— Зато Советы подобрали всех инородцев, — хихикнул Альберт. — Русские в СССР уже в меньшинстве. С учетом же того, сколько их перебежало к нам. Дрекслер сделал ему незаметный жест остановиться, однако Горчаков его уловил. «Что же получается: нашим Альбертиком руководят из Германии?»
— Наконец фюрер и ваш Деникин едины в вопросе иудеев.
— Не совсем, — вступила в разговор Черкасова. — Их действительно не брали офицерами в Добровольческую армию, поскольку многие перебегали к красным. Война — и ничего более.
— А сколько их уехало после войны? — лукаво поинтересовался Дрекслер.
— В Москве и в Америке они нашли своих единомышленников, — пожала плечами хозяйка «Оскольских вестей».
— И они не спасались у вас от погромов?
— Погромы устраивали не Колчак с Деникиным.
— Может, перейдете к сути? — не выдержал Горчаков.
— Я уже перешел. Довольно нам, братским народам, враждовать. Да здравствует союз великих!.. Кстати, я приглашаю вас, госпожа Черкасова и вас, князь, посетить Берлин.
Было видно, что Черкасовой это приятно, и она не прочь воспользоваться приглашением. На лице Александра по-прежнему читались ирония и недоверие. Дрекслер не прекращал атаку:
— Вы женаты, князь?
— Пока нет.
— Тогда тем более следует посетить Берлин. Очень уж хороши наши девушки. Любая с удовольствием выйдет замуж за такого красавца с арийским лицом.
— В России тоже красавиц достаточно, — парировал Горчаков. — И все же, что вы конкретно хотите? Дрекслер наигранно откашлялся, новая пауза помогала ему отыскать нужные слова.
— Старый Оскол превращается в крупный культурный и деловой центр.
— До этого еще далеко.
— О, нет! Очень скоро он станет одним из новых столпов Русского государства. И Рейх готов помочь ему в процветании.
— Каким образом? — поинтересовался Александр.
— Вложением средств. У вас ведется разработка железной руды, готовится строительство крупного горно-обогатительного комбината. Фюрер хочет, чтобы немецкие компании участвовали на всех стадиях работы.
— А мы тут причем? — удивилась Алевтина.
— Даже очень причем! После войны в русском сознании образ немца утвердился как образ врага. Да еще либеральная пресса изображает фюрера монстром. Но мы стремимся разрушить старые мифы. И ищем здесь союзников. Газета «Оскольские вести» могла бы стать таким союзником.
— Что для этого нужно?
— О, госпожа главный редактор, если бы вы согласились пропагандировать идею Германии как главного друга вашей страны и показать гигантские перспективы Третьего Рейха! Мы создали бы совместный проект с одной из газет Франкфурта или даже Берлина. Безусловно, потребуются средства, Рейх готов их предоставить. Здесь я говорю как официальное лицо.
— Вы нас покупаете, — подытожил Александр.
— Создаем общее предприятие, — осторожно поправил Дрекслер.
— Ну, купить нас не просто, — усмехнулась Черкасова. — Бюджет у редакции неплохой. И администрация города поддерживает финансово. Однако предложение рассмотреть стоит.
— Еще как стоит! — воскликнул замолчавший было Альберт.
Дрекслер поднялся, поцеловал Черкасовой руку, дружески пожал ее Горчакову и с широкой улыбкой попрощался. Стогов бросился его провожать.
— Ну и как? — поинтересовалась Черкасова, когда они с Александром остались одни.
— Побывал я в доме актрисы Федоровской.
— Подожди, что скажешь о только что поступившем предложении?
— А сама как считаешь?
— Почему бы его не принять?
— С какой стати? Терять независимость? Нахваливать чужого дядю, причем — злого и хищного.
— Слышал бы Альберт. Он бы тебя.
— Разорвал. Только у него это не получится.
— Что тебя смущает?
— Не слишком доверяю Германии. Неважно, кайзер там, Веймарская республика или Рейх. Мы им нужны, вот и любезничают. А станем не нужны?.. Меня удивляет, почему ты вообще задаешься подобными вопросами.
— Видишь ли, — задумчиво промолвила Черкасова. — Возникла серьезная проблема. Другим членам редакции не говорила, тебе скажу. Газета перестала приносить доход. Тираж вроде бы не упал, но. этого мало. Надо расти! Покрывать убытки самой, тратить наследство отца я бы не хотела.
— А наша городская администрация?
— Разве от нее многого дождешься! Дрекслер это знает. Я заметила усмешку на его лице, когда сказала о финансовой поддержке газеты со стороны города. Он о многом осведомлен.
— Работа Стогова.
— Его или кого другого. Вероятно, у него есть и свои источники информации.
