— Я с тобой посижу, Даня. Вдруг плохо будет или что понадобится. Что-нибудь подать? — Сам все расскажешь. Сам не выдержишь.
— Принеси водички, пожалуйста.
Максим побежал на кухню, налил стакан воды, вернулся. Отдал воду другу.
После тог, как сын ушел, Мария Петровна помыла посуду, посидела возле стола. Мысли путались в голове. Ее маленького мальчика могли убить. Если вчера мысли об опасности можно было гнать от себя, сегодня они стали реальностью. В любую из ночей она может потерять его. Тяжело поднялась, что бы отправиться на работу. Дорогу она не видела, шла, как слепая.
Аркадий Аркадиевич был на работе. Привык приходить рано. Когда Мария Петровна зашла в кабинет, он тотчас отметил бледность и подавленность Марии.
— Мария Петровна, вам не здоровится? — Аркадий Аркадьевич помог ей сесть.
Она сидела, тяжело опираясь на стол. Молчала.
— Мария Петровна, голубушка, на вас лица нет. Вы заболели?
Мария Петровна тихо произнесла:
— Даньку… Даньку ранили, — всхлипнула она.
— Что?! Как ранили Даньку?! Где? Как это произошло? — Засуетился Аркадий Аркадьевич.
— Ранили его, — Мария всхлипнула. — Я не знаю, как. Он нечего не рассказывал.
— А где он сейчас? — В какой больнице, в каком он состоянии.
— Он ушел в школу. На уроки. — Мария развела руками. Сама не понимала, почему отпустила сына. Уступила Даньке.
— И вы его отпустили, Мария Петровна?
— Он упрямый. Сказал, что пойдет в школу. Не будет прогуливать. — Ей надо было настоять, заставить Даню остаться дома. Не смогла.
— Рана тяжелая? — Спрашивал Аркадий Аркадьевич.
— Его этой, шпагой прокололи. — Мария с содроганием вспоминает, что увидела утром. Окровавленная тряпка, швы на теле мальчика.
— Как проколи? Насквозь? — Трудно представить, что человек с такой раной может куда-то пойти. Не укладывается в голове такое несчастье.
— Нет. В грудь воткнули. — Невольно прижала руки к своей груди.
— А потом? — обычному человеку сложно представить раны, полученные в бою.
— Его какой-то плотник иголкой зашил. Ну, швы наложил. — Мария вздохнула. Примитивный уровень медицины пугал.
— Плотник? — Какая-то путаница. Обычного плотника не допустят врачевать.
Музейные экспонаты на полках могли припомнить дела и более странные. В отдаленные времена раны перевязывали женщины и старики. Никто не спрашивал наличия соответствующего удостоверения. Любая помощь ценилась.
— Да. А потом грязной тряпицей обмотал. — Продолжала жаловаться Мария.
— Господи! Они там все с ума посходили, — возмущался Аркадий Аркадьевич. Микроскоп позволил увидеть соседствующих с нами микробов. С тех пор люди по-настоящему задумались об инфекции и прочем. Сами создали идеальные условия для жизни своих малых врагов и спохватились.
— Я ему то же говорила. Я, конечно, сменила повязку, обработала рану йодом, и он ушел в школу. Сама не понимаю, как отпустила его.
— Может вам, Мария Петровна, домой поехать. Вдруг Дане будете необходимы.
— Я немного посижу и поеду. Ой. Аркадий Аркадьевич… — и Мария Петровна заплакала. — Его могли убить. Моего Данечку могли убить. Заколоть.
— Успокойтесь. Успокойтесь, Мария Петровна. — Аркадий Аркадьевич обнял голову Марии. — Он же жив.
— Жив. — Магическое заклинание.
— Не плачьте. Он жив, и это главное.
Когда Мария Петровна вернулась домой, увидела, что Даня дома, и с ним Максим. Вошла в комнату и поздоровалась:
— Здравствуй, Максим. — Подошла к сыну убедиться, что ее мальчик не мечется в бреду. Температура, кажется, в норме.
— Здравствуйте, Мария Петровна. — Максим спокоен, и это хороший знак. Даня вне опасности.
— Как он?
— Мама, все нормально. Макс со мной. Ничего не случилось. Я бодр и здоров.
Данька не собирался выказывать слабость. Герои его любимых книг сотни раз попадали в беду. Скромного героя, Лесли, враги расстреливали из крупнокалиберного пулемета, жгли огнеметом. Он выстоял. Не жаловался на пустяковые уколы.
— Хорошо. Спасибо, Максим, что ты посидел с ним. Я сейчас суп разогрею, куриный. Накормлю вас, ребята.
Мария Петровна сходила на кухню, вернулась, взяла стул и присела рядом.
— Даня, как это все получилось? Как тебя ранили? — Она посмотрела на Максима, надеялась, что сын рассказал хотя бы другу. Максим понял немой вопрос, отрицательно покачал головой.
