— Я начинаю удивляться… — Ее слова потонули в очередном моем поцелуе.
В электрическом термостате, который мог поддерживать нужную температуру часами, стоял наполненный кофейник. Я налил немного в чашку Мэрджори и отхлебнул. Вкус был как у металлических опилок с добавлением хинина. Я поднял голову.
— Приготовить еще?
— Нет. — Я взял ее руку. Эта чрезмерная любовная забота нервировала меня. — Ради бога, сядь. — Потянулся и отломил кусочек шоколадки, которую она ела до моего прихода. — Я не хочу ни есть, ни пить.
На экране герои увели ключи от нового секретного самолета из-под самого носа гестаповца со свиными глазками, который не переставая щелкал каблуками и орал «Хайль, Гитлер!» Двое английских хитрецов отсалютовали ему в ответ и, забравшись в самолет, обменялись понимающими улыбками.
— Не знаю, почему смотрю это, — сказала Мэрджори.
— Когда смотришь подобные фильмы, то удивляешься, почему нам понадобилось целых шесть лет, чтобы выиграть эту чертову войну, — ответил я.
— Сними плащ.
— Мне и так хорошо.
— Ты что, выпил, дорогой? — она улыбнулась. Она никогда не видела меня пьяным, но всегда подозревала, что я могу напиться.
— Нет.
— Ты дрожишь.
Я хотел рассказать ей о квартире и о фотографиях мужчины, обнаруженных там, но знал, что она скептически отнесется к этому рассказу: Мэрджори доктор, а они все такие.
— С машиной были неприятности? — спросила она наконец. Она хотела только наверняка убедиться, что я не хожу к другой женщине.
— Свечи. Как в прошлый раз.
— Может быть, тебе не ждать и купить новые?
— Конечно. И шестнадцатиметровый океанский катер. Ты встречалась с Джеком пока меня не было?
— Он пригласил меня на обед.
— Старина Джек.
— В «Савой гриль».
Я кивнул. Ее муж был респектабельным молодым педиатром. «Савой гриль» был для него как рабочая столовая.
— Вы говорили о разводе?
— Я ему сказала, что мне не нужны никакие деньги.
— Клянусь, это ему понравилось.
— Джек не такой.
— А какой он, Мэрджори?
Она не ответила. Мы и до этого не раз оказывались на грани ссоры из-за него, но Мэрджори была достаточно разумна, чтобы определить грань, за которую не следует переступать. Она потянулась и поцеловала меня в щеку.
— Ты устал, — сказала она.
— Я скучал по тебе, Мэрдж.
— Правда, дорогой?
Я кивнул. На столе рядом с ней высилась стопка книг: «Беременность и малокровие» и «Послеродовое малокровие» Беннета, «Лимфоцитное малокровие» Уилкинсона, «Клинические исследования» Шмидта, «Малокровие. История болезни» Комбе. Под книги была подоткнута пачка листов бумаги, испещренных мелким почерком Мэрджори. Я разломил плитку шоколада, лежавшую рядом с книгами, и отправил кусочек в рот Мэрджори.
— Ко мне опять приезжали из Лос-Анджелеса. Теперь предлагают машину, дом и каждый пятый год будет свободен от лекций.
— Я…
— Не вынуждай себя лгать. Я знаю как твоя голова работает.
— Я очень устал, Мэрдж.
— Хорошо, но нам когда-нибудь придется поговорить об этом. — В ней заговорил доктор.
— Да.
— На обеде в четверг?
— Прекрасно.
— Да.
— Великолепно, здорово, я не могу дождаться.
— Иногда я удивляюсь, как это мы так далеко зашли.
Я не ответил. Мне это тоже было удивительно. Она хотела, чтобы я признал, что не могу без нее жить. И у меня было недоброе предчувствие, что как только я сделаю это, она встанет и уйдет. Поэтому все так и шло: мы любили друг друга, но не признавались в этом. Или даже хуже: мы так заявляли о своей любви, что партнер не был уверен, действительно ли его любят.
— Чужие в поезде… — сказала Мэрджори.
— Что?
— Мы — чужие в поезде.
Я поднял глаза, как будто не понял, что она имеет в виду. Она откинула волосы назад, но они вновь упали на лицо. Мэрджори вытащила заколку и заново заколола волосы. Это было нервное движение, предназначенное не столько для того, чтобы привести в порядок волосы, сколько для того, чтобы дать ей возможность обдумать ситуацию.
— Извини, любовь моя, — я наклонился вперед и нежно поцеловал ее. — Извини. Мы поговорим об этом.
— В четверг… — улыбнулась она, зная, что я пообещаю все что угодно, лишь бы избежать обсуждения, о котором она думала. — Твой плащ промок. Лучше повесь его, а то помнется и надо будет чистить.
— Сейчас, если хочешь. Мы поговорим сейчас, если тебе так хочется.
