Вдали от холодной столицы и надушенных гостиных, где с жаром обсуждались идеи западных философов, среди бескрайних полей и лесов России люди упрямо держались за старые обычаи. Они сохраняли простоту в обращении, искреннее гостеприимство, отзывчивость и милосердие. Они по-своему следовали церковным традициям. Крестьяне из поколения в поколение передавали сказания, лелеяли народные песни, водили хороводы и помнили тысячи суеверных примет о домовых и леших. Они бережно хранили старинные народные узоры, которые вышивали на льняных полотенцах и вырезали на наличниках и фронтонах деревянных изб.
В каждой губернии, а иногда и в уездах придерживались своего стиля, как в повседневной, так и в праздничной одежде. Дворяне и горожане могли одеваться по-западному, крестьяне же предпочитали традиционный костюм. Они были прозорливее. И пусть светское общество подражало иностранным модам — они знали, что они правы. Это была их земля, кто бы ею ни владел, и их обычаи были верными, как бы ни пытались какие-то глупцы перенять заморские привычки. Внешний вид таких людей крестьяне выставляли на посмешище в своих деревянных игрушках и популярных лубочных картинках. В конце концов, они одержали верх. Именно эта богатая народная культура, заново открытая в девятнадцатом столетии великими художниками России, сначала вдохновила их самих, а затем удивила и весь мир красочностью и жизнелюбием.
Рассматривая все проявления национальной культуры как недостойные внимания и мужицкие, высший свет в начале девятнадцатого столетия лишь следовал господствовавшему на Западе представлению о России. Ничего не зная о русских традициях, европейцы считали россиян варварами, подразумевая под этим понятием нечто привлекательное и в то же время безнадежно отсталое. Вдохновленные такой idee fixe[27], многие путешественники с Запада, приехав в Россию, видели здесь, подобно маркизу де Кюстину, лишь то, что подтверждало их предвзятые представления.
Однако были и другие, более проницательные иностранцы, способные заметить и оценить особенности русского характера. Наблюдательная мадам де Сталь, проехавшая через всю Россию в 1812 году, оспаривала принятое на Западе мнение, отмечая: «Я не нашла ничего варварского в этих людях. Напротив, в их обращении есть нечто изящное и мягкое, чего не встретишь в других местах.» Она рассказывала об обходительности русских, об их любви к песне, их смелости и выносливости: «У этих людей такой характер, что они не боятся ни усталости, ни физических страданий; в этом народе сочетаются терпение и живость, веселость и грусть. В них поразительно соединились противоположные черты характера, и это свидетельствует об их величии, ибо только выдающиеся личности совмещают в себе противоположности; масса же, как правило, безлика».
Внимательные иностранцы отмечали, что внешность русских зачастую обманчива — об этом нелишне помнить и в наши дни. Лохматый овечий тулуп, длинные волосы, громкий голос и косматая борода русского мужика придавали ему грубый вид, который часто шокировал случайного наблюдателя. Несмотря на усилия Петра I, русские продолжали относиться к бороде как к особой ценности. Пословицы утверждают: «Борода в честь, а усы и у кошки есть» и «Велики усы, а все бороды не выкроишь». Иноземцев поражали полные достоинства лица русских крестьян и купцов, которых они встречали на ярмарках. Один путешественник писал: «Разглядывая торгующих цыплятами или говядиной стариков с густыми бровями, развевающимися бородами и мягким взглядом, можно было бы держать пари, что все они философы».
Тот, кто брал на себя труд заглянуть за внешнюю грубую оболочку и поговорить с русскими на их родном языке, непременно обнаруживал, что наиболее поразительными чертами простых людей были их мягкость и добрый нрав.[28] От каждого имени русские обычно производили нежные, уменьшительно-ласкательные имена: Иван становился Ваней, Мария — Машей. И даже от них образовывали уменьшительно-ласкательные — Ванюшка, Машенька.
