Быть может, и бесконечное, и конечное – это иллюзия? одно есть иллюзия другого? миражи? отражения или преломления по эту и ту сторону каждой части? Время в себе есть абсурд; пространство в себе тоже. Относительное и абсолютное отражаются друг в друге, бесконечно отсылают друг к другу, как пространство и время. Двойная поверхность, двойная видимость, подчиненная одному закону и одной реальности – реальности отражения-преломления. Максимум различия, заданный в любом различии, даже минимальном. «Все фигуры принадлежат субъекту. Он – зеркало, схватывающее поверхности»[92].
III. 4
Отражение, порождая поверхность, изображение[93], зеркало, выходит за рамки поверхности и затрагивает глубинную связь повторение – различие. Удвоение (симметрия) есть повтор, который, однако, производит основополагающее для пространства различие. Следует ли понимать удвоение как числовую итерацию (1 плюс 1 плюс 1 и т. д.) или как рекурренцию ряда? Нет. Скорее наоборот. Удвоение и симметрия-асимметрия вводят иные понятия причины и следствия, несводимые к классическим (линейным) последовательностям. Зеркало «реально» (у предметов это встречается на каждом шагу), но пространство в зеркале воображаемо; а Эго есть место воображаемого (Льюис Кэрролл). Но для живого тела зеркальное отражение воображаемо, зато его эффект реален настолько, что обусловливает строение высших животных[94]. Левая половина их тела словно бы отражает правую в плоскости зеркала; возникающая тем самым осевая симметрия получает завершение в симметрии вращательной – жизни позвоночного столба.
В социальном плане пространство (в любом обществе) имеет двоякую «природу», двоякое общее «существование». С одной стороны, человек (каждый член данного общества) отсылает к самому себе, определяется в пространстве; он имеет для себя и перед собой непосредственную и в то же время объективную реальность. Он находится в ее центре, обозначает, измеряет себя и сам служит мерой. Это «субъект». Гипотеза о его устойчивом социальном статусе – когда он определяется неким состоянием и через это состояние – предполагает, что он наделен определенной ролью и функцией: индивид, личность. А также локусом, местом, постом. В то же время пространство является медиатором (опосредующим элементом): за каждой плоскостью, каждым непрозрачным контуром «человек» видит нечто иное и нацелен на это иное. Социальное пространство тем самым выстраивается как транспарентность, заполненная только светом, «присутствием» и влияниями. С одной стороны, пространство содержит непрозрачные зоны, тела и предметы, точки центробежной активности и бурлящей энергии, потаенные и даже недоступные локусы, полости, черные дыры. С другой – в нем явлены последовательности, множества предметов, цепочки тел, каждое из которых выявляет другие, бесконечно проскальзывающие из невидимого в видимое, из непрозрачности в транспарентность[95]. Предметов можно коснуться, их можно ощупать, почувствовать их запах, услышать их звук, а потом рассмотреть глазами, изучить взглядом. Каждый контур, каждая плоскость пространства словно являет свое зеркало, создает свой мираж; в каждом теле отражается весь остальной мир, тело и мир отсылают друг к другу в вечно повторяющемся механизме отражений, красок, света, фигур. Достаточно сменить локус, изменить место объекта и его окружение, чтобы он вышел из темноты к свету, из потаенного к явному, из латентного к ясному.
Без учета этой двойственности природно-социального пространства невозможно понять и сам язык. «Природа» воспринимается лишь через отдельные объекты и контуры, но внутри ясного и четкого множества, где тела, проявляясь, выходят из природной темноты и непрозрачности на свет, причем не произвольно, а в определенной последовательности, в определенном порядке, сцеплении. В любом природном и тем более социальном пространстве движение от темного к освещенному, от тайного к расшифрованному происходит постоянно. Оно входит в само утверждение пространства. Непрекращающаяся расшифровка является одновременно и объективной, и субъективной деятельностью и потому снимает эту старинную философскую оппозицию. Процесс расшифровки усиливается, когда скрытым частям пространства (внутренности вещей, вещам, находящимся вне перцептивного поля) соответствуют наборы символов, знаков, указателей – нередко запретных, сакральных или проклятых, разоблачающих и скрытых. Следовательно, эту непрерывную деятельность нельзя назвать ни субъективной, ни объективной, ни сознательной, ни бессознательной: она порождает сознание, заложена в сообщениях самому переживанию – через пространство и механизм отражений и миражей в пространстве.