— Там бой был. Мы догнали корабль, пошли на абордаж. Свен впереди всех. Я за ним. Мы победили. Капитан дрался с солдатами как герой. Против него трое. Еще один ирод решил в спину капитану шпагу воткнуть. Я увидел, бросился и загородил капитана. Только я не удачно прыгнул, немного не удержался. И этот ирод успел в меня воткнуть свою шпажонку. Я отбил его клинок и убил его. Он хотел в спину, по-предательски. Позорник. Бить в спину не честно.
— Даня, я ж тебе говорила, будь осторожнее. — Что еще она может сказать своему сыну. Мария печально улыбнулась. Какой же он ребенок!
— Мам, так получилось. Я не специально, — оправдывался Данька.
— Я сейчас посмотрю, суп, наверно, подогрелся. Идемте, налью вам.
— Спасибо, Мария Петровна. Я не буду. — Сказал Макс. — Я и так задержался. Пойду. Вы Даньку лечите.
— Может, останешься, Макс. — Предложила Мария.
— Нет, спасибо. Пойду.
— Хорошо, — согласилась Мария Петровна. — Ты за ним в школе приглядывай.
Максим ушел. Вечером позвонил Аркадий Аркадьевич. Мария Петровна все ему рассказала. Она не выдержала, возмущалась:
— Видите ли, он решил прикрыть собой капитана от какого-то испанца. Да я этого капитана, этот корабль, — говорила она, — своими руками сожгу, а капитана своими руками задушила бы. Он что, сам маленький. Подставил спину врагу. И кто-то обязан его защищать. Детский сад. Даня — ребенок, а они его в бой. Ребенка под нож.
Надо полагать, мертвые испанцы краснели от стыда в аду. Капитана должна была замучить икота, сколько раз поминалось его имя с самыми не лестными эпитетами.
— Мария Петровна, — говорил Аркадий, — Вы успокойтесь. Все бывает. Данька у вас — герой. Он поступил, как настоящий мужчина. Вы можете им гордиться. Прикрыл в бою командира. Не каждый солдат может так поступить.
— Мне эта гордость!.. Мне он живой нужен, Аркадий Аркадьевич!
— Конечно. Конечно, успокойтесь, — вновь и вновь повторял Аркадий Аркадьевич. — Все обошлось. Даня поправится. Все будет хорошо.
Ночь, южная ночь. В темноте упруго вздулись паруса. "Скиталец" идет домой. Капитан Свен вышел на палубу. Пора менять у штурвала Колина. Но вначале решил обойти корабль, все проверить. Шел не спеша, услышал за спиной легкое покашливание. Обернулся. Брайан. Брайан О`Тул.
— Капитан, — обратился матрос.
— О`Тул, это ты? — спросил Свен, — Не спится? Или твоя вахта?
— Да, капитан, я. Вахту уже отстоял. Капитан, я хотел спросить, как там Дэн? — Брайан стоял в ночном полумраке. Он гнал сон от себя. Беспокоился о друге. Юнга стал для него ближе других. Словно родной брат.
— А что Дэн? Спит после боя. Что ты хотел? — Неясное подозрение появилось у капитана.
— Я хотел узнать, как он себя чувствует. — Брайан и представить себе не мог, что Свен не знает о ране парня.
— После боя устал, полагаю. Думаю, уже пришел в себя. Первый бой — это не просто.
— Нет, капитан. Я хотел узнать, как он себя чувствует? Как его рана?
— Рана? — удивился капитан, — какая рана?
Теперь Свен вспомнил, что Дэн выглядел странно. Капитан списал это на впечатление первого боя. Малец впервые учувствовал в сражении. Любой человек не сразу приходит в себя, впервые убив другого.
— А он не сказал вам капитан, что ранен? — Брайан не понимал, отчего Дэн не сказал капитану. Рана в бою не редкость на корабле. Нет смысла скрывать ее.
— Нет. — Свен почувствовал резкую боль в голове, накатило возмущение. Ярость, — Негодяй. Вот, негодяй!
Последнее он почти выкрикнул. Брайан опешил. Даже испугался. Это он, Брайан, негодяй? Спросил:
— Кто негодяй, капитан? — Брайан отшатнулся от капитана, испуганный всплеком безумной ярости.
— Кто?! Дэн, негодяй! Он у меня дождется! Он ничего мне не сказал! Ничего не сказал. Вот паршивец! Он тяжело ранен? Что за рана? — Гнев и тревога мешались в голове в адскую смесь. Затмение разума, сметающее все на своем пути.
— Он много крови потерял. Рану я зашил. Забинтовал. Думаю, все обойдется, капитан. — Таким своего командира он еще не видел. Лучше уйти от греха подальше.
— Обойдется?! Ну, нет, ему не обойдется. — Злость и бешенство бросились в голову. — Свободен, матрос.
Капитан в приступе ярости повторял про себя: " Молокосос! Мальчишка! В тайну решил играть! Лезет, черт знает куда. Полез на рожон и молчит. Набедокурил и молчит, — злился Свен, — Ты у меня попляшешь! Ох, попляшешь, Дэн. Ты у меня под реей плясать будешь! Я тебя повешу.
