Энергия накапливается – это очевидный факт; однако осмыслить механизмы этого накопления, а главное, его последствия непросто. Трата всегда кажется «избыточной» и даже «ненормальной». Однако если живое существо не располагает таким излишком, открывающим перед ним возможности, то в настоящем оно реагирует совсем иначе.
Другими словами, принцип экономии, нередко провозглашаемый приверженцами рационализма определенного типа и грубого функционализма, с биологической или «биоморфической» точки зрения недостаточен. Этот низовой принцип, увязывающий энергетические траты с недостатком энергии, относится к уровню выживания.
Обратная гипотеза, то есть гипотеза о необходимости и полезности расточительства, игры, борьбы, искусства, праздника, Эроса, встречается в философской традиции, противостоящей рациональному «принципу экономии» с его мелочным продуктивизмом (тратить по минимуму и только для удовлетворения «потребностей»). Гипотеза об излишке, избыточности, то есть трансгрессии, характерна для направления, восходящего к Спинозе, а далее – Шиллеру, Гете, Марксу (который ненавидел аскетизм, хоть иногда и позволял себе увлечься аскетизмом «пролетарским»). Своего апогея эта тенденция достигает у Ницше – а не у Фрейда, который в своих биоэнергетических теориях вновь впадает в механицизм. В психоанализе оппозиции «Эрос/Танатос», «принцип удовольствия / принцип реальности, или производительности», «влечение к жизни / влечение к смерти» полностью утрачивают диалектический характер и слишком часто превращаются в механическую игру псевдопонятиями, метафорами недостатка энергии.
Живой организм поглощает, расходует и растрачивает излишек энергии, потому что это ему дозволено Космосом. Дионисийский аспект бытия – безмерность, опьянение, риск, порой смертельный, – имеет свою степень свободы и свою ценность. В живом организме, тотальном теле заложена возможность (что не означает ни ее реализации, ни мотивировок) игры, насилия, празднества, любви.
Ницшеанское разграничение аполлонического и дионисийского начал учитывает оба аспекта живого существа и его отношений с пространством, как своим, так и чужим: насилие и устойчивость, избыток, но равновесие. В нем есть смысл, пусть даже оно и недостаточно.
Живое существо не сводится к поглощению энергии и ее «экономичному» использованию. Оно не поглощает все что угодно и не тратит как угодно. У него есть своя добыча, своя среда, свои враги, иначе говоря, свое пространство. Оно живет в своем пространстве. Оно – часть своего пространства, его элемент (его фауны или флоры, его экологии, более или менее устойчивой экологической системы). В этом пространстве живое существо получает информацию. Изначально, то есть до того, как в человеческих обществах изобрели абстракцию, информация не отделена от материи, точно так же как пространство не отделено от своей формы: клетка получает информацию в материальном виде. Однако у ученых, открывших эти явления[89], прослеживается систематическая и философская тенденция сводить живое существо (клетку и совокупность клеток) только к получению информации, то есть ничтожно малой энергии. Они не учитывают энергетику, обходят живое тело как вместилище и запас силовой энергии. Делая упор на явления саморегуляции, они перестают замечать перебои, избытки и нехватки, расходование. Как будто за пределами программы двойной системы регуляции, описанной в биологии (органические вещества и катализаторы), ничего не остается. Правда, энергетическая теория действительно пренебрегала информационным, реляционным, ситуационным аспектами, уделяя внимание только грубой энергии, измеряемой в калориях.
В действительности живое существо в своих отношениях с самим собой и своим пространством использует (впрочем, не разделяя их) два типа энергии – тонкую и грубую. Оно заключает в себе механизмы, позволяющие накапливать огромное количество энергии и бурно ее расходовать (мускулы, половые органы, конечности), и механизмы, реагирующие на очень слабые раздражители, на информацию, и почти не потребляющие энергию (чувства, мозг и органы чувств)[90]. Здесь вновь появляется, или проявляется, основополагающая двойственность живого существа: оно не информационная машина и не машина желающая, убивающая, производящая, но несет в себе и ту и другую.
Энергии, окружающие живое существо, те, которые оно поглощает или которые ему угрожают, подвижны. Это «течения» («потоки»). Организм, напротив, должен обладать устойчивыми механизмами для поглощения энергии. Он должен защищаться от агрессии, определяя границы, которые поддерживает и охраняет, – границы вокруг своего тела.