Пространство, мое пространство: это не контекст, для которого я являюсь текстом, это прежде всего мое тело, и другой для моего тела, следующий за ним как его тень и отражение, – подвижное пересечение всего, что касается моего тела и всех остальных тел, что затрагивает их, что им угрожает или благоприятствует. Значит, если вернуться к использованным ранее терминам, имеют место разграничения и конфликты, контакты и разломы. Но за всеми этими разнообразными смысловыми эффектами пространство переживается на глубинном уровне, образованном удвоениями, отзвуками и отголосками, отражениями и редупликациями, которые порождают странные различия и порождаются ими: лицо и зад, глаз и плоть, внутренности и экскременты, губы и зубы, отверстия и фаллос, сжатые кулаки – открытые ладони, а также одетое-обнаженное, открытое-закрытое, обсценное-привычное и т. д.[96] Причем все эти оппозиции и конъюнкции-дизъюнкции не имеют ничего общего ни с логикой, ни с формализмом.
Может ли существовать зеркало и мираж без антизеркала, без непрозрачного, слепого «переживания»? Нет. «Зеркала, плоды тревог» (Тристан Тцара). «Я, искаженное светом зеркало» (Ж. Батай). «Нужно стереть отражение личности, чтобы вдохновение вырвалось из зеркала» (П. Элюар). Зеркало?[97] Его чистая и нечистая, почти материальная и едва ли не ирреальная поверхность являет Эго его материальное присутствие; оно вызывает его противоположность, его отсутствие и присущность этому «другому» пространству. В зеркало проецируется симметрия Эго, оно открывает ее в нем и верит, что совпадает с этим «другим», – тогда как это его репрезентация, обратное изображение, где левое находится справа; это отражение, производящее предельное различие, повторение, превращающее тело Эго в неотвязный призрак. Тождество здесь есть абсолютная инаковость, абсолютное различие, а транспарентность равна непрозрачности.
III. 5
Если у моего тела есть порождающий закон, одновременно абстрактный и конкретный, зеркальная поверхность делает его видимым, расшифровывает его. В ней явлены отношения между мной и мной самим, между моим телом и сознанием моего тела; не потому, что отражение (рефлексия) обусловливает мою целостность как субъекта (хотя так, по-видимому, считают некоторые психоаналитики и психологи), но потому, что оно преобразует то, чем я являюсь, в знак. Блестящая преграда, непродуктивная поверхность повторяет и обнажает в воображаемой реальности то, чем я являюсь: обозначает это. Завораживающая абстракция! Для того чтобы познать себя, я отрываюсь от своего «я»[98]. Головокружительно. Если Эго не обретает себя в динамике, бросая вызов собственному изображению, оно превращается в Нарцисса – или в Алису. Эго грозит опасность потерять себя; пространство-вымысел поглотит его, холодная поверхность заключит его в свою пустоту, превратит в отсутствие, лишенное всякого присутствия, всякого телесного тепла. Зеркало являет (представляет) самую объединяющую, но и самую разъединяющую связь между формой и содержанием: властную реальность и ирреальность форм, то, как они выталкивают и хранят содержания, но также и необоримую силу содержания, его непрозрачность, мое тело (содержание «моего сознания») и все тела, то есть других. Сколько предметов имеют этот двойственный характер – они переходны (ведут к чему-то иному) и в то же время являются целью, «ориентиром» со своим внутренним смыслом! И среди прочих, можно сказать, главный – зеркало… Однако если кто-то, подобно некоторым фанатикам психоанализа, скажет, что всякая собственность определяется своего рода эффектом зеркала, ибо обладание предметом обозначает Эго для него самого, – этот кто-то выйдет за пределы, поставленные «культурой» для глупости как таковой.
К тому же аргументов в пользу систематического обобщения эффектов этого предмета найдется не так уж много. Он играет свою роль в определенном масштабе, в ближайшем окружении тела.
Таким образом, зеркало есть предмет в ряду других предметов, но отличный от любого другого предмета – исчезающий и завораживающий. В нем и с его помощью сводятся воедино черты других предметов в соотнесении с их пространственной средой: это предмет в пространстве, говорящий о пространстве, несущий информацию о пространстве. Аналог «картины», подобно ей, наделенный рамой, которая определяет его пустоту-полноту. Зеркало привносит в пространство, произведенное жизнью природы, а затем и жизнью общества, поистине двойную пространственность: воображаемую как источник и разграничение, конкретную и практическую как сосуществование и различие. Многие философы и не философы (например, Ленин) пытались определить мышление через зеркало, отражение, рефлексию. Они путали действие и символ. До своего практического воплощения, физического изготовления, зеркало существовало в магии и мифе. Водная поверхность символизирует поверхность сознания и материальную (конкретную) расшифровку, переход из темноты к свету.
