– Менгеле и Бургер были врачами в концлагерях, ставили эксперименты на заключенных, как и Отто Штраус.
– Перестаньте, – Кумарин поморщился и махнул рукой, – не говорите ерунды.
– Я еще ничего не сказал.
– Но подумали. Вы сейчас думаете о том, что все эти ублюдки в сорок пятом были потихоньку вывезены ЦРУ из Германии в Штаты, им изменили внешность, дали новые имена, и они продолжили свою научную деятельность в секретных лабораториях, в рамках программ «Артишок» и «Блюберд». Даже если это так, доказать ничего нельзя, никому это не нужно, нацистские старцы умерли. Жизнь продолжается. Давайте выпьем коньяку и пойдем спать.
* * *
До эфира оставалось двадцать минут. Публика толпилась в коридоре перед студией, участники и почетные гости расположились в просторном помещении, которое состояло из двух смежных гостиных с зеркальными стенами, журнальными столиками, мягкими широкими диванами. В глубине были маленькие, ослепительно-осве щенные гримерные. Рязанцев сразу нырнул туда, чтобы его слегка подрумянили и замазали серые мешочки под глазами.
Гости пили легкое спиртное, соки, кофе, угощались бутербродами. Владимир Приз уселся за столик, развалился в кресле, потягивал сок. Рядом с ним пристроилась пожилая, безнадежно молодящаяся актриса. Она взахлеб рассказывала, как невероятно выросла ее популярность после участия в экстремальном супершоу Приза.
– Мне просто не дают прохода, без конца просят автографы, «Ой, ой, вы такая красавица, такая смелая, ловкая, интеллигентная, вы нам так понравились!» Я снялась за свою жизнь в двадцати семи фильмах, но ничего подобного еще не было, просто невозможно выйти на улицу, зайти в магазин. Бросаются, как мухи на мед.
Маша видела эти шоу, поскольку смотрела все, что касалось Приза. На маленьком необитаемом острове собрали знаменитостей: актеров, эстрадных певцов, телеведущих. Они жили в шалашах, жарили на костре экзотических гадов, ящериц, гигантских пауков, змей, которых отлавливали сами. Бегали полуголые, ныряли, мастерили плоты, соревновались, интриговали и периодически довольно злобно выясняли отношения под снисходительным руководством Приза.
Приз стравливал их, провоцировал конфликты, заставлял проделывать всякие штуки, в том числе весьма рискованные и унизительные, например ползать на четвереньках по каким-то лабиринтам, карабкаться на отвесные скалы, есть тухлую рыбу, и все это под круглосуточным наблюдением нескольких телекамер, которые фиксировали даже интимные гигиенические подробности.
– Нет, ну сначала я была в шоке, – гудел хорошо поставленный, низкий голос актрисы, – жара, пауки, мухи, скорпионы, муравьи гигантские, я не могла спать, не могла элементарно вымыть голову, я впервые оказалась перед камерой без грима, как будто голая. А эта еда! Жареные скорпионы, черепашьи яйца! Боже, я думала, умру! И все руками, ни тарелок, ни приборов! Меня тошнило от кокосов и бананов, до сих пор их видеть не могу. Я слишком дорогая женщина, чтобы существовать в таких условиях. А режиссер просто издевался над нами, как будто специально опускал нас: вы знаменитости, так вот вам!
Маша наблюдала за Призом. Впервые она видела его живьем, причем совсем близко. Так близко, что заметила толстый слой грима на его лице и почувствовала странный запах. Сначала ей казалось, что запах этот просто витает в гостиной из-за жары, из-за скопления людей. Нет окон, кондиционер гоняет застоявшийся воздух. Но, принюхавшись, она поняла, что воняет Приз. У него потеют ноги. Актриса, сидевшая вплотную к нему, ничего не чувствовала, поскольку вылила на себя полбутылки приторной туалетной воды. Но девочка-администратор, которая принесла ему кофе, наклонившись над столиком, невольно поморщилась.
Приз что-то отвечал актрисе, совсем тихо, на ухо. Он выглядел вполне расслабленным, он улыбался. Однако глаза его беспокойно шныряли по гостиной, он то и дело ловил свое отражение в зеркалах, менял позу, трогал себя за нос, за подбородок, подергивал мизинец левой руки. Вероятно, привык носить кольцо на левом мизинце, но сейчас кольца не было.
У него заверещал мобильный, и он вздрогнул. Говорил он быстрым свистящим шепотом, сердито торопил кого-то, повторяя: «Время, время!». Маша сумела услышать, чем закончился разговор, поскольку Приз чуть ли не выкрикнул последние слова: «Ты не знаешь? Ну, блин, а кто должен знать?! Это твои проблемы».
