службе при Московском театре. Благодарность будет услышана Создателем Вселенной, и Он воздаст спасителю их».
Такие выражения, как «слезы несчастных» и «стон» этих крепостных актеров, которым судьба грозила разлукой с императорской сценой, достаточно красноречиво говорят о преимуществах службы, коими пользовались они на этой сцене, сравнительно с частной. И это, несмотря на то что крепостные отнюдь не были приравнены к свободным артистам, в смысле обращения с ними, – не говоря уже о том, что на афишах перед их фамилиями пропускали буквы Г. (господин или госпожа), с ними продолжали обращаться «отечески», а именно – как говорит С.П. Жихарев в «Записках современника», – «когда они зашибаются, что случается нередко, то им делают выговор особого рода».
«Какого рода выговор, – замечает И.Н. Игнатов, – видно хотя бы из письма того же Жихарева (от 18 октября 1805 года), обещающего рассказать “историю о том, отчего из двух актрис, сестер Лисицыных, старшая сделалась госпожою Бутенброк, и почему она перед самым венчанием была высечена розгами”».
Но возвратимся к «слезному прошению» столыпинских актеров. Оно было препровождено, через статс-секретаря князя Голицына, кобер-камергеру А.А. Нарышкину, который не замедлил доложить императору о продаже Столыпиным своей труппы и оркестра музыкантов за 42 000 рублей, каковую цену, по его мнению, можно признать умеренной. Император, однако, нашел цену слишком высокой и повелел директору театров склонить продавца к уступке… А.Е. Столыпин скинул 30 000 рублей, и его труппа была таким образом приобретена по высочайшему повелению за 32 000 рублей.
Приблизительно в это же самое время, как сообщает М.И. Семевский, были проданы гуртом в казну до тридцати лиц обоего пола, составлявших труппу Бахметева. В документе купли-продажи этих лиц рядом с именами актеров и актрис было означено их «амплуа». И все эти «благородные отцы», «резонеры», «первые любовницы и любовники», «простаки и простушки» были проданы помещиком за 30 000 ассигнациями.
Бывало и так, отмечает Н.В. Дризен, что живой товар продавался в рассрочку. Подобный случай произошел с крепостным человеком Дм. Ив. Киселева – Иваном Перелецким, по профессии музыкантом, купленным в 1811 году дирекцией Императорских театров за 2 000 рублей, с рассрочкою по 500 рублей ежегодно.
В общем надо признать, что время между 1806 и 1827 годами особенно богато приобретениями дирекцией Императорских театров крепостных актеров у помещиков. Можно сказать, что наиболее видные представители русской знати числились среди продавцов «артистических душ». У Столыпина, как уже говорилось, куплена целая труппа; у князя Демидова куплен актер Степан Мочалов, отец знаменитого трагика; у действ. камергера кн. Волконского – актеры Пруссаков и Михайло Зубов; у действ. статского советника Салтыкова – актер Василий Воеводин; у генерал-поручика Загряжского – танцоры Марк Барков и Петр Велеусов, а также дочь Баркова, «дансерка» Аграфена, и др.
Цены «артистическим душам» владельцы их заламывали, по тогдашним временам, баснословные. Так, де Пассенанс в своей книге «Россия и рабство» говорит, между прочим, об актрисе, купленной за 5 000 рублей, – цену, сравнительно с которой должна показаться скромной цена, запрошенная А.Е. Столыпиным за каждую из своих актрис (в среднем по 600 рублей за душу). Граф Каменский (о театре которого речь впереди) приобрел от помещика Офросимова крепостных его артистов мужа и жену, с шестилетней дочерью, мастерски танцевавшей «качучу» и «тампет», за целую деревню в 250 душ. Крепостной актер-поэт рязанского предводителя дворянства Д.Н. Маслова, Иван Сибиряков, ценился своим владельцем в 10 000 рублей, и именно эту сумму заявил в 1818 году Н. Маслов графу М.А. Милорадовичу, когда последний принял участие в хлопотах по освобождению Сибирякова от крепостной зависимости. Этому И.С. Сибирякову, кстати заметить, обязан своим возникновением Рязанский театр, коего директором стал барин Сибиряков.
