там? Думаешь, сунутся они за нами в людские земли?
Шогол-Ву не ответил. Он понял уже, что Ашше-Ри хватает сил только на то, чтобы держаться. Можно оставить так, и река возьмёт своё — не быстро, но возьмёт. Может даже, охотница переживёт падение.
— Ты! — крикнула она яростно и отчаянно сквозь шум воды. — Порченый! Ты, знающий мать!.. Бесхребетный!..
Волна накрыла её с головой, и Ашша-Ри умолкла.
— Убей её! — воскликнул человек. — Я заплачу сверху. Два серебра! Два с половиной.
Шогол-Ву дёрнул завязки брошенного мешка, потащил верёвку, набросил на ветку. Затянул. Другой конец привязал к стреле.
— Что делаешь? — дёрнул его спутник. — Или мы её, или она нас!
Кинувшись к ветке, человек вцепился в узел, пытаясь ослабить. Шогол-Ву остановил его, грозя ножом.
— Ты, выродок! Ты клятву дал, что доведёшь!..
— И доведу. Отойди.
— Вытащишь её, и что дальше?
Нептица скакнула, отгораживая спорщиков друг от друга. Шогол-Ву отошёл к воде, отстранился от криков человека, примерился и пустил стрелу.
А когда увидел, что побелевшие пальцы сжали верёвку, подхватил мешок и сказал:
— Уходим.
Нырнув в лесной мрак, они торопливо шагали, не заботясь, что оставляют след. Но рыхлый снег кончился скоро. Так густы были сплетения ветвей, что защитили землю этих мест.
Вечники, сцепившись багровыми кронами в вышине, качались неторопливо, поскрипывая. Иглы старого года, побуревшие за зиму, мягко ложились под ноги.
— Ты, тварь!.. — слабо и зло цедил человек.
Он шёл, прихрамывая и дрожа, опираясь рукой на спину нептицы. Та оглядывалась недовольно, подгибала колени, но Шогол-Ву придерживал её, не позволяя сбросить груз.
— Ума в голове нет… Жди теперь стрелы между лопаток. Лучше бы я шёл один, чем с таким проводником.
— Иди один, — легко согласился запятнанный.
— Ты клятву дал!.. А теперь натравил на меня дикую бабу, а в реке — думаешь, я не понял? — моим телом прикрывался. Что, скажешь, нет? У меня хребет треснул.
— Если я веду, должен остаться целым. Моя жизнь, потом твоя, или умрём оба.
— Выродок!..
И человек зашёлся кашлем.
— Я за то плачу, чтобы целым дойти, а не за то, чтобы ты мои кости доволок до Заставы! Там, в городе, мне нужны руки и ноги. И валяться в жару я не собирался! Это не стоит трёх раковин!
— Так разойдёмся, — предложил Шогол-Ву. — Я направо, к степям, ты вперёд, к Приозерью.
— Ты клятву…
— Койчи-Ит и Свартин Большая Рука тоже смешивали кровь. Вы, люди, первые показали, что клятву можно нарушить.
— Я слово держу, — присмирев, сказал человек. — Погляди, я из-за тебя на ногах не стою. Уйдёшь ты, а дикая баба нагонит меня и убьёт. И клянусь, когда попаду наверх, к ушам богов, я не дам покоя Трёхрукому, пока он с тобой не разделается. Ты знаешь, он умеет играть, как рыжуха с мышью, что и самому жить не захочется.
Шогол-Ву промолчал.
— Не могу больше, — пожаловался человек. — Упаду сейчас.
Он и правда собрался упасть. Запятнанный успел, подхватил его, подставил плечо. Тот повис неловко, и сыну детей тропы пришлось идти, клонясь. Незнакомец был почти на голову ниже.
Только нептица обрадовалась: вырвалась вперёд, встряхнулась, распушила хвост и зашагала, высоко вскидывая ноги.
