Он кружил по комнате, пытаясь найти пульт от видеомагнитофона, и Вероника с жадностью наблюдала за его плавными движениями. Красив! Если вечером, в кафе она лишь отмечала, как удачно сидят на нём джинсы и рубашка, то сейчас с замиранием воображала, что там под ними.
— Зачем нам кино? — не выдержав, спросила она.
— Для настроения, — ответил он и посмотрел на Веронику так, будто понял все её потаённые мысли.
Ей стало немного неловко. Наверное, и в самом деле он её понял, потому что отставил поиски и вернулся на место. Но к лёгкому разочарованию Вероники не стал делать первый шаг, а просто лёг поперёк дивана, заложив руки за голову. Она бы и вовсе растерялась, если б не его приглашающий взгляд, в котором так и читалось: «Ну, что ждёшь? Ты же этого хотела, так действуй». Это и смущало, и в некоторой степени обижало, и заводило. Ей-то виделся в мечтах юноша, сходящий с ума от переизбытка гормонов, который набрасывался на неё, как на единственную женщину на свете, руки целовал и умирал от счастья. А этот как будто снисходил: хотела меня? Ну ладно, так и быть, бери…
Вероника пару секунд поколебалась, но решила: «В конце концов, я не какая-нибудь там девочка-скромница, обойдёмся без этих вот: «кто что подумает», «он должен первый» и прочее. Хочу — значит, буду. А если он решил строить из себя дерево, то поглядим, насколько его хватит».
Она медленно, игриво провела пальчиком вдоль ряда пуговиц на рубашке и коснулась ширинки, но тут же вернулась к груди. Затем снова повторила манёвр, с удовлетворением отметив, как ширинка встопорщилась. Наконец он поймал её руку, властно потянул к себе, впился в её губы жёстким поцелуем. «Недолго ты держался», — мелькнула на мгновение ликующая мысль.
* * *
Уходить Веронике не хотелось. Как бы сладко сейчас было уснуть рядом с ним, в его крепких объятьях! Ну, объятий, вообще-то, не было — он спал на животе, сунув обе руки под подушку, но и рядом, под боком тоже неплохо.
«Всё-таки как же он красив!». Сердце её на миг замерло.
В постели он с ней не церемонился, не робел, не старался угодить, как делали другие мальчики, которых она время от времени к себе приближала. Для него она была просто женщиной, желанной женщиной. А ещё от него так маняще пахло, молодостью, чистотой и мужчиной.
Да, ей совершенно не хотелось уходить, но ещё больше не хотелось предстать завтра утром перед ним растрёпанной, несвежей, во всём вчерашнем, да и после шампанского — вполне возможно одутловатой. Потому, налюбовавшись вдоволь на спящего мальчика, Вероника потихоньку выскользнула из его квартиры, твёрдо для себя решив, что он будет принадлежать ей одной. Целиком и полностью.
Глава 4
Шаламов, не обнаружив утром Вероники, озадачился, но ненадолго. Он так и не успел поговорить с ней про владельца «БК-Транс», великого и ужасного Гайдамака. Они вообще её работы не касались — не хотелось ему раньше времени выказать свой интерес. Думал, что утром представится такая возможность, например, за завтраком, но возможность сбежала, а он и не заметил когда.
Впрочем, наверняка она ещё объявится — он видел, что дамочка к нему далеко неравнодушна. А нет, так сам позвонит, спустя время. Впрочем, зачем ждать? Шаламов сварганил себе бутерброд, налил кофе и, жуя, набрал номер с визитки. Вероника ответила не сразу и по голосу, догадался он, явно ещё спала.
— Куда ты так рано исчезла?
— Я привыкла спать дома.
— Ясно, — ответил он. — Я просто хотел убедиться, что с тобой всё в порядке. Ну ладно, адьёс.
— Постой… — вырвалось у неё.
— Слушай, я сейчас спешу. Дела… Я позже перезвоню.
Разумеется, никуда он не спешил. И какие дела могли быть у безработного студента, находящегося на полном родительском иждивении, в субботу утром? Но это хороший манипулятивный ход. Теперь Вероника будет невольно ждать его звонка и постоянно думать о нём. А перезвонит он ей в воскресенье, ближе к обеду. Так, она и потомится хорошенечко, и совсем уж разобидеться не успеет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но в воскресенье с утра пораньше к нему примчался Лёва, весь расхристанный, в порванной куртке и с разбитой губой. Лёва явно вляпался в очередную неприятность.
