скинул…
— Ш-ш-ш!
— Шли бы сразу к Заставе, так уже б у поселений были. У Дубов… Может, у Большого Корня. Мне бы только ночь под крышей да пойла местного хлебнуть, и как новенький…
Кашель скрутил его, помешал договорить.
— Ух… Больно… — прохрипел человек и сплюнул.
— Я сказал, молчи.
— Да, ага… Если попаду к ушам богов, расскажу, как ты… клятву дал, а сам… в реку, и вёл не туда, и спать на голой земле…
— Язык вырежу, чтобы молчал.
— Ах ты выродок! Боги и так поймут…
— Чтобы сейчас молчал, — пояснил Шогол-Ву.
Человек зло блеснул глазами, но стиснул зубы и удержал слова.
Хижина пряталась в сердце рощи. Прежде её окружали другие постройки, теперь от них остались только каменные печи, оплетённые лозой, замшелые, с обрушенными трубами. Сохранились ещё ноги, на которых стоял амбар.
Брёвна стен раскатились. Никто не гнал жёсткие травы и кустарники, и они поселились там, где когда-то ели и спали люди.
Единственное жильё, уцелевшее здесь, само как будто пустило корни. Низкая крыша поросла травой, серой и косматой. Лишь кое-где зеленели пятна мха.
Стены почернели от времени. Дожди, земля и то, что она рождает, сгладили границы брёвен, и казалось, хижина выросла здесь однажды, а людские руки её не касались.
Нептица припала к земле, настороженно глядя вверх. Одним прыжком, хлопнув крыльями, скакнула на крышу. Тонкий звериный визг раздался и тут же стих.
Человек дёрнулся.
— Проклятая тварь, — прохрипел он. — Это что было?
Шогол-Ву поглядел вверх, где нептица мотала из стороны в сторону бурое тельце.
— Моховик, — ответил он и засвистел, подзывая зверя.
Нептица послушала не сразу, но спрыгнула. Гордо опустила в снег добычу, склонила голову, блеснула глазом.
— Вот же тварь проклятая, — сердито выдохнул человек и закашлялся. — Убьёшь моховика… добра не жди…
Нептица подняла зверька, подбросила раз, другой и перекусила с хрустом. Проглотила в мгновение ока, будто его и не было. Закружилась, распушив хвост, выискивая новую жертву.
— Всё. Нам конец, попомни мои слова. Нам конец…
Шогол-Ву молча направился к хижине, волоча спутника за собой.
Стёкла единственного окошка заросли землёй, и внутри было черно, тесно и затхло. Человек запнулся о доски прогнившего пола и упал бы, если бы запятнанный его не держал.
— Это конец, — пробормотал человек.
Опустившись на низкую лежанку, покрытую шкурами, он всё шептал. Шогол-Ву разводил огонь.
Пламя затрещало, несмело перебираясь с трухи на полешки, кем-то наколотые и оставленные, и в хижине посветлело. Запятнанный повесил мешок на крюк, взял пустой котелок.
— Ты куда? — хрипло спросил человек.
Шогол-Ву показал ему котелок вместо ответа.
— Это конец… Всех богов оскорбили, каких могли — связался с выродком… Слова не скажет… Дикая баба тут ходит, нашёл, где остановиться… Так и помру, а эти ведь ещё и сожрут меня, твари…
Запятнанный не стал дослушивать, вышел.
Нептица бродила вокруг. Заметив его, подбежала радостно, ткнулась в плечо. К перьям у клюва пристало что-то лёгкое, тонкое, зеленоватое — хвост моховика. Шогол-Ву смахнул его и покачал головой.
Убить моховика и вправду считалось дурной приметой.
Эти создания, мирные и небоязливые, обитали у озёр, болот и родников. Сидели у воды, вытянувшись столбиком, водя тонким рыльцем из стороны в сторону. От избытка влаги в длинной шёрстке, бурой, как свалявшаяся трава старого года, прорастал мох.
