— Каков наглец! — заявил лжеконсьерж.
— Я прожил здесь пять лет, — запротестовал я.
— Замолчи, — оборвал он меня. — Никогда его не видел. — Он улыбнулся, как будто был очарован моей наглостью. — Джентльмен из восемнадцатой прожил здесь пять лет, но он значительно старше этого нахала — выше, крупнее, — этот мог бы сойти за него где-нибудь в толпе, но не здесь при ярком свете.
— Я не знаю, о чем вы… — начал я. — Я могу доказать…
Неоправданно моя злость сконцентрировалась на человеке, выдававшем себя за консьержа. Один из сыщиков взял меня за руку:
— Ну, сэр, мы же не хотим драки, правда?
— Меня ждет «Война и мир», — заявил лжеконсьерж и захлопнул дверь с такой силой, которая не располагала к дальнейшим спорам.
— Никогда не думал, что Альберт так много читает, — сказал высокий.
— Он имел в виду телефильм, — пояснил второй. — Итак, — он повернулся ко мне, — вам лучше пройти с нами и назвать себя.
— Но это не консьерж, — сказал я.
— Боюсь, вы ошибаетесь, сэр.
— Я не ошибаюсь.
— Это займет не более десяти минут, сэр.
Я спустился к выходу. У входа стояло мое такси. Пошли они… Я открыл дверцу и приготовился сесть в машину, когда заметил третьего. Он сидел на заднем сиденье в углу. Я замер.
— Давайте, садитесь, сэр, — пригласил он. Меня должна была ждать малолитражка, а это была большая машина-такси. Не нравилось мне все это.
Одну руку я держал в кармане. Я отступил и изобразил пальцем через пальто ствол пистолета.
— Выходи, — сказал я с намеком на угрозу в голосе. — Выходи очень медленно.
Он не шевельнулся.
— Не надо глупостей, сэр. Мы знаем, что вы не вооружены.
Я вытянул свободную руку и щелкнул пальцами, подзывая его. Он вздохнул:
— Нас здесь трое, сэр. Или мы все сядем в машину спокойно, или со скандалом, но в любом случае мы сядем в машину все.
Я посмотрел по сторонам. За дверью стоял еще один. Водитель не двигался.
— Мы вас долго не задержим, сэр, — сказал мужчина на заднем сиденье.
Я забрался в машину.
— Что все это значит?
— Вы знаете, что квартира больше не ваша, сэр. — Он кивнул головой, водитель проверил, закрыта ли дверь, и машина поехала по Кромвель Роуд. Мужчина с заднего сиденья продолжал:
— Что привело вас в этот дом в столь поздний час? Вы оторвали нас от бриджа.
Высокий сидел рядом с водителем. Он расстегнул свое пальто с овчинным мехом.
— Это меня ободряет, — сказал я. — Полицейские, играющие в покер, могут подстроить вам какую-нибудь гадость, полицейские, играющие в понтон, могут забить вас до смерти, но кто же испугается полицейских, играющих в бридж?
— Вы должны бы лучше ориентироваться, — мягко сказал высокий. — Вы ведь знаете, как ужесточены меры безопасности за последний год.
— Вы, ребята, со мной так говорите, будто мы работаем в связке. Я никогда раньше вас не видел. Вы со мной не работаете. Кто вы, черт возьми, — дежурные полицейские?
— Не будьте так наивны, сэр.
— Вы имеете в виду, что телефон всегда прослушивался?
— Его контролировали.
— Каждый звонок?
— Это же пустая квартира, сэр.
— То есть — «кто поедет по Глочестер Роуд до Фулхэма за пятьдесят пенсов?» — это все ваши парни?
— Бэрри был так близок к выигрышу, — сказал второй.
— Я зашел только чтобы позвонить.
— И я верю вам, — ответил полицейский.
Машина остановилась. Было темно. Мы миновали Хаммерсмитский мост и находились в какой-то богом забытой дыре в Барнсе. Слева большой кусок ничейной земли, и ветер, прорываясь сквозь деревья, слегка раскачивал автомобиль. Движение было слабым, но иногда вдалеке мелькали огни и проезжал рейсовый автобус. Я прикинул, что это может быть район Ричмонд Роуд.
— Чего мы ждем?
— Мы вас долго не задержим, сэр. Сигарету?
— Нет, спасибо, — ответил я.
Подъехал черный «форд икзекьютив» и припарковался впереди. Из «форда» вылезли двое и направились к нам. Полицейский в овчинном пальто опустил стекло. Один из подошедших направил мне в лицо луч фонаря:
— Да, это он.
— Это ты, Мэйсон?
— Да, сэр. — Мэйсон — это человек, готовивший распечатки прогнозов погоды и фотографировавшийся с незнакомцами, носящими мою одежду.
