давности. Проснувшись от собственного крика, она кинулась к детской кроватке, но, убедившись, что ребёнок спит, прошла в ванную, разделась и стала под горячий душ.
Этот сон приходил к ней так часто, что она уже давно знала его наизусть. Месяцами каждый день, с приближением сумерек, её начинало колотить, будто в лихорадке, потом приходила ночь, и открывалась дверь… И каждый раз она просыпалась в холодном поту, шла в ванную, становилась под горячие струи и рычала, как раненый зверь, зажав рукою рот, чтобы не слышала бабушка.
Потом бабушка умерла, и ей не надо было таиться – больше никто не мешал ей плакать вслух, но к тому времени она уже привыкла к своему кошмару, будто срослась с ним. Мало того, согревшись горячей водой, она долго лежала в постели, раз за разом возвращаясь к последнему моменту, пытаясь в темноте разглядеть лицо удаляющегося человека, но слышала лишь короткое: «Опоздал. Прости», и сирену увозящей маму кареты «скорой помощи».
Незадолго до родов сон прекратился. Хотелось верить, что навсегда, но сейчас, после встречи с незнакомцем, он возвратился к ней снова, и снова напомнил ей прежнюю боль, бессилие и унижение, а ещё – усталость от ожидания, что всё может повториться снова.
Вспомнила, как перед смертью бабушка просила: «Забудь. Просто живи. Живи, как люди», но ни забыть, ни жить, «как люди», у неё не получалось – уж слишком много горя-несчастья произошло, и такого горя горького, что ни объехать его, ни обойти.
После неудачной попытки желание сходить в гастроном с малышом напрочь пропало. На следующий день с самого утра, заняв удобную позицию на кухне, Тамара поминутно поглядывала в окно на дверь подъезда, чтобы нечаянно не пропустить соседскую девчонку. Настя не заставила себя долго ждать. Услышав стук, девочка приветственно подняла руку и широко улыбнулась, что давало надежду думать, что с ней можно будет договориться…
– Томка, ты там, случаем, не уснула? Ушла куда-то, а мы ждём-ждём, ждём-ждём, – завела Настя по новой, потом оценивающе окинула её взглядом, усмехнулась. – А ты, похудавшая…
– Похудевшая, – поправила машинально.
– Ну да, похудевшая, – не обиделась девочка, – так ничё, нормально выглядишь. Давно тебя такой не видела, вот только одёжку…
– Одежду.
– Да, одежду не мешало бы заменить.
Мельком взглянув на свой заношенный халат, она сделала вид, что не заметила укола со стороны бесцеремонной соседки, но та даже не собиралась останавливаться.
– Хотя вооще-т, тебе-то зачем?
– Вообще-то.
– Ну да, тебе-то зачем, спрашивается? У тебя и так от мужиков отбоя нет.
«Мужики? Какие мужики?» – удивилась Тамара про себя, не вступая в полемику, но девчонка не сдавалась, отреагировав на поднятую бровь новой провокацией:
– Давеча с Семёном в дом не могли попасть – во двор машин дорогущих понаехало, и, судя по всему, интересовались именно тобой. Да и тот пришибленный, что прежде возле тебя ошивался… Ну и видок, конечно, у него, как будто в детстве на пол уронили.
Очуметь! Настя откровенно насмехалась, а ей не оставалось ничего другого, как принимать удары и оправдываться.
– Случайно всё – и эти, и тот.
– Ну-ну, случайно, говоришь, а что он подле дома делает? Не впервой замечен был. Ты ему, случайному знакомому, скажи, что старухи во дворе судачить устали, ждут, не дождутся окончания сериала.
Продолжать разговор было бессмысленно. Сделав вид, что её бабьи сплетни не интересуют, Тамара, как это было прежде, когда ей понадобилась помощь Насти, попросила:
– Ещё раз поможешь, Настёна?
Обсуждение вопроса заняло меньше минуты, но с плеч Тамары будто свалилась гора – в том, что теперь она будет иметь информацию о преследующем её человеке, она не сомневалась. Оставалось решить, нужно ли это ей, а если нужно, то зачем, не проще ли вызвать при необходимости полицию?
После прогулки и сытного обеда Семён уснул, а она снова вернулась к событиям, которые в буквальном смысле изменили её жизнь.
Сначала случилась беда – заболела мама. Неожиданно как-то, без видимой на то причины, без повода, просто однажды утром взяла и не поднялась с постели. Оказалось, то, что она хворает, было неожиданным только для Тамары с бабушкой – по виду хрупкая и слабая, мама никому не признавалась, крепилась, чтобы их не огорчать.
Бабушка долго плакала и ругалась, вспоминая «жизнь свою собачью», «судьбу горемычную», себя «непутёвую» и химкомбинат. Химкомбинату, на котором мама – студентка химико-технологического факультета местного университета, во время летних каникул зарабатывала себе «на прожиток», доставалось больше всего, а всё потому, что прежде оттуда ушёл в последний путь муж бабушки, оставив «супружницу с дитём на руках без средствов к существованию». Сейчас этот «аспид ненасытный» – химкомбинат, поднял руку на святая святых – на дочь бабушки, мать Тамары, что было очень печально и грустно.
Вслед за бедой пришло горе-несчастье – намаявшись-настрадавшись от лютой боли, мама умерла.
А потом… Потом случилось ещё одно горе, и как назвать его, Тамара уже не знала – ушла из жизни бабушка. После смерти дочери она ещё немного держалась, пыталась оставаться «на посту», но, то ли за дочерью истосковалась, то ли с Богом ругаться устала, ни с того, ни с сего замолчала, сникла вся, скукожилась, и однажды, как прежде мама, слегла.
В пару дней бабушка совсем пропала – и лицом, и телом, и голосом. Лежала смирная такая, маленькая, незаметная на огромной кровати, и тихо, безголосо, плакала.
Перед смертью она заговорила:
– Мамка моя, царствия небесного, а твоя прабабка, когда-то сказывала, что бабий круг можно только через семь колен прервать. Знала, что говорит, из тех была, что дом и семью на себе держат – сильная, породистая, покруче любого мужика. Стало быть, Тамарочка, твой это черёд, твоя судьба – седьмая ты у нас, седьмая с тех пор, как мужики в нашем роду не рождаются, одни только бабы. Мужики у нас – приходящие, да и те надолго не задерживаются. Не губи дитё – парень у тебя будет, ему новую линию рода и зачинать.
Тамара ошалело смотрела на бабушку, не понимая, в чем речь, но от расспросов удержалась, причислив слова бабули на смертном одре за горячечный бред, и только после поминального обеда, оставшись в квартире одна, она поняла, что та имела ввиду. В голове у неё будто прояснилось – за заботами о маме, а потом о бабушке, она совсем забыла, к чему могло привести то, что с ней случилось в тёмной подворотне соседнего дома, когда она возвращалась из аптеки с лекарствами для мамы.
Плакать она не стала, правда, и нечем было – слезы к тому времени высохли, просто устало присела за стол, да так и уснула, положив голову на столешницу, а утром собралась с силами и сходила в ту же аптеку. Две палочки теста