Телефонный разговор очень напряг его, он покраснел сквозь грим, и Маше показалось, что изо рта и из ушей его сейчас повалит пар.
«Интересно, он всегда такой, или у него серьезные неприятности? А в общем, он скучный, вполне обыкновенный, этот Вова Приз. Таких самовлюбленных нарциссов, наглых и нервных, тысячи, особенно среди тех, кто тусуется и раскручивается изо всех сил. Может, все это вообще мои фантазии? Одно дело – сериалы, экстремальные шоу, футболки, матрешки, и совсем другое – большая политика. Я, конечно, преувеличиваю. Вова Приз – будущий российский фюрер. Ха-ха, как смешно! Переоценивать противника иногда опасней, чем недооценивать его, ибо в этом случае ты рискуешь стать посмешищем, идиотом в глазах окружающих, и что еще хуже – в собственных глазах. Можно представить себе Вову Приза в роли президента России? Нет, конечно. Но ведь тоже самое говорили и про Гитлера. Никто не мог представить. Смеялись. Покатывались со смеху. Какие у него были шансы, у Гитлера, когда он нищенствовал в Вене, ночевал на парковых скамейках, вопил в пивных? Один из тысячи городских сумасшедших. Бездарный живописец, дважды провалился на вступительных экзаменах в Академию художеств. Паранояльный психопат с половой патологией. Амбиции вселенского масштаба. Впрочем, генерал Людендорф, человек умный и заслуженный, поддался обаянию фельдфебеля с сомнительным прошлым. И не только он. Многие сделали ставку на Гитлера. Почему? Когда смотришь хронику тех лет, видишь урода, психа. Ни одного естественного движения. Или это сегодня так кажется? Для современников было в нем нечто… Господи, что же? Нечто забавное, смешное, неординарное? Вот у Приза носки воняют. Это не смешно. Но это неординарно. Собственной вони не чувствует. Зато сечет взгляд мгновенно. Дергается, косится на меня. Ладно, милый, расслабься, я тобой любуюсь и восхищаюсь, как все здесь, в этих гостиных, как публика, которая толчется в коридоре».
Действительно, было, чем восхищаться. Свою карьеру он сделал мгновенно, на одном дыхании. Другие бьются годами, чтобы заработать хотя бы одну сотую такой славы и всенародной любви. А этот выскочил, как черт из табакерки. То есть не из табакерки, а с телеэкрана. Сыграл главные положительные роли в нескольких боевиках. Потом стал вести экстремальное молодежное шоу с мотогонками, парашютами, отвесными скалами, морскими глубинами и необитаемыми островами. Вскоре его физиономия украсила бутылки с прохладительными напитками, банки с консервированными огурцами, картонки с бритвенными лезвиями, нижнее белье, не только мужское, но и женское. Под улыбающимся портретом сияла косая красная надпись: «Очнись, Россия!».
«Неужели только я знаю, что это был один из лозунгов Гитлера, когда он шел к власти? „Очнись, Германия!“ Почему никому здесь это не приходит в голову? Впрочем, исторические аналогии ничего не доказывают. Каждый раз все происходит по-новому».
На ток-шоу Приз явился в кроссовках, потертых джинсах и линялой синей футболке. Все это необычайно шло ему. Невысокий ладный крепыш. Темные прямые волосы аккуратно зачесаны назад. Фаянсовые голубые глаза. Мертвые глаза. Но стоило ему оказаться на публике, перед камерой, и взгляд его удивительно преображался. Он умел глядеть тепло, проникновенно, он согревал своим ясным внимательным взором. Он умел быть простым, живым и уютным. Сынок, братишка, однокашник, свой, родной, и ничего с ним не страшно.
Маша так увлеклась Призом, что почти не замечала никого вокруг. В гостиной толклись постоянные участники ток-шоу. Вечные сидельцы, они почти забыли о своих основных профессиях и только бегали из одной телестудии в другую. Забавно было, что каждый считал своим долгом засвидетельствовать почтение Вове Призу. К нему подходили молодые и старые, женщины и мужчины. Ему пожимали руку, с ним целовались. Он сидел и снисходительно отвечал на приветствия.
«Пиар, конечно, великая вещь, – думала Маша, – но раскручиваются многие, а Приз один. Почему именно он? Мистика какая-то. Массовое помешательство. Взять даже эти гостиные – сколько здесь людей, более заслуженных и достойных. А он все равно в центре внимания. Здесь народные артисты, академики, музыканты, успешные бизнесмены. Вон, девушка двухметровая, сказочной красоты блондинка, фея. Кажется, она тоже актриса. Или телеведущая. Стоит над ним, млеет и вони не чувствует. Ждет, что он пригласит ее участвовать в своем очередном экстремальном шоу? Неужели это для нее так важно?»