— Ты тоже, значит, в этом замешан? — спросил я.
— Замешан в чем?
— Не надо мне лапшу на уши вешать, ты, маленький змееныш.
— Да, это он. — Мэйсон выключил фонарь.
— Ну, мы так и знали, — сказал первый полицейский.
— О, конечно, — ответил я, — когда бы еще я получил свидание с вами за двадцать пять пенсов.
Как я мог оказаться таким идиотом. Ведь по этому телефону, если набираешь номер службы времени, слышишь тиканье часов старшего комиссара полиции.
— Давайте мы вас лучше домой отвезем, — сказал полицейский. — И спасибо вам, мистер Мэйсон.
Мэйсон позволил шоферу открыть ему дверцу «форда», как будто с ним так обращались с рождения. Этот маленький ублюдок, без сомнения, раззвонит обо всем, что здесь произошло. Весь Центр будет в курсе.
Они довезли меня до самого дома.
— В следующий раз, — сказал полицейский, — пользуйтесь служебным транспортом. После похода вы имеете на это право, как известно.
— Вы не могли бы послать кого-нибудь из своих парней подобрать мою машину — так, в перерывах между партиями в бридж.
— Я сообщу, что автомобиль похищен. Местные полицейские его подберут.
— Бьюсь об заклад, иногда вы жалеете, что приходится быть таким честным, — сказал я.
— Спокойной ночи, сэр.
Дождь по-прежнему шел. Я выбрался из машины. Они высадили меня не на той стороне улицы: разворот был здесь запрещен.
Глава 3
«Все время должно быть посвящено игре…»
Правила ведения военных игр. Центр стратегических исследований. Лондон.
Я вошел в квартиру как можно тише. Мэрджори всегда включала отопление в мое отсутствие, и сейчас стоячий воздух, тяжелый от запаха свежего дерева и краски, обдал меня как вчерашний перегар. Прошло достаточно много времени, прежде чем я привык к этой квартире.
— Это ты, дорогой?
— Да, любимая. — Я просмотрел почту, откладывая конверты нераспечатанными, оставил только открытку с лыжного курорта, журнал «Награды и кокарды» да подержанную книгу о битве под Москвой. На серебряном подносе — используемом для срочных сообщений — лежал обрывок медицинского рецепта, на котором было выведено: «Приходите, пожалуйста, в воскресенье в дом полковника Шлегеля. Он будет ждать Вас с десятичасовым поездом». Записка выполнена аккуратным почерком Мэрджори. Я поеду в понедельник, несмотря на то, что слово «воскресенье» трижды подчеркнуто красным карандашом, который Мэрджори использует, когда чертит схемы.
— Дорогой!
— Иду-у. — Я вошел в гостиную. В мое отсутствие она редко сюда заходила: обычно готовила себе что-нибудь на скорую руку, а потом изучала бумаги с результатами медицинских исследований, проведенных после окончания университета, грудой лежащие в «дипломате» и на прикроватном столике. Но сегодня к моему приезду все было прибрано: спички рядом с пепельницей, тапочки у камина. На столике в кувшине между экземплярами ее книги «Дом и огород» даже стоял большой букет всевозможных цветов, обрамленных папоротником.
— Я скучал по тебе, Мэрдж.
— Привет, морячок.
Мы обнялись. На ее губах я почувствовал вкус мяса, запах которого услышал еще в холле. Она запустила мне руку в волосы и взъерошила их.
— Они не выпадут, — сказал я, — они вшиты в череп.
— Глупости.
— Извини, что поздно.
Она повернула голову и радостно улыбнулась. Сейчас Мэрджори была похожа на маленькую девочку: большие зеленые глаза и симпатичное личико потерялись в растрепанных волосах.
— Я приготовила мясо, но оно немного суховато.
— Я не голоден.
— Ты даже не заметил цветы.
— Ты что, опять в морге работаешь?
— Ублюдок, — сказала она и нежно меня поцеловала.
В углу «ящик» надрывался дешевой истерией: британская справедливость побеждала жирных немецких фашистов, кричащих: «Свиньи!»
— Цветы от моей мамы к празднику. Она желает, чтобы праздник повторился.
— А что, ты собираешься еще раз отметить двадцатидевятилетие в этом году?
Мэрджори ударила ребром ладони мне по ребрам. Удар оказался болезненным: она достаточно хорошо изучила анатомию.
— Не принимай близко к сердцу, — выдохнул я, — это всего лишь шутка.
— Оставь свои вшивые шуточки для ребят с подводной лодки.
Она обняла меня и прижалась теснее. Поцеловала, отстранилась, заглянула в мои глаза, стараясь прочитать в них свое будущее.
Я еще раз поцеловал ее. Этот поцелуй удался лучше.
— Я начинаю удивляться… — Ее слова потонули в очередном моем поцелуе.
