Вот и сегодня он вечером, уже после одиннадцати часов, прогуливался по переулку в компании Виктора.
— Что наша девочка? Как себя ведет? Чем занимается? — спросил Арсен.
— Работает, — пожал плечами Виктор. — Сегодня, например, весь день просидела на работе, до половины десятого, потом пошла домой. Похоже, вы напугали ее до полусмерти.
— Да? — оживился Арсен. — Из чего это видно?
— Походка неуверенная, оглядывается то и дело. В метро ей, видно, что-то померещилось, так она вдруг побелела вся, чуть в обморок не грохнулась. Нервы у нее, конечно, никудышные. И как ее только в милиции держат? Спит небось с каким-нибудь начальничком.
— Может быть, может быть, — покивал Арсен. — Ты проясни мне этот вопрос. Времена, конечно, уже не те, чтобы за аморалку выгонять, но в милиции еще проходит этот фокус. Если правильно подать пережаренный беляш, то будет полная иллюзия эклера. А, Витенька?
— Точно, — подтвердил тот с довольным видом.
Расставшись с помощником, Арсен еще немного погулял, потом удовлетворенно улыбнулся и посмотрел на часы. Без четверти двенадцать. Хорошее время для того, чтобы позвонить девочке. Витя сказал, она сильно напугана. И Арсен не мог отказать себе в удовольствии убедиться в этом лично. Он зашел в телефонную будку, опустил в прорезь жетон и набрал номер. Трубку сняли после четвертого гудка.
— Анастасия Павловна, добрый вечер, — начал Арсен низким приятным голосом. — Как вы себя чувствуете?
— Вашими молитвами, — послышался в ответ ее недовольный голос. — Если вы и дальше будете мне звонить, когда я уже сплю, то мое самочувствие станет несколько хуже. Вы этого хотите?
— Ну, не преувеличивайте, Анастасия Павловна, вы же только недавно пришли с работы. Вряд ли вы успели заснуть. Что ж, расскажите, чем жизнь украшаете?
— В каком смысле?
— Расскажите, что приятного происходит в вашей жизни, что радостного. Мне же интересно, чем вы дышите, о чем беспокоитесь, что вас тревожит. Вы мне небезразличны, Анастасия Павловна, более того, я надеюсь, что рано или поздно мы станем друзьями. Скажу вам по секрету, я даже уверен, что это случится довольно скоро. Так что вы берегите себя, не перетруждайтесь на работе, вы мне нужны здоровенькая и веселенькая.
— С чего вы решили, что я перетруждаюсь? Я работаю как все, не больше.
— Неправда, голубушка, неправда, — захихикал Арсен. — Вы сидели сегодня на работе до половины десятого. Уверен, что вы ушли последней.
— Это ошибка, — сухо сказала Каменская. — Я ушла с работы в семь часов.
— Да? И куда же вы пошли, позвольте спросить?
— В ресторан.
— Ай-яй-яй, Анастасия Павловна! — укоризненно заквохтал Арсен. — Только-только вышли замуж — и уже в рестораны, да небось с посторонними мужчинами. Нехорошо, голубушка, стыдно.
— Моему знакомому, с которым я была в ресторане, уже под семьдесят. — Арсену показалось, что она улыбается, и он пожалел, что не может в этот момент видеть ее лицо. — Так что вряд ли мой муж расценит наш поход в ресторан как повод для ревности.
— Ну хватит, — мягко сказал Арсен, снова переходя на приятный баритон. — Я ценю ваш юмор, Анастасия Павловна, но должен вам заметить, вы переигрываете. По-видимому, вы недостаточно хорошо понимаете, с кем имеете дело. Мне известен каждый ваш шаг, поэтому лгать не имеет смысла. Вы должны постоянно помнить, что я за вами наблюдаю, и очень внимательно наблюдаю. Мои люди всюду следуют за вами как тень. Всюду. Вы слышите? Двадцать четыре часа в сутки они держат руку на пульсе вашей жизни. Не забывайте этого. Потому что, когда вы устанете от этого, вы сами придете ко мне и предложите свою дружбу.
— Ваши люди — дураки, бездельники и лентяи, — услышал он в ответ равнодушный холодный голос. — Я сегодня ужинала в ресторане с Эдуардом Петровичем Денисовым. Вы, кажется, с ним знакомы? Спросите у него, он вам подтвердит. И простите, но я устала и хочу спать.
В ухо Арсену ударили короткие гудки отбоя. Он и не припомнил, когда в последний раз чувствовал себя таким растерянным.