Моховики не страшились забредать и к поселениям. Чаще их видели там после дождя, а то и у бочек, корыт с водой. В голодное время — у амбаров, где хранились ягоды и корни. Этот, пойманный нептицей, видно, думал забраться в хижину. Под крышей висели связки грибов.
Двуликий приглядывал за всеми земными тварями, Четырёхногий — за теми, что в воде и у воды, а потому моховикам досталось два покровителя. Причини вред маленькой твари, прогневаешь обоих.
Но разве богам пришло бы в голову винить нептицу?
Шогол-Ву набрал воды из колодца при храме. Осмотрел снег, рыхлый, подтаивающий уже, но следов не заметил.
Когда вернулся, человек стоял на коленях в углу и шарил в сундуке. Он дёрнулся, но понял, что бояться нечего.
— Эти-то, — сказал хрипло и зло, — храм обчищали. Неплохой улов как для заброшенной дороги.
Он потащил в карман целую горсть и замер, не вынимая руки. Мотнул головой и сунул добычу запятнанному.
— На, держи…
Шогол-Ву поглядел на ладонь, поднёс её ближе к огню. В свете очага блеснули круглые бока стеклянных бусин, цветных, со Сьёрлига. Серебряный браслет с жемчугом и ещё один, сплетённый из кожи. Длинная серьга с эмалью. Подвеска на шнурке, простенькая и дешёвая.
— И ещё вот, — пробормотал человек, шаря в кармане. — На. Всё возьми… и раковины эти… Трёхрукому верни. Весь сундук тащи. Ну, живо, мне нужно вернуть удачу…
Запятнанный помедлил, и человек стиснул зубы.
— Не хочешь? — процедил он. — Сам отнесу!
Но ему не удалось даже сдвинуть ящик с места. Так и присел со стоном.
Шогол-Ву ссыпал обратно всё, что лежало на ладони. Огляделся, заметил ведро. Вышел, отчистил его травой и снегом. Вернулся.
Вода в котелке над огнём ещё не булькала. Человек всё так же сидел у сундука.
— Ложись, — сказал ему запятнанный.
Пришлось помочь. Человек рухнул на лежанку, прикрыл глаза. Ничего больше не говорил, только дышал тяжело.
Шогол-Ву сел у сундука, осмотрел награбленное. Раковины в отдельном мешочке, остальное свалено как придётся.
Он переложил добычу в ведро. Опустил тяжёлую крышку сундука, окованную металлом, провёл пальцами по замку, обернулся на человека. Тот не глядел.
В углу стояла штуковина на длинной ручке, похожая на лопату. Шогол-Ву решил взять и её.
— Закипит, наберёшь кружку, — сказал напоследок. — Чистая вроде. У этих был сладкий корень.
Его спутник не двинулся, ничего не сказал. Шогол-Ву, покачав головой, сам измельчил сладкий корень, серые веточки, желтоватые на изломе.
— Только ты недолго, — слабо произнёс человек, не открывая глаз. — Если эта… дикая баба… дом не запирается.
Шогол-Ву кивнул и вышел.
Нептица радостно бросилась к нему, заскакала вокруг. Запятнанный подумал и распахнул дверь.
— Иди в дом, — сказал он.
Нептица остановилась на пороге. Пригляделась и попятилась.
— Иди, — подтолкнул её Шогол-Ву.
Она фыркнула, мотнула головой. Но что-то заинтересовало её в щелях пола, и нептица протиснулась в узкий для неё проём.
— Зачем тут эта тварь? — хрипло спросил человек.
— Увяжется, наследит. Вернусь, выпущу, — пообещал запятнанный и прикрыл дверь.
Первым делом он пошёл к дороге, оттащил тело, убрал следы крови. Собрался вырыть могилу для троих и тут разглядел, что прихваченная им лопата — и не лопата вовсе.
На черенке сидела деревянная пластина, с одной стороны которой вырезали лапу.
Шогол-Ву опустил пластину,