Шогол-Ву шёл и слушал, но вокруг были только голоса ветра и промёрзших ветвей, да ещё шаги спутников. Человек становился всё тяжелее, его била дрожь, но хоть замолчал наконец.
— Воняешь падалью, — простонал человек, отворачивая лицо. — Выродки, не моетесь, что ли, никогда, что даже река не отбила запах?
Запятнанный промолчал, и человек больше не спрашивал.
Они добрались до опушки, когда Двуликий взошёл на пригорок. Вечники здесь измельчали: уже не старики с широкими кронами, прячущими небо, а тонкие, юные и светлые, все силы вложившие в рост. Стало просторнее, и лилась с холма тёплая улыбка Двуликого.
— Посиди, — сказал Шогол-Ву, опуская спутника на землю.
Тот лёг устало на бок, глядя покрасневшими глазами, как запятнанный роет яму. Подполз ближе.
Закончив, Шогол-Ву растянул завязки мешка. Помедлив, обломал стрелу, торчащую в боку. Жаль было, но целиком не достать, не повредив мешка, а залатать его нечем. Вынул пёсью голову, в которой засел наконечник, и опустил в яму бережно — прямо перед лицом человека.
— Что за гадость? — воскликнул тот, отшатнувшись. — Я думал, будет костёр!
Шогол-Ву достал лапы и положил к голове. Вынул шкуру, пожалел, что не было времени ею заняться. Человек был прав, она смердела, и выделывать поздно.
Шкура легла поверх остального, и сын детей тропы принялся засыпать яму. Нептица подошла ближе и теперь глядела хмуро. Ей хотелось узнать больше о том, что в земле.
— Зачем ты тащил с собой эту дрянь? — с подозрением спросил человек. — Неужели Трёхрукий и правда отнял у тебя разум?
— Ты жил в людских землях, Одноухий, — обратился Шогол-Ву к псу вместо ответа. — И немного в долине за лесом. Наверное, тебе будет хорошо здесь, на границе. Мы спасли друг друга и теперь в расчёте.
Он поднялся, закинул мешок за плечо и протянул человеку руку:
— Идём.
— Не стану я брать твою руку вонючую! Ох, а в реке… Это же всё в воде, а я воду глотал… А кормил ты меня чем?
Человек нагнулся над землёй, и его вывернуло. Выворачивало долго, даром что пустой живот.
Запятнанному надоело ждать. Он подхватил человека под локоть и повёл, ослабевшего, прочь. Погрозил нептице, собиравшейся разрыть могилу, и та поняла, оставила затею. Побрела следом, раз или два толкнула человека в спину, а потом забежала вперёд. Вышагивала, вытянув шею, оглядываясь влево-вправо.
Когда они вышли из леса и пошли по бездорожью, что могло скоро стать распаханными полями, их нагнала стрела. Запев, воткнулась в землю.
— Я говорил! — вскричал человек, дёрнувшись. — Нужно укрыться!
Страх придал ему сил. Он даже смог отбежать недалеко, пока Шогол-Ву поднимал стрелу, глядя на лес.
— Чего встал? Шевелись, живо! Я не хочу умирать!.. А если бы она попала?
— Она попала, — спокойно ответил ему сын детей тропы.
— Чего? Ты ранен, что ли?
— Ашша-Ри вернула мою стрелу. Под улыбкой Двуликого охотник не промахнётся мимо цели. Значит, она так хотела. Она отпускает нас и не пойдёт следом.
— Да? А я бы вот в это не верил. Убираемся, пока она не передумала!
И они двинулись дальше, оставляя лес позади. В прежней жизни Шогол-Ву редко бывал в людских землях, открытых небу. Хотелось спрятаться.
— Стрелу вернула… — бормотал спутник, тяжело налегая на него. — Лучше бы верёвку, она полезнее… Хорошая ведь была, из скарпа, да? Недешёвая…
Нашли дорогу, старую, едва приметную. Один её рукав тянулся к Приозерью, другой — к
