Степной лапе. Шогол-Ву остановился, поглядел на нептицу.
— Чего встал… — слабо прошептал человек. — Или привал?
— К степям нужно, — сказал запятнанный. — Отпустить зверя.
— К каким ещё степям?.. И так из-за тебя я всё дальше от Заставы! Ты, выродок, хоть понимаешь, как вести по тропам?
— Мы пойдём к степям.
— Ты клятву дал!
Шогол-Ву решительно свернул направо, и человек отпустил его руку. Стоял, бледный, пошатываясь.
— Пусть тебя Трёхрукий покарает! Я… это дело… Они другого найдут, если время терять! Я не получу награды, и ты не получишь. Отсюда и так дней пять пути, если ногами, а я по твоей вине не ходок!
— Зверь первый, — указал Шогол-Ву на нептицу. — Я вёл его, когда ты навязался. Ты второй.
— Ты точно без ума в голове. Зверь тебе заплатит? Он что, обещал больше золота, чем я?
— Ты сам без ума в голове. Хочешь идти через людские земли с таким, как я, и с приметным зверем. Веришь, далеко уйдём?
— О-ох…
Человек согнулся, упираясь ладонями в колени. Закашлялся. Поглядел измученно.
— Будь по-твоему. Но уясни, пятнистая рожа: если опоздаем, платы не будет. Никаких жёлтых раковин, даже меди не дам. Понял?
Шогол-Ву кивнул и подал ему руку.
Когда Двуликий спускался с холма, они набрели на придорожный храм с колодцем рядом.
В храме, как полагается, было три стены и крыша от дождя и снега. Трёхрукий, потемневший от времени, стоял внутри. Рука впереди, чтобы брать у тех, у кого в избытке, рука сзади, чтобы давать, и правая рука, чтобы опираться на посох, бродя по земле.
Лоза раздери-куста оплетала камни и ноги Трёхрукого. Такая колючая и густая, что протыкала сама себя длинными шипами, она источала дурманящий аромат, истекая соком.
Шогол-Ву поглядел в иссечённое ветрами суровое лицо, в глаза под каменными веками. Достал из мешка рыжий корень, положил в протянутую ладонь.
— Это всё, что у нас есть, — сказал он. — Пошли нам удачу на пути, Трёхрукий.
Вернулся к колодцу, открытому, но чистому. Здесь нашлось и ведро, тёмное, рассохшееся.
Шогол-Ву задержал ладонь на деревянном боку, прислушался. Огляделся.
— Чего тянешь? — прохрипел его спутник. Привалившись к каменному срубу, он допивал то, что осталось в меху.
Вместо ответа запятнанный протянул ему ведро.
— Сам набирай, — сказал человек, отталкивая посудину.
— Дерево сырое.
— И что? Тебе это мешает?
— Другие брали воду. Не останемся, пойдём дальше.
— Куда? — оскалился человек. — Я сдохну сейчас! Слышишь ты, и шага не пройду! Разводи костёр, выродок. Тот, кто здесь был, сейчас не вернётся.
Шогол-Ву молча наполнил мех. Напился сам, подозвал нептицу. Та сунулась в ведро, подняла морду, глотая воду.
— Я не пойду никуда, — упрямо повторил человек. — Хочешь, на горбу меня тащи.
Дождавшись, пока зверь отойдёт, сын детей тропы выплеснул остатки на землю, рядом с человеком, и тот вскочил, пошатываясь.
— Ну, рожа пятнистая!..
— У самого пятнистая, — спокойно ответил Шогол-Ву. — Значит, недостаёт и ума, и силы. Значит, должен слушать меня.
Человек глядел, набычившись, из-под упавших на лоб волос. Рот его искривился, кулаки сжались, но промолчал. Пошёл, дёрнув плечами, к дороге.
— Эта тварь сожрала подношение! — донёсся его возмущённый голос.
Шогол-Ву подошёл. У колючих лоз на камнях лежало то, что осталось от рыжего корня: откушенный, измочаленный хвост и два-три небольших куска. Трёхрукий глядел равнодушно, протягивая пустую ладонь.
