— Но как? — она произнесла это одними губами, но он сумел понять.
— Когда увидел у тебя справки дома, просто запомнил фамилию врача и адрес клиники. А врач твой за энную сумму согласился обсудить со мной некоторые нюансы лечения. Собственно, это он мне и порекомендовал этого своего знакомого-бюргера. Впечатлился размером «благодарности», наверное.
Лиза зажала визитку меж пальцев и развернула её лицевой частью к Пчёлкину.
— Ты понимаешь, что никаких денег не хватит на…
— Я поговорил с Сашей. Чёрный нал. Его хватит за глаза.
Девушка тупо уставилась на бело-синюю карточку, боясь даже дышать в её сторону. В городе только-только стихли бунты, впереди абсолютная неизвестность, а он решал такие серьёзные вопросы, от которых с лёгкостью могла зависеть жизнь, вот так вот просто — сунув взятку врачу, да поговорив с другом детства. Хотя так ли легко это было на самом деле?.. Правды узнать было не суждено. Эта правда так и должна была остаться только с ним.
— Лиз, — молодой человек нервно покрутил перстень на безымянном пальце и внимательно посмотрел на притихшую Черкасову. — Я всё сломал. Позволь мне попытаться хотя бы что-то восстановить. Если у тебя осталась ко мне хоть капля…
— Как ты думаешь, — она даже не поняла, когда успела охрипнуть. — Пустила бы я тебя в свою жизнь вновь, если бы у меня ничего к тебе не осталось? Я люблю тебя со школы, Пчёлкин.
…Они вышли из ресторана, когда часы уже пробили за полночь. Вышли радостные и счастливые. Оба предчувствовали что-то хорошее, светлое, то, что не заставит себя ждать. Всё было хорошо.
— Вить, ну не надо. Давай пройдёмся лучше.
Пчёлкин лишь отмахнулся и продолжил тщетные попытки отключить сигнализацию с упрямого Вольво. Впрочем, на Лизино счастье, автомобиль был с характером, идентичным Витиному — тем ещё дрянным. И открываться хозяину, употребившему «всего» пару рюмок беленькой, не желал.
— Я в метро не пойду.
— Что, брезгуем, товарищ Пчёлкин?
— Ничего подобного.
— А что же тогда?
Молодой человек посмотрел на девушку, чьё лицо украшала лукавая полуулыбка, и закатил глаза. Ключи демонстративно перекочевали в карман пальто, и Лизавета с довольной усмешкой схватила Пчёлкина под руку, предварительно перехватив букет ромашек правой рукой и прижав его к груди.
Она была счастлива.
Как и он.
Неспеша они двинулись по тротуару в сторону ближайшей подземки. Ночь выдалась теплой, и Лиза про себя отметила, что правильно поступила, оставив плащ дома. Осторожно касаясь рукой его локтя, девушка даже забыла о ноющей боли в затылке. Сейчас ей было настолько комфортно и спокойно, что она отдала бы, наверное, всё на свете, лишь бы эти минуты длились, как можно дольше.
— Слушай, а помнишь, как я тебя из общаги Юркиной вытаскивала? — смутное воспоминание пришло совершенно внезапно и заставило улыбнуться. — По лестнице пожарной…
Пчёлкин рассмеялся — он шёл, зажав тонкую руку девушки между рукой и грудью, и смотрел куда-то вдаль.
— Помню. Смутно, правда. Больше эмоции запомнил — в шоке был от твоей решительности…
В следующий миг ему показалось, что она просто оступилась. Он даже сильнее схватил её за локоть, чтобы удержать. Но она рухнула на асфальт столь неожиданно и тяжело, что опешивший Пчёлкин моментально понял: случилось что-то страшное.
— Лиза! — забыв о дорогих брюках, он упал на колени, растоптав рассыпавшиеся цветы, и тряхнул девушку. Она, словно тряпичная кукла в его руках, безжизненно мотнула головой, и Виктор, откинув прядь пушистых волос с её лица, невольно отдёрнул руку — кожа её вмиг побледнела.
Это не могло быть правдой…
***
Отрешённо он рассматривал облупившийся подоконник, прижавшись виском к оконной раме. Страх. Страх разрывал его изнутри, но внешне никак не проявлялся. Он заполнял всё, но не выплёскивался наружу. Он заставлял стоять, глядя в одну точку, и медленно лишаться рассудка. Глаза жгло огнем, и молодой человек то и дело закрывал их, пытаясь умерить дискомфорт.
— Витя! Что?!
Он даже не слышал шагов, и оторвал пустой взгляд от окна, лишь когда услышал собственное имя. Алла Дмитриевна и Андрей Степанович — оба бледные, с перепуганными лицами — буквально подбежали к нему.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Что он мог им ответить?
