Оуэн выглядит ошеломленным. Возможно, я перешла границы дозволенного, но я не зацикливаюсь на этом, хватаю Ашера за руку и веду его в гардеробную, а Ксавьер и Доминик идут вплотную за нами. Ашер напряжен, пока мы стоим в длинной очереди за пальто.
Я поворачиваюсь к нему лицом и просовываю обе руки под пальто, чтобы помассировать ему спину. Я чувствую, как напряжены его мышцы. Когда я встаю на кончики пальцев и целую его в челюсть, я чувствую, как сжимается какая-то мышца.
Я не понимаю, что я делаю.
Стоять здесь, запустив руки в куртку Ашера, и касаться губами его челюсти — это интимно. Но я уже переступила свои границы с Мэделин и Оуэном, так что могу переступить их и между мной и Ашером. Я буду наслаждаться этим моментом, не заботясь о последствиях, которые неизбежно последуют за ним.
Я целую другую сторону его челюсти, высунув кончик языка, чтобы провести по ней. Он не отталкивает меня, но и не возвращает внимание, которое я ему уделяю. Я вздыхаю, прижимаясь к его телу, пока мы не оказываемся полностью прижатыми друг к другу.
Наконец он обхватывает меня за талию и притягивает ближе. Я наслаждаюсь тем, что нахожусь в его объятиях, пока очередь не движется вперед. Вместо того чтобы развернуться, чтобы идти нормально, я делаю шаг назад, оставаясь в объятиях Ашера. Он следует за мной, и, когда он крепче прижимает меня к себе, я чувствую себя его спасательным кругом.
Это не по-настоящему.
Это не по-настоящему.
Это не по-настоящему.
Я поднимаю на него глаза. Он по-прежнему не смотрит на меня, и это меня беспокоит. Не обращая внимания на то, как неуместно делать это на публике, да еще и на благотворительном вечере, я снова встаю на цыпочки и захватываю нижнюю губу Ашера в рот, нежно потягивая ее и лаская языком.
Из его рта вырывается низкий рык, прежде чем он полностью прижимает свои губы к моим в жестком, требовательном поцелуе. Мы целуемся до тех пор, пока напряжение, накопившееся в его плечах, не покидает его — мы держим друг друга, даже когда очередь продвигается вперед и люди обходят нас, и, возможно, Доминику приходится взять мое пальто для меня.
Мы останавливаемся только тогда, когда к нам подбегает Мэделин и произносит мое имя. Я поворачиваюсь к ней, зная, что мое лицо должно выглядеть дико.
— Спасибо, — говорит она.
Я сразу же понимаю, что она имеет в виду.
— Я не переборщила?
— Ты сделала то, что я хотела бы сделать давным-давно. — С ее губ срывается мрачный смех, который звучит неуместно на фоне солнечного сарафана цвета шартрез. — Много лет назад, когда у меня родился первый ребенок. Это бессмысленно, не так ли? Все это из-за пола ребенка, с которым мы рано или поздно разберемся.
Я бросаю на нее пристальный взгляд. Мы уже проходили через это. Мне не нужно повторяться.
Она закатывает глаза.
— Тебе когда-нибудь говорили, что ты очень дерзкая?
— Нет.
Никогда, осознаю я.
Я всегда была бегуньей. Бегуны не бывают дерзкими. Они никогда не бывают рядом, чтобы быть дерзкими. Они трусы, как и я до встречи с Ашером. Интересно, стал ли этот смелый и отважный человек тем, кем я являюсь сейчас, когда я закончила бегать? Мне это нравится. Дерзкая Люси бесстрашна, она отстаивает мужчину, который ей нравится, в одну минуту и целует его в другую.
— Извините, что помешала, — говорит Мэделин, и это звучит как ее прощание. Она бросает взгляд на Ашера, а затем снова на меня. Она обращается ко мне, когда говорит: — Я поговорю с Оуэном. Я знаю, что голосование состоится только через пару недель, но я поговорю с ним, как только вернусь домой. — Она бросает на меня пристальный взгляд. — Ты мне нравишься. А вот насчет болтушки Кэти («Chatty Cathy» пер. Болтливая Кэти — «говорящая» кукла на веревке.), я не уверена. — Она кивает головой в сторону Ашера, который молчит. — Но ты мне нравишься, и я бы не хотела, чтобы ты ушла. — Она гримасничает. — Тогда мне придется сидеть с Виолой на всех этих вечеринках.