Иоганн Георг Коль, немец, проживший в России шесть лет и свободно говоривший по-русски, в 1842 году так отзывался о простых жителях этой страны: «Обратитесь к нему с несколькими приветливыми словами, и вы обнаружите в нем добродушие и дружеское расположение. «Здравствуйте, батюшка», скажет он, — «Слава Богу, здравствую». И тогда все лицо его расплывается в улыбке, он снимает шапку и рукавицы, делает поклон за поклоном, крепко пожимает вашу руку с непринужденной сердечностью. Нескольких слов бывает достаточно, чтобы он начал рассказывать вам длинные истории и анекдоты. Мягкая, нежная, открытая душа народа проявляется и в том, что, встречаясь, два крестьянина ведут себя более церемонно, чем наши представители высших классов. Самый последний русский поденщик приветствует своего беднейшего двоюродного брата столь же вежливо: он трижды снимает перед ним шапку, пожимает руку, называет его братцем, батюшкой или дедушкой и, то и дело кланяясь, заинтересованно расспрашивает, как его дела, и желает ему Божьей милости, благословения Господня и покровительства всех святых так, будто он имеет дело с важной персоной».
В ответ на расспросы крестьянин никогда за словом в карман не лезет. В своей реакции, по впечатлениям Коля, он зачастую «находчив, а подчас и язвительно остроумен», обладает чувством юмора и независимостью суждений. Русские приправляют свой разговор меткими пословицами, исполненными народной мудрости. Эти пословицы могут быть спокойными по тону: «Поспешишь — людей насмешишь»; скептичными: «У правды семь концов», «Чужая душа — потемки», «Человека узнаешь, когда с ним пуд соли съешь». Порой в них таится чувство юмора, лукавого и грубоватого: «Красная девица в бане мужика не забоится, а дурнушка — со стыда сгорит», а иногда ирония: «Бойся жизни, а не смерти», «Не в гору живется, а под гору». Они годятся на любой случай, касаются всего, содержат практические житейские советы, приобретенные народным опытом: «Не подмажешь — не поедешь», «От трудов праведных не наживешь палат каменных».
Русский крестьянин всегда был хитрым, прекрасно знал, как можно ловко обойти законы, если не желал им подчиняться. Иван Андреевич Крылов, русский Эзоп, рассказывает историю об уклоняющемся от церковных запретов крестьянине[29], который клятвенно обещает, что не будет есть в постные дни никакой мясной пищи и не будет есть куриные яйца, «сваренные в печи». Крестьянин, который и не думал отказываться в постные дни от яиц, вбил гвоздь в стену и подвесил на нем яйцо на проволоке; затем он подставил под яйцо свечку и приготовил его. Разоблаченный священником, крестьянин лукаво объяснил, что надеялся таким способом не нарушить заповедь. «Видно Бес научил тебя этому!», — рассердился священник. «Прости, Отец святой, прости мое ты прегрешенье! И сам не знаю я, как впал во искушенье; ах, наустил меня проклятый Бес». Тут бесенок, который сидел никем не замеченный за печкой и посмеивался, глядя на подвешенное яйцо, вскричал: «Не стыдно ли всегда клепать на нас! Я сам лишь у тебя учился сей же час, и, право, вижу в первый раз, как яйца пекут на свечке».
Своеобразие русского характера удивляло и часто ставило в тупик иностранцев. Некоторые русские привычки казались невероятными; так, например, европейцев, которые менее требовательно, чем русские, относились к содержанию тела в чистоте, поражал веками сохранявшийся на Руси обычай ходить в баню. Энтони Дженкинсон, капитан-купец эпохи Тюдоров, в шестнадцатом веке описывал русские бани с немалым удивлением, и это — вполне типичная реакция иностранцев даже и в более поздние времена: «Они моются два-три раза в неделю. В зимнее время и почти все лето крестьяне топят печи, и в доме становится так жарко, что на первых порах иностранцу это не очень-то понравится. Вы увидите, что, закаляя свое тело, они время от времени выскакивают из бани в мыльной пене, окутанные паром… и, совершенно обнаженные, тут же прыгают в речку либо окатывают себя с ног до головы холодной водой даже в самое морозное зимнее время».
Впечатление иностранцев о том, что русские неряшливы, как правило, было связано с тем, что они носили, почти не снимая, овечьи тулупы с неприятным резким запахом. Все жители городов и сел ходили в баню не реже одного раза в неделю, а некоторые — ежедневно. В парилках наиболее состоятельных россиян воздух пропитывался ароматом трав. Русским непонятно, как европейцы могут обходиться без такой бани. В Московии бояре часто встречались там, чтобы обсудить государственные дела. Когда возводились каменные дворцы Версаля, в них не было никаких удобств, не говоря уж о ваннах. А в те же годы царь Алексей Михайлович приказал построить в Коломенском бани не только для членов своей семьи, но и для слуг, причем не одну, а целых три. В каждой деревне есть бревенчатые бани, напоминающие финские сауны. Их обычно ставят у реки или озера.