— Витенька, что произошло? — осипшим от слёз голосом пролепетала Алла Дмитриевна, заглянув Пчёлкину в глаза. И от этого взгляда укололо в груди.
— Я… не знаю, — молодой человек потёр глаза и опустил голову. — Правда.
Алла Дмитриевна прижала ладонь ко рту и медленно опустилась на лавку у стены. Казалось, эта статная женщина старела на глазах. И смотреть на неё было страшно.
Андрей Степанович сел рядом, так и не произнеся ни слова и даже не взглянув в сторону Виктора. Пчёлкин четко ощутил ту ненависть, которую мужчина испытывал по отношению к нему.
И он имел на это полное право.
Минуты длились так медленно, что казалось, будто они издевались над находившимися в этом обшарпанном больничном коридоре. И за эти минуты каждый погрузился в свои мрачные мысли настолько, что, когда из платы вышел врач, они не сразу сообразили, что надо встать.
— Вы Черкасовы? — мужчина окинул взглядом серых от волнения родителей Елизаветы, и, дождавшись кивков, повернулся к подошедшему Пчёлкину. Тому, кого уже хоть как-то знал.
— Ну? — Виктор произнёс это настолько не своим голосом, что, не будь он в таком эмоциональном состоянии, непременно удивился бы сам себе.
— Мне нечем вас порадовать. Это кома. Кома после геморрагического инсульта. Готовьтесь.
Алла Дмитриевна сдавленно ахнула и зашлась слезами. А Пчёлкин вдруг почувствовал, что не может вдохнуть. Спазм сдавил горло, и молодой человек зажмурился, сдерживая внезапную дрожь во всём теле.
— Мне можно к ней?
Врач взглянул на Пчёлкина и собирался было покачать головой, но в последний момент вгляделся в его глаза. В них легко можно было прочесть мольбу.
— Пять минут вам всем. Максимум. Маша, — только вышедшая из палаты медсестра подошла к мужчине, — проследите.
…Это была не она. Она и не она одновременно. Столь чужая, поменявшаяся в лице и… практически белая. За какие-то пару часов она стала неузнаваемой. И он хотел умереть, будучи не в силах отвести от нее взгляда.
Ведь это всё равно она. Она. Его девочка.
Кончиками пальцев он коснулся её ладони — сухой и какой-то словно обветренной. Он и сам стоял, белее мела. Только глаза, наполненные предательской влагой, были красными и воспаленными. Он держал своими пальцами её, не чувствуя больше той тонкой связи, которая до этого связывала их. Не чувствовал трепета от прикосновений к ней. И от этого все внутренности скручивало ледяной рукой ужаса.
— Молодой человек, — девушка, стоявшая в углу палаты, подала голос, и он вздрогнул всем телом, обернувшись. Тонкие пальцы выскользнули из его руки, — время.
Пчёлкин молча кивнул и взглянул на Лизавету. Пришлось крепко сжать зубы, чтобы не завыть от боли. Боли… Виктор шагнул к медсестре и не сразу нашёл в себе силы, чтобы буквально прошептать вопрос:
— Ей больно сейчас?
Мария посмотрела на молодого человека и сочувственно покачала головой.
— Нет. Ей не больно.
Ответ не удовлетворил, но ледяная рука, пусть и немного, но разжалась. Виктор вышел из палаты, и, даже не взглянув ни на Аллу Дмитриевну, ни на Андрея Степановича, потёр ладонями воспалённые глаза и быстрым шагом двинулся по коридору. И даже тихий оклик Лизиной матери не заставил его обернуться.
Он не мог больше здесь находиться.
***
Бутылка водки, купленная в ближайшем ларьке, да фоном работавший телевизор — вот и вся компания. Ночь доживала свои последние минуты, а утренняя заря уже стучалась в окна. Полная окурков пепельница стояла посередине стола — он уже не помнил, сколько сигарет выкурил, сидя на кухонном диванчике прямо в плаще.
Внутри вдруг словно оборвалось что-то. Он даже передёрнулся и тряхнул головой, чтобы развеять неприятный укол в груди. И поморщился, поняв, что это не помогло. Бутылка, сиротливо стоявшая рядом с пепельницей, была наполовину опустошена, но алкоголь, да ещё и такой простой, почему-то совершенно не туманил разум. Тупо глядя куда-то в пустоту, Пчёлкин вспоминал то, что было всего несколько часов назад. Ему казалось тогда, что, если бы он ехал быстрее, то это обязательно бы помогло… Но он не решал ничего.