— Все равно, продаваться немцам.
— Еще ничего не решено.
— Но ты сказала.
— Я сказала: «Почему бы его не принять?».
Алевтина закурила сигарету и, пуская грустные колечки, резко переменила тему:
— Теперь расскажи, что там с убитой актрисой? Александр поведал обо всем, что увидел и услышал в доме Зинаиды Петровны. Информации, увы, кот наплакал.
-. Более всего смущает, что никто не слышал, как убийца проник в дом. А ведь должен был слышать. Выходит, убийца прятался в доме? Или это кто-то из своих?
— Как можно спрятаться в доме, когда вокруг постоянно снуют люди? — Алевтина постучала в напряжении пальцами по столу.
— Спрятаться можно, если тебя спрячут.
— Тогда опять приходим к тому, что в деле замешаны домочадцы. Кто-то из них показался тебе подозрительным?
— На внешний вид все они ангелочки.
— А что насчет личной жизни Федоровской? Мужчины? Карточные долги?
— Насчет карт. Никогда не слышал, чтобы она играла. Город у нас небольшой, слухи бы быстро разнеслись. Мужчины. Был у нее друг, управляющий банком.
— Я в курсе, — перебила Черкасова, не давая произнести вслух имя священной коровы, иногда подпитывающей и саму редакцию. — А еще?
Горчаков передал слова Лики о черноволосом с усищами. Вроде бы тот имел на актрису влияние.
— Любопытно: черноволосый с усищами, — Алевтина силилась вспомнить, не похож ли он на кого из ее знакомых или друзей. — Корхов ничего не сообщил?
— Дождешься от него чего-нибудь кроме ругани!
— То есть пока ты ничего существенного не узнал? Александр развел руками, чем привел Алевтину в негодование:
— Это дело мы обязаны довести до конца. Ты обязан! Прояви настоящую хватку журналиста, разнюхай все, как лучшая сыскная собака! Можешь рассчитывать на мои контакты. Только сделай это раньше полиции. Не сегодня — завтра Старый Оскол забурлит. Люди будут ждать имя убийцы! Если опять запорешь дело. Придется распрощаться. Сам понимаешь, работа превыше всего! Не огорчайся, любовниками мы останемся.
«Не надейся!» — мысленно отозвался Горчаков.
— Чего молчишь?
— Да вот думаю: когда и какое дело я завалил?
— С реальным авторством «Тихого Дона».
— Считаю, что поступил правильно. Сама посуди: приходит неизвестная дамочка и заявляет, будто роман написал ее убитый на войне дядя Виктор Севский (Псевдоним известного литератора Краснушкина В.А. - прим. авт.). Показывает какие-то непонятные черновики: листки, обрывки страниц. Мол, мальчишка-красноармеец украл их и издал под своим именем.
— Ее аргументы показались мне убедительными. В двадцать с небольшим такие романы не пишут.
— Все эти аргументы мне известны. Но пока я не поговорил с Шолоховым, выводы делать рано.
— Почему же не поехал, не поговорил?
— Советы не слишком жалуют белогвардейских деток. Да и принял бы меня Шолохов? Да еще по такому неприятному вопросу?
Горчаков не желал сознаваться в своем паническом страхе перед СССР. Боялся он не НКВД, не красной милиции, а. карлика. Ему постоянно казалось, что пучеглазое, горбоносое существо только и ждет, когда Александр пересечет границу.
— Забудем о «Тихом Доне», — милостиво разрешила Черкасова. — О Шолохове у нас в городе мало кто слышал. А вот Федоровская.
Едва Горчаков покинул кабинет шефини, на него налетел Стогов. Он выглядел злым, потрясал кулаками:
— Как ты разговаривал с господином Дрекслером?
— Нормально.
— Ты открыто язвил!
— Бред! У меня всегда такой тон.
— Ты не поддержал его!
— Для того, чтобы поддержать, необходимо полностью понять что к чему.
— И потерять золотое время? Мы живем почти у самой границы! Хочешь, чтобы Советы заявились по твою душу? В Старом Осколе есть те, кто их поддерживает. Бедные и ленивые. Даже твоя горничная наверняка не откажется в законном порядке оттяпать часть дома хозяина.
— А ты что так стелешься перед Дрекслером? Он тебе приплачивает?
Стогов чуть не задохнулся от ярости, но развернулся и быстро ушел.
Горчаков бесцельно бродил по городу, пытаясь выстроить план расследования. Однако в голове царил кавардак, из которого не могла появиться ни одна толковая мысль. Куда сейчас? В театр? Обстоятельно побеседовать с актерами, режиссером? Или еще раз переговорить со слугами Федоровской? Или. в банк, к господину Еремину?
