Не забывая о службе и учебе, Василий Алексеевич находил время и для забав молодости. Именно тогда в круг его дружеского общения ворвались Пушкин, Вяземский, Жуковский… Как много он постиг от них!
А потом наступило 14 декабря 1825 года. И Перовский был рядом с уже императором Николаем I. Царь этого не забыл…
…Две недели назад они прогуливались по парку, устроенном в свое время великим Росси на Елагинском острове. Императору такие прогулки с другом молодости, а теперь Его Императорского Величества генерал-адъютантом нравились. Увы, они теперь случались нечасто. То выпадала смена другого генерала, то самодержец был занят. Поэтому прогулки, если они и случались, были долгими и душевными.
– Послушай, Василий Алексеевич – задумчиво сказал Николай Павлович, пристально вглядываясь в чугунные статуи львов, стоящих на входе во дворец – Я долго думал, и вот решил… В Оренбурге от апоплексического удара скончался тамошний военный губернатор Сухтелен… Ты помнишь его?
– Ну, как не помнить, Ваше величество? Павел Петрович был отличным рассказчиком и воякой… Очень жаль, что так вот все получилось…
– И мне жаль – также задумчиво продолжил император. А потом вдруг, резко обернувшись к Перовскому, Николай Павлович отчеканил – И я решил назначить туда тебя…
Перовский попытался что-то возразить, но Николай остановил его:
– С ответом не тороплю… Пока не тороплю. Но, Василий Алексеевич, пойми, там мне нужен ты…
…Перовский погрузился в изучение почти вековой истории Оренбургского края. Его воображение летело дальше, к Ермаку и Демидовым, к петровским мечтам о далекой Индии, к просторам, доселе неведомым России. Он взахлеб читал справочники и путевые заметки, стараясь постичь все, что могло ему пригодиться. Среди прочего он прочел и такое:
«Площадь Оренбургского края, во всем его объеме, занимала пространство в 18 тысяч квадратных миль или 885 тысяч квадратных верст, а по другим вычислениям даже более миллиона квадратных верст, тогда как пространства больших европейских государств Германии и Австро-Венгрии равняется первое – 9900, а второе – 12280 квадратным милям… В городе Илецк добывается поваренная соль. Илецкие соляные копи – богатейшие в целом свете месторождения каменной соли. Оная прозрачна, чиста и крепка как стекло. Соль лежит здесь сплошной массой на протяжении более трех верст… По исчислениям горных инженеров илецкой соли с избытком достанет до 10 тысяч лет для всего населения земного шара… В одном из рудников Магнитной горы в Верхнеуральском уезде находятся скалы с нагроможденными друг на друга глыбами сплошного магнитного железняка, достигающими до 3—4 метров в длину и 2 метров в ширину и высоту. Залежи железной руды исчисляются колоссальной цифрой в 6 12 миллиарда пудов… В золотых россыпях и медных рудниках попадаются драгоценные и цветные камни, месторождение которых здесь единственное в целом свете…»
– Семен, ну где ты там – крикнул Перовский.
Он уже дважды звонил в колокольчик, а лакея все не было. Василий Алексеевич аккуратно сложил на рабочем столе бумаги и книги, которых за последние две недели в его холостяцкой квартире накопилось немало, и сделал несколько гимнастических упражнений, сбрасывая напряжение с затекшей спины.
Наконец в коридоре послышались шаркающие шаги и бормотания Семена, разбуженного этим несносным, но таким любимым барином.
– Звали, барин? – войдя в комнату, спросил старый слуга.
– Да, Семен. Ты лодку заказал?
– Да, как Вы и велели, Василий Ляксеевич. В два часа по полудни лодку подадут на пристань.
– Хорошо. Ну, тогда давай одеваться. И щипцы грей, усы будем крутить…
Лакей направился к двери, собираясь выполнять указания барина, но потом, видимо, о чем-то вспомнив, вернулся и спросил:
– Одежу воинскую или гражданишнюю изволите, барин?
– Гражданишнюю, гражданишнюю – улыбаясь, передразнил лакея Перовский – Вечером буду поздно, так ты дверь не затворяй.
– А ужинать-то когда, барин? Опять голодным спать лягите? – осуждающим тоном начал ворчать Семен.
– Не переживай – обнимая старого лакея, сказал Перовский – Друзья голодными не оставят.
Удаляясь в гардеробную, слуга что-то бубнил про непутевых, по его стариковскому разумению, друзей барина. Больше всего в рассуждениях старика почему-то доставалось Сашке Пушкину и недавно появившемуся в окружении Перовского Володьке Далю, которые, вроде, уже и не ветряные мальчишки, а ведут себя, порою, как безусые сорванцы. Впрочем, на Даля старый лакей серчал меньше. Этот то ли лекарь, то ли писатель довольно часто просил Семена рассказывать старые присказки, записывая их в свою толстую тетрадь.