Глава 12
Ольга Решина шла на работу в клинику в превосходном настроении. Погода снова стояла солнечная, а настроение у Ольги всегда зависело от того, было ли на улице ясно или, наоборот, пасмурно. Если вчера ситуация с Юрой Обориным начала ее беспокоить, потому что не сдвигалась с мертвой точки, то сегодня утром она нашла, как ей казалось, верное решение. Он лежал в клинике уже четыре дня, а ей так и не удалось выяснить, рассказывала ли ему Тамара о событиях в Австрии, и если да, то не рассказал ли он сам об этом кому-нибудь еще. А вдруг он умрет раньше, чем ей удастся все узнать? И может получиться так, что Оборин-то умолкнет навсегда, но останутся люди, которые тоже знают то, что знать им не положено. И кто эти люди? Где их искать? Как много он им рассказал?
У Ольги было не так уж много возможностей проводить с Обориным столько времени, сколько нужно для того, чтобы раскрутить его. В дневную смену она вообще могла забегать к нему только урывками, потому что в отделении неотлучно находился муж. В ночную же смену вести долгие разговоры «о жизни» тоже было не совсем удобно: Юрий, как все нормальные люди, днем бодрствовал и работал, а ночью откровенно хотел спать, особенно после занятий любовью. И потом, она сама напела ему о персонале, с которым ее ревнивый супруг хорошо знаком и который немедленно доложит ему, если она будет слишком часто подолгу задерживаться в одной и той же палате.
Значит, Обориным должен заниматься кто-то другой. Но кто? Выбор-то не особенно велик. Понятно, что это должен быть кто-то из «своих». А круг этих людей очень узок. Главный врач клиники, патологоанатом, трое фармацевтов, две медсестры, Бороданков и сама Ольга Решина. Главный врач, патологоанатом, Бороданков и Ольга отпадают. Фармацевтов тоже трогать нельзя, они работают очень напряженно, да и трудно придумать повод интенсивно общаться с одним из пациентов, если учесть постоянные напоминания об анонимности пребывания в отделении и о нежелательности контактов пациентов с кем-либо, кроме врачей и медсестер. Остаются, стало быть, медсестры, потому как никаких других врачей, кроме Александра Иннокентьевича, в отделении нет.
Ольга понимала, что и с медсестрой дело вряд ли выгорит. Для того чтобы ее визиты к Оборину выглядели естественно, нужно, чтобы между ними сложилось хотя бы подобие близких отношений, а это, учитывая его роман с Ольгой, вряд ли возможно. Обе медсестры были из числа тех самых «своих»: одна — жена фармацевта, другая — сестра главного врача. У них не было никакого медицинского образования, даже среднего, жена фармацевта вообще не имела за плечами ничего, кроме десяти классов средней школы, и раньше работала машинисткой в каком-то учреждении, а сестра главного врача была по образованию педагогом, учителем младших классов. Для работы в отделении они вполне годились, потому что никакие специальные навыки здесь не были нужны, уколов и прочих процедур никому не делали, а для того, чтобы разносить в белоснежном халатике еду и микстуру, особая профессиональная подготовка не требовалась. Для решения всех медицинских вопросов вполне хватало самого Бороданкова и Ольги.
Конечно, медсестры — люди надежные, проверенные, заинтересованные в деле, но на контакт с ними Оборин не пойдет. Значит, нужен новый человек. Нужен мужчина.
Ольга вошла в парк, окружающий клинику, обошла вокруг центрального корпуса и подошла к небольшому аккуратному двухэтажному зданию. На двери стоял кодовый замок, но в последние полгода он работал только по сигналу изнутри, из отделения. Нажатием кнопок снаружи открыть его было нельзя. Такое правило ввел Александр Иннокентьевич. Она нажала несколько раз на звонок.
— Кто? — послышался голос дежурного фармацевта.
— Это я, Ольга.
Замок зажужжал и щелкнул. Она толкнула тяжелую дверь и вошла внутрь. В глубине, между двумя колоннами, виднелась лифтовая шахта. Ольга услышала, как загудел лифт. Через несколько секунд решетчатая дверь распахнулась, в лифте стоял тот самый фармацевт, который открыл ей дверь. Лестницы в корпусе не было, вернее, она, конечно, была, но находилась за потайными дверьми, здание было спроектировано таким образом, что даже если кто-то из посторонних и проникнет через входную дверь на первый этаж, то на второй без ведома персонала он подняться не сможет. Дверь лифта запиралась на ключ на первом этаже изнутри, на втором — снаружи. Конечно, пациентам об этом не сообщали. К приходу каждого нового человека готовились заранее, и когда Александр Иннокентьевич приводил очередного подопытного кролика, дверь корпуса была открыта, а лифт с распахнутой дверью стоял на первом этаже. Это делалось ровно за три секунды до их появления и столь же быстро приводилось в первоначальный вид, как только за пациентом закрывалась дверь его персональной палаты.
