений. Сама она вела монашеский образ жизни, к тому же считала людей творческих профессий самой никчемной частью человечества, с чем, конечно, я не мог согласиться. Хотя, если говорить объективно, она, пожалуй, была права. Я и сам иной раз жалел, что учусь в литературном институте, а не в каком-нибудь строительном или пищевом и что имею дело с буковками, а не со швеллерами какими-нибудь или еще лучше, с говядиной, с которой не пропадешь.
С ноутбуком под мышкой Ева уходила на кухню, вечно пристойная и сердитая – классная дама, да и только. Ты сказала мне как-то, что у нее есть парень, служит в Приморье, и она верно ждет его возвращения. Что касается верности – тут и я дам руку на отсечение, пусть он только дембельнется поскорее и подальше Еву увезет.
Она устраивалась на кухне, гремела чайником и табуретом, а я бесшумно закладывал щеколду и гасил свет. Сразу проявлялся серый прямоугольник окна за шторами, а в углу раскаленно алело око рефлектора, который я притащил на той неделе. Я двигал его поближе к тахте, чтобы нам было еще теплее, и с большим волнением в крови ловил ртом твои губы. Шел третий месяц нашего знакомства, никто из нас еще не узнал другого до конца, и поэтому казалось, что впереди только хорошее, – ах, как казалось!
В один из таких вечеров это и началось. Вернее, началось-то оно, наверное, раньше, просто обратила на это внимание ты именно в тот вечер. Даже число помню – 28 декабря. В тот день мы с пацанами сдали наконец сессию и втроем поехали на Дмитровку в кафе «Два капитана». Там сдвинули стаканы с «Гжелкой», а потом распоясались – и, слышь, Рустам, давай еще по шашлыку, по рыбе твоей хваленой и по салату, а ты, Игорек, доставай еще одну бутылку. Сессии ведь кончаются не каждый день.
Ты была одна в доме – училась вязать крючком, слушая спектакль по радио. Я привычно переставил обогреватель и подсел к тебе на тахту – хотел обнять и похвастаться насчет каникул, но ты вдруг спросила:
– Ты утром, Андрюшечка, к нам случайно не заезжал?
Я ответил, что нет, что до обеда сдавал философию, будь она неладна. А что случилось?
– Кто-то у нас побывал, пока нас не было. Мы думали, ты.
– Побывал? – переспросил я. – Что значит побывал? Сперли что-нибудь?
– В том-то и дело, что нет. Искали что-то. Обои зачем-то отрывали. А закрыто было на оба замка. Мы думали, ты.
В тот вечер я как-то не придал этому особого значения и, как оказалось, совершенно напрасно.
Наступило тридцать первое декабря. В вашей квартирке собралось много народу, мы с Рашидом опоздали, а когда в прихожей разделись, поправили друг на друге галстуки и вошли в комнату, все уже сидели вокруг и около стола, накрытого простыней, заставленного вазами, тарелками, сосудами с огненною водой и соком, блюдами с соленьями, вареньями и украшенного тонкими цветными свечами. Длинноногая красавица в лайковых шортах, куда была заправлена нежнейшая маечка, держала речь – всю в лирических отступлениях о новом счастье.
– Как зовут, слушай? – шепнул мне Рашид, не отрывая взгляда от красавицы. – Замужем, нет?
На тебе было синее гладкое платье с острым кинжальным вырезом, ты коротко постриглась и вдела в мочки ушей золотые крохотные парашютики. Они покачивались, когда ты поворачивала голову, поблескивали, и казалось, вот-вот раскроются и капнут вниз. Елка стояла на тумбочке в переднем углу, нарядная, сухо пахнущая хвоей, и когда кто-то погасил люстру, а ты включила гирлянду, замерцала, осветила комнату волнующим и тихим светом. Потом одновременно во всем часовом поясе пробило полночь, и пробки полетели в потолок.
– С новым счастьем, – прошептала ты мне на ухо и поцеловала чуть влажными холодными губами.
– Спасибо. И тебя, – кивнул я и суеверно сказал себе: какое уж там новое счастье! Удержать бы что есть – и то хорошо.
В пятом часу утра, когда большинство гостей уснуло, и ты в их числе, закатившись в самый уголок тахты, в руках у меня очутился магнитофон, и я решил как следует послушать Умку. Она здорово пела про чернокрылого воробья, пела так, будто ей нечего больше терять. На кухне голоногая красавица фаловала Деда Мороза, Рашид остался третьим лишним, но надежды не терял. Впрочем, красавица сама еще была на распутье. В ванной тоже оказалось занято: там одна-одинешенька сидела Ева, плотно зажав руки в коленях, и беззвучно плакала.
– Ох, Ева, Ева, – сказал я и сел с ней рядом. – Плюнь на все, перестань слезы лить… Ну-ну, Ева, перестань! Он скоро отслужит и приедет к тебе, а я буду шофёром на вашей свадьбе… Ну не шофёром, а этим, как его…
И тут сквозь слезы она сказала, что боится, боится, боится, и впору бежать, куда глаза глядят, из этой Москвы.
– Боишься? Чего боишься? – не понял я.
И тогда она рассказала, что за вами следят, что, когда вы в институте, кто-то бывает у вас в доме и что-то ищет, что ты не подаешь виду, но шарахаешься от каждого скрипа, и все это длится уже вторую неделю.
Весь мой кайф, равно как и меломанский настрой, испарились в мгновение ока.
– Чего ж молчали? – только и сказал я.
Она пожала плечами и встала с бортика ванны, пряча красное набрякшее лицо:
– Дайте умоюсь.
Я пропустил Еву к воде и, глядя на ее длинную узкую спину с выступающими лопатками, спросил:
– Ключи не теряли?
– Как же не теряли! Вы же сами и заказывали.
Теперь я вспомнил. Как раз недели две назад ты потеряла всю связку, и я ездил в металлоремонт к Савеловскому вокзалу заказывать два хитрых английских ключа. Мастер еще, помню, гнал, что таких заготовок днем с огнем не сыщешь, мол, заказывает он их чуть ли не в Италии, так что пришлось заплатить ему вдвое.
– Чего у вас можно искать? – тупо спросил я, испытывая колоссальный соблазн сунуть голову под холодную воду.