***
…В два часа по полудни облаченный в строгий камлотовый сюртук брусничного цвета с черным платком на шее, заколотым золотой булавкой в виде латинской буквы «P», Перовский вышел на пристань, где его ожидала шлюпка.
– На Аптекарский – сказал гребцам Василий Алексеевич, погрузившись в свои раздумья, которые теперь беспрерывно преследовали его.
Назначение на пост военного губернатора для Перовского стало полной неожиданностью. Да, он выполнял поручения императора, имел опыт канцелярской работы, в конце концов, он был участником военных кампаний. Но мало ли таких людей на виду у Николая Павловича? Наверняка решение о назначении своего адъютанта в Оренбург царь принимал, выслушав мнение военного министра Чернышова и вице-канцлера Нессельроде… «Так почему именно я? – в который уже раз спрашивал себя Перовский – Оренбург сейчас становится очень важной точкой на карте империи. Он – плацдарм для броска в Среднюю Азию. А для этого нужно утихомирить степь. Да и Персии нужно дать понять, что нынешняя Россия – размышлял он – это страна, которая идет в Азию всерьез и надолго… И Англия…»
Шлюпка замедлила свой бег по речной глади. Опытные матросы сушили весла, точно рассчитав, когда лодка должна приблизиться к пристани на Аптечном острове. Этот причал, украшенный искусной деревянной резьбой был частным. Прямо от него брусчатая дорожка убегала к изысканному и почти сказочному домику. Это бы дача вице-канцлера Российской империи Карла Васильевича Нессельроде. А вот и он сам.
Карл Роберт фон Нессельроде, таковым было полное имя будущего канцлера империи, а он им станет в 1844 году, родился за тридевять земель от России. В ночь на второе декабря 1780 года старая монашка лиссабонского монастыря Жеронимуш в каюте английского парусника, стоящего на якоре в Улиссовой бухте, перерезала ему пуповину и вынесла горланящего младенца на палубу, где нервно расхаживал отец – русский посланник в Лиссабоне Вильгельм Карл Нессельроде. Все детство и отрочество Карла прошли в Европе, и в Россию он попал лишь шестнадцатилетним подростком. Царствующий тогда Павел I, благосклонно относившийся к Нессельроде старшему, отправил юношу вначале на флот, потом в армию. Но там он себя никак не проявил. Да к тому же Карл весьма тяготился армейского уклада жизни. Походы, муштра, скудные бытовые условия были явно не для него. И вскоре он оказался в окружении Александра I, заступившего на престол после очередного дворцового переворота. Царствующий самодержиц направил Нессельроде по стопам отца, сделав его посланником по особым поручениям. И Карл начал колесить по Европе.
Вюртемберг, Штутгарт, Берлин, Гаага, Париж… В Германии он познакомился с австрийским послом Меттернихом, и… Кривотолки о связях Нессельроде с гением австрийской дипломатии и разведки появятся значительно позже, но факт остается фактом, практически все время своего пребывания в российской дипломатии, а это почти полвека, Нессельроде проводил проавстрийскую политику, ввергая Россию в международные конфликты и войны, нужные прежде всего Вене. Так, кстати, было и с походом русской армии на Париж в 1814 году. С военно-политической точки зрения этот поход России был абсолютно ненужным. И об этом императору говорил сам Кутузов, отлично понимавший, чего это будет стоить уставшей армии. Но Нессельроде убалтал самодержца, и войска пошли в сторону французской столицы. Так будет и значительно позже, когда канцлер ввергнет Россию в кровавую Крымскую войну. Уже после смерти Нессельроде станут известны факты, когда дипломат-долгожитель попросту врал императорам. Но это будет потом. А пока одетый в старомодный камзол с галунами, с широкой улыбкой на лице Карл Васильевич Нессельроде встречал своего гостя, стоя с широко распростертыми руками на живописном причале своей дачи.
Эх, как же он недолюбливал вот таких молодых да ранних! Еще и сорока нет, а уже военный губернатор. Да никакой-нибудь там Тмутаракани, а громадного Оренбургского края, где, между прочим, Нессельроде имел довольно крупные поместья. «Вот – думал он, не сбрасывая со своего лица улыбки – начнет сейчас этот выскочка нос свой совать туда, куда не просят. Дров наломать может. А вырядился-то каким щеголем…». За годы своего правления в российской дипломатии Нессельроде научился внешне не проявлять своих истинных помыслов и эмоций. Вот и сейчас он улыбался, но глаза его были… никакими.