Она уходит, обняв меня сбоку, что очень неловко, потому что я все еще не отпустила Ашера.
— Ты такая неожиданная, — говорит Ашер, когда она уходит.
Я поднимаю на него глаза.
— Да, я тоже так думаю в последнее время.
Затем я хватаю его за галстук и тяну, притягивая его губы к своим.
ГЛАВА 25
Мы не развиваем мужество,
радуясь ежедневно.
Мы развиваем его,
переживая тяжелые
времена и бросая
вызов бедам.
Барбара Де Анджелис
Я неохотно отпускаю его, пока он идет в туалет. Я жду в машине с Ксавье, не удивляясь тому, что Доминик поехал с Ашером. В конце концов, он его личный охранник.
Я ошеломлена, когда дверь машины открывается, и меня резко затягивают в объятия.
— Ты потрясающая, — говорит Ашер. Он снова пугает меня поцелуем, как только заходит в машину.
Он заканчивается прежде, чем я успеваю осознать, что это произошло. Я оглядываюсь по сторонам, почти ожидая, что в машине есть камеры. Но их нет.
Эштон Кутчер? Где ты?
Он впервые с той ночи в переулке «Бродяги» инициировал поцелуй без необходимости. От этого сердце замирает.
— Что это было? — спрашиваю я, задыхаясь.
— Это была благодарность. — В его глазах противоречивые нежность и ярость. Гнев берет верх, и в результате он выглядит диким. — Я не могу поверить, что они говорили обо мне такие вещи, а я просто стоял там, как проклятый идиот.
— Подожди, — начинаю я, не веря своему голосу. — Ты знал, что они говорят?
— Не тогда, когда они это говорили, но теперь знаю.
— Как?
— Переводчик.
— А как ты узнал, как пишутся слова?
— Никак. Я проговорил их, используя функцию диктовки.
— И все?!
— Да. — На мой недоверчивый взгляд он добавляет: — Фотографическая память.
— Ничего себе. Без шуток. — Я колеблюсь. — И что они говорили? До того, как я туда попала.
Его глаза темнеют.
— Я бы не хотел повторять это.
Я понимаю. Я слышала не так уж много, но то, что я услышала, вывело бы из себя кого угодно. Рене назвал Ашера, человека, который к 25 годам создал миллиардную империю, от которой зависят средства к существованию Рене, некомпетентным дураком.
Неужели Рене не знает, с кем связался?
Неужели он настолько одержим жадностью к деньгам и власти, что не понимает, какой достойный противник — Ашер?
Я изучаю выражение лица Ашера. Он выглядит не просто разъяренным. Он также выглядит смущенным.
Мне не нравится выражение его лица, поэтому я говорю:
— Поцелуй меня еще раз, пожалуйста.
Это безрассудно. Глупо. Эмоционально.
Но я не жалею об этом, потому что смущение и гнев на его лице сменяются изысканным жаром.
И он целует меня снова и снова, пока мои губы не становятся красными и потрескавшимися, и мы не осознаем, что уже почти час сидим в машине, припаркованной в его личном гараже, а Ксавье и, может быть, Доминик неловко сидят на переднем сиденье, слушая прекрасную симфонию, которую представляют собой наши губы, прижатые друг к другу.
Когда мы, наконец, въезжаем в наш дом, я сразу же бегу на кухню. Здесь только мы. Ашер отправил Доминика и Ксавьера домой, как только мы вышли из машины. Я роюсь в кладовке под музыкальный саундтрек из смеха Ашера. Разумеется, за мой счет. Мой желудок издает неприятные урчащие звуки с тех пор, как мы вышли из машины. Именно поэтому нам пришлось прекратить целоваться.
Я открываю пачку печенья Famous Amos™ и наливаю себе стакан воды.
Ашер перестает смеяться.
— Не делай этого.
Я ухмыляюсь, медленно макая печенье в воду и отправляя его в рот.
Он стонет.
— Это так мерзко. Не могу поверить, что я целую этот рот.
Мое сердце замирает при слове "целую", сорвавшемся с его губ.
Я целую этот рот.
