Это вышло саркастично.
Впрочем, Афанасьев не разочаровывает. Морду бить за поруганную честь доченьки и собственный жестко поиметый имидж не бросается. Предпочитает сначала разобраться в чем дело.
Хорошо. Не хотелось бы выяснять с ним отношения и устраивать второй акт мордобоя именно сейчас. Есть еще шанс, что Афанасьев не конченый. Маленький такой шанс, но все-таки…
Соня ждала его у машины. Как он и приказал. Кутаясь в длинное бежевое пальто, пряча нос в широком шарфе.
И вот вроде схлынуло то первичное возбуждение, стоило заметить Баринова, а сейчас — только глянул на неё, и оно возвращается вновь.
При виде Вадима Соня выпрямляется в струнку, будто по стойке смирно.
Он в принципе хотел её. И раньше. И раньше это было алчное, неумолимое желание. Но сейчас — эта жажда почти вселенская. Нельзя её больше от себя отпускать. Вот нельзя, и все тут.
Пальцы закапываются в её волосы, сгребают в горсть мягкие пряди. Лбом Вадим прижимается к лбу девушки, пытаясь унять дыхание. Нужно чуть-чуть оттянуть. Напоследок. А потом уже можно и сорваться.
— Не передумала? — хрипло спрашивает Вадим, глядя на Соню и отмечая каждую родинку на её белой коже.
Последний шанс на побег, ушастая.
Она качает головой, смущенно покусывая губешку.
— Отлично. — Вадим распахивает дверцу машины сам и запихивает туда Соню.
Охота закончилась.
Самое время пировать.
33. Долг красен платежом
Мой хозяин — исчадие ада, чертов демон похоти, который одерживает меня одним только своим пристальным взглядом. А уж когда он меня целует — я будто окунаюсь в раскаленное адское пекло и плавлюсь, плавлюсь, плавлюсь как свеча, пытаясь проникнуть в его поры, стать его уже бесповоротно.
Тысяча вопросов. Не меньше роилась в моей голове с самого момента такого своевременного появления Дягилева в фойе театра. И все эти вопросы, как разъяренные пчелы, гудели так оглушительно, казалось разорвут мой череп изнутри.
А потом Вадим нырнул вслед за мной в машину.
И настала тишина.
Я не помню, как сбросила с плеч пальто, как оказалась на его коленях, я просто осознала себя впивающейся в его губы, зарывающейся пальцами в его волосы. Тело гнется к нему, будто намагниченное.
Мой. Мой. Мой хозяин. Больше ничей. Никому не дам.
Боже, как я рада была увидеть его наконец. И нет, ни на какую ни на секундочку. Секундой с ним мой голод не утолить. Именно сегодня я поняла — я без не могу отдельно от него. Моя одержимость этим мужчиной прогрессирует слишком быстро.
Боже, что я буду делать, когда он со мной наиграется? Как выживу? Ладно, позже об этом подумаю. Сейчас не хочу, совсем не хочу.
Мой разум растворяется, тает, уступая тяжелым волнам моего безумия.
Нет ничего, ни завтра, ни вчера. Все что натирало мне еще этим утром, все, что противилось стремлению быть с Вадимом — всему этому сегодня я разрешаю себя не беспокоить. Возможно, я подумаю об этом завтра. Возможно — нет. Сейчас имеет значение только он.
— Здесь ли моя плохая девочка? — шепчет Вадим, скользя пальцами по моей шее.
— Здесь, хозяин. — Эти слова становится стоном. Голодным, исступленным, протяжным стоном. И ему нравится этот мой стон. Я вижу это по насмешливо изгибающимся губам.
— Хочешь меня? — мурлычет мое проклятие, а его пальцы ложатся на мое бедро. Горячие. Тяжелые. Широкие. От которых в животе поднимается горячий вихрь раскаленных искр.
— Хочу, очень. — летит с моих губ свободно. Я не хочу ничего от него скрывать, хочу просто быть для него и дальше. Как можно дольше. Можно всегда?
Вы думаете, что после этих слов он меня взял и трахнул не вылезая из едущей тачки? Боже, я сама на это надеялась. После семнадцати-то дней без него, серьезно, я хотела его так, что у меня больше ни одна мысль в голове не помещалась. И машина была такая многообещающая, с разделенным салоном, казалось бы все для того, чтобы водителя не отвлекать на творящееся на пассажирских сидениях непотребство.
