— Нет, спасибо. Отец год назад умер от рака легких. Страшное дело, как приходил к нему в клинику…
Парень мотнул головой и отвел глаза, погрустневшие от ожившей в них чужой боли.
Лиза, в бесцеремонно ко всему любопытном подростковом возрасте, как-то спросила священника: «А чем различаются человеческие души?» и услышала: «Тем, сколько могут вместить в себя сострадания».
— Будешь брать?
— Да, две дозы. Почем у тебя?
Парень выставил пальцы.
— Ты что, кактусы ел?
— За две, мэм, — обидчиво протянул тот.
За одну получилось бы очень дорого, но за две выходило значительно ниже стандартной цены.
Странно.
Надо еще раз обратить внимание капитана.
Тьма внутри у себя самой и движется в самой себе, она единственное событие, и нет никакого другого.
Тьму нельзя исчислять ни временем, ни пространством.
Сразу после ланча поехать не удалось, так как все время вклинивались разные мелочи.
Кончилось тем, что отправились к миссис Ванлейн уже в конце рабочего дня.
Лизе нравилась криминальная полиция — своего рода орден, не только служба, но и единство неравнодушных к дурному людей. Даже пришедшие только ради надежных заработков и социальных гарантий, даже такие скоро делаются принципиальней, подтягиваются и начинают любить общее дело. Потом оно становится их философией.
Плохо только, ее родители очень волнуются. Последний раз, покидая их после короткого отпуска, она глупо бросила: «ребята, если что, за меня голову оторвут». Увидела боль в глазах у обоих — «если что» им не надо. Хотела их успокоить, а вот ляпнула ерунду. Тем более, ее жизни ничего не угрожает. Или почти ничего.
Что родители волнуются — неприятно, а что капитан за нее беспокоится, приятно наоборот…
Когда машина въезжала в уже знакомые ворота, Дункан отметил на ручных часах половину шестого.
Он вспомнил еще про здешних детей, здесь вчера находившихся — с ними следовало деликатно разобраться, вдруг кто-то что-нибудь видел.
Капитан показал инспектору встать немного не доезжая — некрасиво, когда чужой автомобиль торчит прямо напротив входа.
— Ты не помнишь, как, согласно процессуальным нормам, допрашивают маленьких детей?
Его сотрудник пришел в замешательство.
— …патрон, помню только, что когда-то такой вопрос был на экзамене.
— Это я тоже помню.
Охранник на въезде, конечно, уже сообщил в дом об их прибытии, но пока что никто не вышел. Одна из дверных створ главного входа была открыта, на другой виднелся черный траурный бант.
Они прошли от автомобиля к входу и здесь, в открытом дверном пространстве, возникла темнокожая женщина, по одежде для хозяйственных целей — явно служанка, молодая, с очень приветливым лицом и исполненная здоровьем, направлявшим уже себя в избыточный вес.
Женщина поздоровалась с ними вежливым поклоном.
— Здравствуйте, мэм, мы из полиции.
Та, желая освободить проход, не решила сразу, куда ей сдвинуться, и капитан воспользовался ситуацией:
— Вы здесь работаете?
— Да, сэр.
— Но вчера я вас не видел.
— Я была, сэр, я была, — уже готовая явиться улыбка осталась внутри, уступив место печали, — сидела с детьми, сэр, их нельзя держать взаперти одних, — голова грустно вслед словам покачалась.
— Да, мне сказали, четверо детей. Двое — близняшки Ванлейнов, а двое других?
— Один мой, сэр. Он с утра здесь, а вечером мы уходим домой.
— А еще?
— Еще мальчик, который тут живет постоянно. Его мать во Франции, получила на год хороший контракт, — грусть сменилась радостью за чужое благополучие: — Мы очень довольны за нее, сэр.
— Ваш сын ничего не видел?
— Где же, сэр, дети были в доме, — и опять, следуя теме, в лице возникла горькая складка: — Слава Богу, сэр, что они не видели этого ужаса.
Было заметно, как она напряглась, чтобы фантазия своевольно не нарисовало такую картину.
Инспектор рядом захотел зевнуть, уже потянул руку ко рту, однако удержался и только почесал нос.
Капитан больше не спрашивал, женщина встрепенулась:
— Пойдемте, джентльмены, миссис Ванлейн ждет вас в кабинете.
Сначала возникло другое.
Ощущения молчали, но разум сказал, что тьма перестала быть только собой.
