Часть 2
Загляни в замочную скважину
Туман
Беретом сжав седые кудри,Подняв повыше куцый ворот,Я ледяным промозглым утромОтправлюсь в город, в ржавый город.
Под лязг осенней непогодыМне суждено попасться в цепи,Гляжу в молочные разводы,Кого туман из дымки лепит?
Я разглядеть ужель во властиКогда бредёт сиротский путникИ, чертыхаясь на ненастье,В барьер сметанный зенки лупит?
И инстинктивно сам потянешьВперёд сослепу руку – тяпку,От воображения устанешь,В пучине сливочной и зябкой
Оно рисует образ чей – то,И этот образ – кос для глаза:То проползёт под ноги змейка,То чудищ чуются проказы —
Вот силуэт завял мохнатый,Затем восстанет, скалясь алчно,И с фонаря худые лапыПротянет сущностью прозрачной,
То плащ мелькнёт как привиденье,Багрянец вдалеке забрызжет.Шаги, что были в отдаленье,Давно стучат всё ближе, ближе…
Галопом липкий страх понёсся!О, вот шаги, заглохли рядом!На тишь пугливо обернёшься,Слой ваты влажной срезав взглядом,
И никого! Сдавило лихо…,Да шало морось в очи шпарит,Да грязь повидлом рыжим, рыхлымПодошвы жжёт армейской паре…
Чаепитие в беседочке
В чашечках чайных – солнца палитра,Двое в беседке любезно сидят;Аня в панаме, Ося в цилиндре,Пьют, обсуждают цветы и котят.
Подле мурлычет тёплая Муся.Ося к Анюте мосты прочертил.Вдруг, мимо чашки он промахнулсяИ отхлебнул из её глаз чернил!
Эти чернила – сахарней шпанки.Ося подсел к покрасневшей впритык,Аня, помявшись, вместо баранкиОсе вцепилась зубами в кадык!
Плоть отделялась сдобой горячей!Кости трещали, хлестал алый сок!Люди предстали массой незрячей,Скомканной чувством в дрожащий кусок!..
Стихло в беседке.Глазоньки хитры.Ося в панаме, Аня в цилиндре.
Привычные ежевечерние прогулки костюма
Шёл в спортивном костюме с мотнёй до коленДжентльмен с бородой и морщинистой кожей,Кто – то едкий ему бросил вслед: «Не поможет»,Сотрясая аллейной души гобелен.
Безучастен старик, хоть плескай в очи щи,И в груди – тишина на мильонах наречий.По привычке хозяйской, костюм каждый вечерНосит в полостях тела костюм из морщин.
Клетка с птицей без птицы
Корелла издохла, лопнуло сердце —Браток вчера, обслезив пиджак,Меня убедил за кислой беседцейПустую клетку забрать за так.
Она на здоровье гадко влияет:Он глянет в степи былых красот —И сердце, как у Миклухи – МаклаяВ оковах, рвётся. Тоска грызёт.
И я, на чужую клетку позарясь,Предвижу, как мой волнистый друг,Которого я схвачу на базаре,Погибнет – горлом польётся юг.
Погибнет. Не старость выпустит стрелы,Не холод сдавит и не тюрьма,Предвижу – хохлатый призрак кореллыЗадушит, или сведёт с ума.
Рассыплю по донцу почки граната,Поглажу клетки пустой живот.Боюсь, в ней умолкла туча пернатых.Я обнуляю счёт.
Рыбалка
Нетрезвый дядь притопал на рыбалку,Расправил снасти, лодку накачал,На середину выплыл, замолчалКак замолкает в пузе алыча,Как замолкают, встретивши русалку.
Из хлебобулки выдернул печёнкиИ бросил за борт, в тощий коллектив.Себя чужим страданьем прикормив,Слегка закинул удочку в речонку.
Камыш сопел, сутулый от несчастий,Под гулы комариного полкаОрущего от боли червякаСпешили успокоить чьи – то пасти.
Возможно по фантазиям наяды,Идя домой под вечер голубой,Рыбак в пакете из – под мармелада,Тащил себя с проколотой губой,Ещё живого, c человечьим взглядом.
А тот, довольный сносною рыбалкой,Глаза таращил, вымахавший гном.Должно быть, слышал каждый за окном,Как перед потрошеньем и огнёмОн долго по себе дубасил палкой.
Из рода омел
Заря одноглазая рделаИ некто из рода омелНадел на себя чьё – то телоИз груды разлёгшихся тел.
Сегодня он будет серьёзныйВ особых кругах экземпляр,Он будет весь день строить козни,Готовить из искры пожар.