Не-е-ет. Он кажется меня наказывает за все то время, что я думала, что обойдусь без него. И наказание — это он. Которого я хочу полностью, всего, а он выдает мне себя совсем чуть чуть, крошечками. Видимо, чтобы я задыхалась еще сильнее, пылала еще ярче, и хотела его еще яростней, хотя куда уж еще.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Платье задрано до талии. Одна рука Вадима — в моих волосах, оттягивает мою голову назад, лишая его губ. Заставляя меня сохнуть, как срезанный, лишенный воды цветок. Вторая его рука, самая бессовестная — уже забралась в мои трусики, растирает чувствительные девичьи складки резкими движениями.
Бо-о-оже, можно я сейчас умру?
Кажется, именно Вадиму выдали единственную инструкцию по обращению с моим телом, и только он знает как именно довести меня до такого состояния, при котором непонятно как не загорается от соприкосновения с моей кожей одежда. Я не тлеющий уголь — я чистый огонь, пылающий в руках этого охренительного мужика.
Его пальцы — мой ключ зажигания. Мою душу топит ярко-красным от одного только их прикосновения, и кажется, что он заводит не меня, а какую-то огромную бомбу. И да, я взорвусь, непременно, долго ждать не придется.
Его руки — это пыточные орудия. Я рискую умереть только от них. Хотя, кажется именно этого он и хочет. Чтобы я умерла.
Пальцы ползут дальше, пальцы задевают чувствительную дырочку входа. Порхают вокруг, приплясывают, дразнят, заставляя меня тихонько постанывать от нетерпения. Хочу. Хочу еще. Хочу глубже.
Он будто подслушивает мои мысли, потому что его пальцы именно в эту секунду проникают в меня. Без особого трепета, резко, выбивая из меня вскрик.
— Как же я скучал по твоим крикам, сладкая моя, — хрипло шепчет Вадим, и голод, тот самый, который терзает мою душу, я слышу и в его голосе, — но сейчас ты кричать не будешь. Не здесь. Ты будешь радовать только меня. А не моего водителя.
Вот так! И тут же щелкает тумблер в моей голове, и выключается звук. И становится еще горячей. Пекло обнимает меня еще крепче, прижимая к своему раскаленному сердцу.
Вадим…
Дьявол во плоти, засаживающий мне одними только пальцами, и не дающий больше ничего, наблюдающий за тем, как меня размазывает от его действий.
Мое тело, неверный предатель, уже давно решившее все насчет этого мужчины, сейчас — дрожит, извивается от этой нестерпимой сладкой пытки. И тяжелый, немигающий взгляд Вадима — впивающийся в мое лицо лишь добавляет остроты.
Хочешь видеть, как изнемогает твоя плохая девчонка, да, хозяин?
Хочешь ощутить насколько мало мне надо, когда я в твоих руках?
Ничтожно мало.
Смотри. Смотри!
Смотри только на меня!
И бери! Бери же! Всю меня бери, если нужно! До последнего удара сердца!
Удовольствие — яркое, насыщенно-пьянящее — наливается во мне сладким огромным комом. Скручивается в моей груди жгучим смерчем, сильней заволакивает взгляд. Боже, Вадим, что ты со мной делаешь, а? Сколько прошло времени, как я набросилась на тебя? Минут десять? Двадцать? Не знаю. Кажется — три секунды, а я уже пылаю как сухая ель, ярким, смолистым, густым огнем. И задыхаюсь в собственной духоте. Ближе. Ближе. Совсем рядом…
И-и-и!!!
Он издевается. Серьезно!
Я только-только начинаю ощущать, что вот-вот кончу только от его рук, а он невозмутимо вытаскивает пальцы из моих трусиков, заставляя меня расстроенно заскулить. Я вижу как блестит его кожа. Ей богу, вся кисть, а не те три пальца, которыми он меня истязал. Обидно. Я то думала у него по локоть все мокрое будет. Аж стыдно, что… плохо постаралась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Хочешь еще, зайка моя? — Мягко спрашивает он, касаясь своими пропахшими мной пальцами моей скулы.
Подушечка его большого пальца касается моих губ. Влажная.
Тысячу лет назад, в прошлой жизни, я бы поморщилась от этого, мол как можно, негигиенично же, сейчас же я обхватываю его палец губами, языком ощущая собственный солоноватый привкус. Только на секунду, ведь он ждет моего ответа.