Женщина за массивным письменным столом сидела лицом к вошедшим, спиной к окну, и от дверей большого кабинета на фоне светлого окна Дункан увидел издали только овал лица и темные волосы, опускавшиеся к плечам.
Она не поднялась, прозвучал мелодичный голос, ответивший им на приветствие и предложивший сесть.
Рука указала на кресла перед ее столом.
Там в разных местах лежали бумаги, а миссис Ванлейн, продолжая запись в блокноте, попросила их чуть подождать.
Впрочем, инспектор едва успел расположить перед собой на краю стола диктофон, как женщина захлопнула блокнот и сообщила:
— К вашим услугам, господа.
Инспектор указал на диктофон:
— Не возражаете, мэм, против такой процедуры? Пойдет в дело в качестве аудиопротокола, а перепечатку мы потом приготовим, и вы подпишете.
Волосы вслед качнувшейся голове совсем закрыли виски и щеки. Очень красивые волосы — темные, с блеском, но словно главная их задача — охранять от чего-то случайного, неожиданного.
Инспектор вежливо ждал, когда шеф начнет.
— Мы постараемся вас не задерживать, миссис Ванлейн.
Ему любезно ответили, что можно не торопиться.
— Итак, нам необходимо с максимальной точностью зафиксировать обстоятельства вчерашнего несчастного случая. Начнем, если позволите, за полчаса до события.
Она чуть задумалась, глядя поверх их голов.
Да, красивое лицо, но правильнее — интересное.
И не то чтобы очень молодое, кстати.
— Что же, за полчаса…
Хозяйка кабинета повертела в руках карандаш.
Затем стала медленно говорить, прослеживая в памяти детали:
— Точного времени я не знаю, поэтому начну с шести часов, когда детей посадили ужинать. Это всегда требует некоторых усилий — перед ужином у них время активной игры, а процессы торможения в таком возрасте еще не вполне срабатывают.
Инспектор широко улыбнулся:
— Знакомо, мэм, когда двое моих подрастали… — он тут же осекся. — Извините, что перебил.
Миссис Ванлейн извинила быстрой улыбкой.
— И обычно, когда дети едят, я им рассказываю что-то из американской истории. У меня на этот счет есть тематический план, поэтому я укладываюсь в определенное время. Могу сказать: лекция за ужином занимает от восемнадцати до двадцати минут.
Она встретилась глазами с капитаном, тот кивнул, предлагая двигаться дальше.
— Вчера мы ждали к себе попозже кое-кого из гостей. А начало вечера муж почти всегда проводит «на площадке» — так мы зовем нашу крышу, читает или работает с деловыми бумагами.
Капитану захотелось спросить:
— Дети тоже бывают там наверху?
— Только вместе со взрослыми. Дверь с номерным кодом закрывается последним, кто оттуда уходит.
Миссис Ванлейн, разумеется, поняла, к чему в первую очередь задан вопрос:
— Нет, капитан, никто из детей после ужина на площадку не поднимался.
— И не видел снизу падения?
— К счастью, нет.
Дункан опять кивком попросил продолжать.
— Марта — служанка, занималась приготовлениями для гостей, дети после ужина ушли во что-то играть, мне следовало подобрать посуду и разные мелочи. Я находилась в хозяйственной комнате, она смежная с кухней.
Здесь хозяйка дома на секунду задумалась.
— Помню, Марта вдруг прервала разговор, она первая услышала голос посыльного, который привез заказанный торт, он и обнаружил тело. Мы обе сначала подумали, не случилось ли что-то с кем-нибудь из детей, и поспешили туда.
Внезапно ее взгляд лишился всякого выражения, однако лицо было сосредоточенным.
Капитан понял — она находится уже не здесь в кабинете, а там у выхода, и переживает страшный миг, когда видит труп мужа, но еще не понимает, что это труп.
— Спасибо, миссис Ванлейн, — повысив голос, проговорил он.
Взгляд вернулся и обратился на Дункана… немножечко удивленный.
— Следующий вопрос, если позволите.
Ей все-таки понадобились еще секунды, прежде чем близкое прошлое отступило.
— Мистер Ванлейн не жаловался на сердце?
Дункан каким-то одиннадцатым чувством поймал, что вопрос не понравился.
И пауза подтвердила это.
Женщина хотела снова взять карандаш, но на ходу раздумала и резко сдвинула его в сторону.
— Муж относился к разряду людей, которые вообще не жалуются… во всяком случае, очень это не любят.
Не волнение, а скорее нервная досада ощутилась в паузах и мимике, которая не могла остановиться на одном выражении.