Нептица толкнулась, протиснулась вперёд. Заметила кусок, поддела клювом. Корень проехал дальше по полу, и нептица придержала его лапой.
— Не видать нам удачи! — сердито воскликнул человек и сплюнул. — Чтобы задобрить Трёхрукого, отдадим ему сердце зверя. И тащиться к степям не придётся.
Нептица всё-таки сумела ухватить рыжий шматок и подняла клюв, глотая добычу. Шогол-Ву недолго постоял, раздумывая, и пошёл прочь.
— Ты слышал меня, выродок? Трёхрукий не простит насмешки! — раздалось в спину.
— Трёхрукий, может, сам отдал корень.
Человек догнал его, встал на пути.
— Ты соображаешь, что несёшь? Как, по-твоему, каменная глыба может что-то отдать?
Шогол-Ву остановился, поглядел на него.
— Значит, каменная глыба может обидеться, — спокойно произнёс он. — Значит, может причинить нам зло. А накормить зверя…
— Да понял ты, что я хочу сказать!
— У зверя чистое сердце. Трёхрукий не станет сердиться. Идём.
Дорога ползла меж камней и сухих кустарников, пряталась под травой старого года. По обочинам у камней белел ещё снег, кое-где укрывал далёкие поля. По правую руку темнела Зелёная грива. Двуликий ушёл за неё, виднелся лишь бледный край его одежд.
— Не станет, как же, — ворчал человек, спотыкаясь и тяжело налегая на локоть запятнанного. — Чистое сердце… Вот и положили бы это сердце ему в ладонь! Сами бы поели…
Он закашлялся.
Нептица вышагивала впереди, распушившись. Но вот она прижала перья, опустила хвост и вытянула шею. Замерла с поднятой лапой. Медленно, неслышно ступила.
Шогол-Ву стряхнул руку человека и бесшумно двинулся вперёд.
На пути сидел оборванец, держась за ногу. Лицо изрезано морщинами, белые глаза. Трёхрукий отнял их, но дал взамен хороший слух.
— Помогите слепому! — тонко, нараспев протянул старик, поднимая голову. — Помогите, добрые люди. Ногу я подвернул.
Шогол-Ву потянул с плеча лук. Застыл, прислушиваясь.
Спутник, толкнув его, захромал вперёд. Нагнулся над стариком.
— Чего медлите, олухи? — завопил тот совсем другим, грубым голосом. — Меня грабят!
— Там выродок! — донеслось из-за камня в стороне от дороги.
Голос перешёл в мычание, и кто-то ещё прошипел:
— Захлопни пасть, дурень!
Старик оттолкнул чужие руки, пополз по дороге, широко раскрыв незрячие глаза.
— Не убивай! — заскулил он. — Всё бери, что хочешь… Я не хотел чинить зла! Это всё они, Скар и Градиг…
Слепой махнул рукой в сторону камня.
— Заставили меня!.. Пощади! Это они!
Нептица скакнула, припав на передние лапы, толкнула старика в грудь, и тот завопил.
— Прикончи их, — велел человек.
Шогол-Ву покачал головой.
— Они боятся и не тронут. Мы уходим.
— Трёхрукий у тебя точно разум отнял! Кто оставляет врага за спиной? Дай нож, я сам, если ты не можешь!
— Пощадите! — всхлипнул оборванец.
— Вперёд, — мотнул головой запятнанный, обращаясь к спутнику. — Или силой тащить?
Человек отступил на шаг, бледнея. Сплюнул.
— Зря с тобой связался, — процедил он. — Ты даже среди выродков — выродок.
Пнув оборванца сапогом, он зашагал по дороге, хромая.
Нептица зашипела в лицо слепому, топорща перья. Шогол-Ву прищёлкнул языком, поторапливая её.
Она послушала. Отойдя немного, остановилась, загребая лапами, и комья подмёрзшей земли осыпали старика. Нептица, задрав голову и распушив хвост, поспешила догнать человека.
Сын детей тропы шёл последним, чутко прислушиваясь к голосам позади и держа лук наготове.
За ними никто не пошёл.
Когда Одноглазый уже брёл по холму, Шогол-Ву разжёг костёр в полях меж тропой и