Сплошь и рядом крепостные актеры играли гораздо лучше вольных, о чем говорит пресса того времени. Вот, например, выдержка из статьи «Театральный феномен» некоего Ш., помещенной в № 13 «Журнала драматического на 1811 год».
«… Итак, является, без всяких предварительных знаков, на горизонт искусства театрального, феномен, достойный особенного внимания. Петр Андреянович Позняков приглашает к себе в спектакль московскую публику – и московская публика удивилась, нашедши сей спектакль совершенным или почти совершенным во всех частях. Играют одни крепостные люди – но как играют? Несравненно лучше многих вольных артистов, которые посещают хорошие общества, для которых открыто блестящее поприще славы и пр., и пр. Две актрисы и буфф такие, каких я не видывал на оперической сцене Московского театра. Одна из них – та, которая представляет живую, ветреную, привязанную к веселостям и забавам светскую женщину – прелестна до чрезвычайности! Но буфф, на котором основывается комическая опера, имеет все качества своего характера. Опера, которую видел я, была “Школа ревнивых”. Сия большая италиянская опера требует беспрестанной игры многих актеров, не движущихся только машин, но действующих с интересом и умеющих танцевать и довольно знания в музыке, расположенной с особенной трудностью, несмотря на все это, не было ни в чем, ни против чего ни малейшей погрешности. Хвала, хвала почтенному хозяину!»
Этого «почтенного хозяина», как известно, и имел в виду Грибоедов при создании, быть может, незаслуженно насмешливых строк в роли Чацкого:
А наше солнышко, наш клад?На лбу написано: Театр и Маскарад;Дом зеленью расписан в виде рощи,Сам толст, его артисты тощи.На бале, помните, открыли мы вдвоемЗа ширмами, в одной из комнат посекретней,Был спрятан человек и щелкал соловьем,Певец зимой погоды летней.
Между тем театр генерал-майора и кавалера Познякова был одним из лучших театров Москвы первого десятилетия XIX века. Н. Полевой говорит, что, «будучи страстным охотником до театра, Позняков жил по-барски и имел свою труппу, из которой вышли многие актеры с дарованием». Спектакли у него ставил известный актер-режиссер Сандунов, а актрис учила жена Сандунова, знаменитая «оперическая» актриса, которая спорила в славе с Фелис-Андрие.
Эти и другие восторженные отзывы относятся к 1811 году, – году расцвета Позняковского театра, – а в следующем году, 1812-м, на тех же «крепостных» подмостках увеселяли армию Наполеона французские актеры – «свободные граждане», для которых г. Боссэ – генерал французской армии – приспособил, оштукатурил, выбелил и всячески украсил полуразрушенный театр П.А. Познякова.
До нас дошла афиша лишь одного из спектаклей, в этом театре, в бытность Наполеона в Москве, а именно афиша спектакля 7 октября (25 сентября), в конце которой значится: «La salle du spectacle est dans la Grande Nikitski, maison de Posniakoff» («Спектакль в доме Познякова, на Большой Никитской»).
Через неделю после этого спектакля – 15 октября 1812 года – Наполеон подписал в Кремле, среди Москвы, объятой пламенем, свой известный декрет о парижском театре «La Comйdie Franзaise», регламентировавший окончательно его организацию, администрацию, распределение «амплуа», составление репертуара, отчетности, статут «Литературного комитета» и службу полицейской охраны.
После изгнания Наполеона Москва лишь через год – к концу 1813 года – стала подумывать о забытых ею увеселениях, и с ноября этого года, в утешение москвичей, открылся ряд спектаклей русской драмы (дававшихся, на первых порах, в пользу «бедных» города Москвы) частной труппой, причем для места представлений был избран все тот же, уцелевший, хоть и не