Она кивнула:
— Мы едем в разных направлениях. Вот что я имею в виду. Когда ты добираешься до цели своего путешествия, ты выходишь. Я знаю тебя. Я знаю тебя слишком хорошо.
— Но это ведь ты получаешь предложения… фантастическая зарплата в исследовательских институтах Лос-Анджелеса, лекции по малокровию… и это ты шлешь вежливые отказы, обеспечивающие возможность еще более выгодных предложений.
— Я знаю, — согласилась она и озабоченно меня поцеловала. — Но я люблю тебя, дорогой. Действительно люблю… — На ее лице появилась привлекательная улыбка. — С тобой я чувствую свою значимость. То, как ты это воспринимаешь, дает мне уверенность, что я смогу справиться с этой чертовой работой, если поеду в Америку… — Она пожала плечами. — Иногда мне хочется, чтобы от тебя не исходила такая уверенность. Мне даже хочется, чтобы ты был более жестким. Бывает, что я хочу, чтобы ты заставил меня остаться дома и заниматься хозяйством.
Вы никогда не сможете угодить женщине — это фундаментальный закон вселенной. Вы стараетесь и делаете их счастливыми, но они никогда не простят вам, если вы откроете им, что они не могут быть счастливы.
— Вот и занимайся хозяйством. — Я обнял ее. Шерстяное платье было очень тонким. Я чувствовал тепло ее тела. Может быть, у нее было что-то вроде лихорадки, а может быть, это было желание. Или, может быть, я просто холодный ублюдок, в чем она меня часто обвиняла.
— Ты уверен, что не хочешь сэндвич с ветчиной?
Я покачал головой.
— Мэрджори, — начал я, — ты помнишь консьержа из моего прежнего дома? — Я подошел и выключил телевизор.
— Нет. А почему я его должна помнить?
— Стань на минуту серьезной… Чарли Шорт… усы, лондонский диалект… всегда рассказывал анекдоты о хозяевах.
— Нет.
— Подумай.
— Не надо кричать.
— Ты что, не помнишь обед… он залез в окно, чтобы открыть дверь, когда ты потеряла ключи?
— Это, наверно, было с какой-нибудь другой твоей женщиной, — лукаво ответила Мэрджори.
Я улыбнулся, но ничего не сказал.
— Ты не очень хорошо выглядишь, — продолжала она. — Что-нибудь случилось в походе?
— Нет.
— Я волнуюсь за тебя. Ты выглядишь неважно.
— Это профессиональное заключение, доктор?
Лицо ее стало строгим, как у девочек, играющих в докторов и сиделок.
— Это действительно так, дорогой.
— А диагноз?
— Ну, это не малокровие, — засмеялась она.
Какая она красивая! Особенно когда смеется.
— И что вы обычно прописываете человеку в моем положении, док?
— Постель, — ответила она. — Обязательно постель. — Мэрджори засмеялась и развязала мне галстук. — Ты дрожишь, — встревожилась она.
Меня трясло. Поход, поездка на машине, погода, чертова квартира номер восемнадцать, где теперь обитает мой двойник, все это внезапно на меня обрушилось, но как ей объяснить? Я имею в виду, как все это объяснить доктору?
Глава 4
«Старший офицер-посредник осуществляет управление в начале игры. О замене посредника должно быть заблаговременно в письменной форме сообщено противоборствующим сторонам и всем другим командирам. Решение посредника — окончательное».
Правила ведения военных игр. Центр стратегических исследований. Лондон.
Вы можете думать, что знаете своего начальника, но на самом деле это не так. До тех пор пока не увидите его в воскресенье в домашней обстановке.
В воскресенье в Литл Омбер отправлялись всего три поезда. Тот, в котором поехал я, был почти пуст, если не считать пару, возвращавшуюся с субботней пирушки, да шестерых родителей, везущих своих чад к бабушкам, еще двух священников, направляющихся в семинарию, и полдюжины солдат.
Литл Омбер находится всего в тридцати пяти милях от Лондона, но городок этот провинциальный, благовоспитанный: мороженая рыба, мозаичные окна контор молодых клерков.
Я ждал на пустынной железнодорожной станции. Я был едва знаком с Чарлзом Шлегелем-III, полковником в отставке авиационного крыла Корпуса морской пехоты США, поэтому ожидал увидеть любой автомобиль — от малолитражки до «ровера» с шофером. Его приняли в Центр всего за десять дней до того, как я ушел в последний поход, и наше знакомство свелось к рукопожатию да к мимолетному взгляду на галстук Королевского аэроклуба. Но за это время он успел перепугать уже половину сотрудников от оператора коммутатора до ночного сторожа. Ходили слухи, что его прислали в Центр, чтобы он нашел причины закрыть заведение. В подтверждение этих слухов цитировались слова, авторитетно приписываемые Шлегелю: «Допотопная благотворительность, дающая возможность отставным английским адмиралам выигрывать за столом на карте сражения, которые они проиграли в жизни».