Таким образом, накапливаемый и растрачиваемый излишек энергии входит в само понятие «живого тела» и его отношений со своим пространством: с самим собой, с ближним окружением, окрестностями и всем миром. Продуктивное растрачивание себя имеет смысл; чтобы такое расходование считалось «продуктивным», ему необходимо (и достаточно) произвести любое, даже самое малое изменение в мире. Тем самым в понятие производства привносится свежая живительная струя, в которой оно, однако, не растворяется: игра есть изделие или произведение, игровое пространство есть продукт, продукт деятельности, оформляющейся (устанавливающей себе правила) в процессе своего развития. К тому же производительная энергия предполагает отношения живого существа с самим собой и принимает форму воспроизводства, для которого также характерна повторяемость: клетки (деление и размножение), действия, рефлексы. Размножение половым путем – это лишь одна из многочисленных форм репродукции, опробованных природой; она кажется главной только потому, что оказалась успешной для некоторых видов. В случае полового размножения прерывистый, взрывной характер производительной энергии, видимо, одержал верх над последовательным производством, почкованием и пролиферацией.
Избыточная энергия, как и энергия «нормальная», находится в двояких отношениях – с самой собой, то есть с накапливающим ее телом, и со «средой», то есть с пространством. В жизни любого «существа» (вида, отдельной особи, группы) бывают моменты, когда в его распоряжении имеется слишком много энергии, готовой выплеснуться наружу. Она может обратиться против самой себя или излиться вовне, щедро и бесцельно. Примеры разрушения и саморазрушения, немотивированного насилия и суицида нередки в природе и тем более среди людей. Разного рода эксцессы всегда проистекают из избытка энергии; это, вслед за Ницше, понял Ж. Батай, развивший эту гигантскую идею до гигантских размеров. Следовательно, существование пресловутого «инстинкта смерти» сугубо вторично. Со времен Фрейда психоаналитики, изучая симптоматику так называемых патологических тенденций и влечений, установили немало точных фактов, относящихся к «полям», обозначаемым терминами Эрос и Танатос, нарциссизм, садомазохизм, саморазрушение, эротика, тревожные состояния, неврозы и психозы. Тем самым соотнесение с основной тенденцией становится еще более спорным. Концепция инстинкта смерти, или влечения к смерти, уничтожающей силы, которая противостоит вечно побежденному утверждению жизни, коренным образом отличается от идеи ответного удара, «отдачи» жизненной энергии вследствие излишеств, которые сами по себе необходимы. Даже если представить себе в пространстве энергетический «негатив», то, в чем растрачивается, рассеивается, вырождается энергия, все равно смерть и саморазрушение будут лишь следствиями, а не причинами и мотивами. «Влечение к смерти» можно определить только как непроизводительное использование фундаментальной энергии, ее, так сказать, «злоприменение», злоупотребление ею. Оно – результат диалектических конфликтных отношений, заложенных в самой энергии, отношений, несводимых к простым механизмам защиты и равновесия и к их отказу. В радостном пессимизме есть смысл.
III. 3
Выше мы рассматривали пространство последовательно, partes extra partes, как говорит Спиноза. Вне всякого сомнения, в такой части присутствует конечное, частицы и разделы, элементы, начало и изначальное (этимологическое). Само понятие формы и «отражения» или удвоения внутри этой формы, создающего ее как таковую, иными словами, понятие симметрии с его принципиальной двойственностью (осевая симметрия и вращательная симметрия – асимметрия, подчеркивающая симметрию, и т. д.) предполагает замкнутое пространство: тело с его очертаниями и границами. Очевидно, что все эти деления и распределения энергии не самодостаточны; «потоки» циркулируют и распространяются в бесконечном пространстве. «Бесконечность есть изначальный факт: следовало бы только объяснить, откуда берется конечное… В бесконечном времени и бесконечном пространстве не существует целей». Мысль головокружительная. «Человечество должно уметь стоять, ни на что не опираясь, – великая задача художника!»[91] – добавляет Ницше, отнюдь не признававший, однако, абсолютного, общего и тотального приоритета воображаемого.