— Что на этот раз? — усмехнулся Шаламов. Лёва и раньше, ещё в Железногорске, постоянно попадал в переделки, только в пятнадцать-шестнадцать лет это выглядело как-то привлекательнее. Лёва казался чуть ли не героем, чья жизнь незаурядна и полна приключений. Хотелось так же, но мешала ленивая натура, да и безрассудство Шаламову было не слишком свойственно. Теперь же романтический налёт слетел, и Лёвины художества попахивали какой-то нескончаемой глупостью.
— Ты так говоришь, будто я каждый день… — взъерепенился Лёва, но тут же сник. — У меня проблемы. Серьёзные.
— Насколько?
— Да мне, по ходу, кранты, — Лёва тяжело опустился на табурет. — Есть что выпить?
— Рассказывай давай. — Шаламов достал из холодильника бутылку пива. Поставил перед другом.
— А покрепче нет? Ну ладно, для начала и пивас сойдёт. — Лёва бережно потрогал разбитую губу, потянулся за пивом. — В общем, познакомился я тут с одними мужиками. Ещё на прошлой неделе. С виду серьёзные мужики, не гопота какая-то. Я даже удивился, когда увидел их в нашей общаге. Они приходили к Оксанке из двести пятнадцатой. Она с кем-то из них замутила, как я понял. Собственно, она нас и свела. Я к ней заскочил сигаретку стрельнуть, а там — они. Сразу стали быковать: мол, что за хрен без стука завалился, как к себе домой. Но Оксанка подсуетилась: типа, наш человек, у нас так принято, традиция студенческих общаг, тарам-парам. Они потом и говорят: «Давай, типа, познакомимся, что ли, наш человек». Выкурили, значит, мы трубку мира, они меня, кстати, «Парламентом» угостили. Потом я за водочкой сгонял. Посидели очень душевно, в картишки резанулись. Сначала — так, потом — на деньги, но по мелочи. И, блин, мне так везло! Я с того вечера поднял тридцать баксов, прикинь? Они мне: «А ты фартовый, надо будет дело какое-нибудь с тобой замутить». А в прошлое воскресенье они меня позвали в какой-то клубешник, говорят, закрытый, типа только для своих. А у меня ещё с того выигрыша остались бабки, я и согласился. Идиот, лучше бы новые кроссы себе купил. — Лёва отхлебнул пива, фыркнул. — В общем, не знаю, что там за клуб — вообще подвал какой-то, но народ толпился прикинутый, сразу видно — все при бабках. Короче, там тоже в карты играли и по-крупному. И меня позвали, типа: «Дерзай, фартовый. Может, миллионером отсюда выйдешь». И даже сначала мне везло, ну, недолго, а потом карта пошла вообще лажовая.
— Так надо было сразу завязывать.
— Да ты не представляешь, как это затягивает! Кажется, вот сейчас выпадет хорошая карта и отыграюсь. Хрен там. Продулся в чистую. Тогда Рустик, один из Оксанкиных мужиков, предложил дать в долг. Типа отыграешься — вернёшь. Я ещё благодарил его, дурак. Ну и конечно, Рустиковские бабки тоже ушли, я снова занял… В итоге, остался ему должен около штуки баксов. А после игры он меня к стеночке припёр: «Как, говорит, отдавать будешь?». Говорю: «Предкам напишу, они пришлют». «Ладно, — соглашается, — пиши. До субботы подожду». Я матери звоню: «Так, мол, и так, срочно нужны бабки. Дело жизни и смерти». А она мне: «Ну ты же знаешь, нам зарплату задерживают уже какой месяц. Дома ни копейки». Я прошу: «Займи!». Короче, в пятницу снова созвонились. Ну, заняла она там у кого-то баксов триста и всё. Больше тупо не у кого. Там реально никому зарплату не платят. Я удивляюсь, как она ещё эти-то сумела достать. Отдал я, значит, вчера всё, что было. А этот Рустик, козёл, бабки взял и говорит такой: «А остальное где? Ты мне ещё штуку должен». Я: «Какую штуку, когда там даже изначально меньше было?». Короче, отмудохали меня и сказали: «За то, что такой борзый и не всё вовремя отдал, к следующей субботе готовь полторы!». Прикинь! Это ж беспредел полный! Мне что, почку продавать?
— Шли их лесом. Тоже нашёл серьёзных людей, — хмыкнул Шаламов. — Серьёзные люди нищебродов на бабло не разводят. Серьёзные люди сами бабло делают.