Покроют доспехи младенцевЕго плотоядный костёр,И он сможет сыто раздеться,Оставив одежду, как сор.
Назавтра наденет кого – то,Кто будет отчаянно хил,И канет в своё же болото,Что долгие годы растил.
А после, устав от приличий,От войн и больной суеты,Он выплывет в женском обличьеИ, может, ей встретишься ты.
Исчезновение садовода
Жены кончина подкосила садовода.Он, допьяна глотая лунный ил,В интимных дебрях сада – огородаЕё под вишней схоронил.
Он то молчал, то звал пронзительно: «О, Ева!»,А после слушал за радистов двух —Как будто отзывалось тихо древо,А может быть – любимой дух.
Мечтая, часто он сидел у пенной вишни,За талию обняв шершавый ствол.В часы кристально – трезвого затишьяТраву с усердием полол.
Соседям хитрым не нудил о вкусе ягод,Взял, и пропал, как в Амазонке плот.Лишь Бог, наверно, в курсе, где бедняга.Ушёл с радаров садовод.
Возможно, он поднял условностей завесу,Реальность смог поставить на ребро.Нам не узнать. Чуть позже, с интересом,Участок кто – то приобрёл.
Горбы деревьев тёплых были тенью лишнейДля новой клумбы чайных нежных роз.Собрался корчевать хозяин вишнюИ рядом росший абрикос.
Картина – жуть рассудок вдребезги разбила:Под корнем вишни – жёлтый костный слой,И абрикос, дрожа, из места спилаСочится алою смолой.
Сосед
Сон стряхнулся, а у кроватиЗамер тумбочкой – мой сосед:Бледен, худ и внезапно сед.«Ты зачем ко мне влез – то, Вадик?»Закачало в кровати – лодке,А Вадим говорит нечётко,Будто в рот запихал круассан:– Не бери ты в киоске водку,Там – «палёнка», проверил сам.Поднимаюсь, вникая в тему:– Про который бубнишь киоск?Он молчит и, как талый воск,Уплывает к себе сквозь стену.
Эвтаназия
Добрый доктор, пропиши мне эвтаназию,Или выдавлюсь из тела жёлтой мазьюИ вползу в больного скользким паразитом,Пусть лежит сосед уставшим и сердитым;А затем, тебя попросит взглядом мрази:«Доктор, сука, пропиши мне эвтаназию».Ты внимательней повылупи черешни,Взгляд его сверлильный – мой по – прежнему.А в палате человек – на целый Китеж.Доктор, видишь, я моргаю, иль не видишь?
Лёгкая фригидность
Разорву влеченье на кусочки,Разделю на сотню чайных ложек.Дам белее облака носочкиДля твоих изящных стройных ножек.
Ты ходи в них дома, по балкону,Их не бойся, милая, запачкать.Гляну на тебя как на икону,Словно на хозяина – собачка,
Можешь принимать любовь как данность.Суй, родная, ножки в пыль и слякоть,Вечером, надеюсь, в благодарностьМне покажешь пяточную мякоть
И подразнишь. Я у страсти в лапах,Будто ткань, заправленная в пяльцы.Я прильну к ступням, вдохну их запах,В рот приму по очереди пальцы.
Ты не испугалась бы щекотки,Я б лизал и в мыслях славил Бога.Жаль, но это только грёз щепотки,Ибо ты с рождения безнога.
В квартире № 17
В квартире № 17По улице имени КрупскойНе стоит зубами клацатьО щедрости среднерусской.
С идеей больной и узкой,Чертякам легко собратьсяНа улице имени Крупской,В квартире № 17
Там: шёпот зрачкастой мути,Там: страха и тьмы широты,И есть в этой мути – люди,Но умно молчат как шпроты.
А ежели тявкнешь букву,Разрезав покой зверинца —Сожрут, будто сторож брюкву,Поняв, что ты есть за птица.
Чьи, думаешь, это маскиСопят за столом некруглым?В агонии комы – пляскиНемые кривые куклы?
Молчи и развесь – ка уши.Молчи, из какого теста.Здесь только зрачки и туши,Здесь нет диалогам места.
Следи за движеньем звука,Одышка и пот – не деза.Кто зубы считает стуком,Тот будет живьём растерзан.
Останки не спрячут в яме,Всё в ход: потроха и чресла;Его продадут частями,Разделится выигрыш честно.
Желаешь себе признаться,В быту велика нагрузка?В квартиру № 17По улице имени Крупской
Приди.И не надо мяться.Вливайся в круг душе —губскийВ квартире № 17По улице имени Крупской.
И если раскроют пасти,Припомни, чего ты жаждал;Твои дорогие частиИзлечат недужных граждан.
P.S
