Глава 25. Солидарность мертвых
Даже дурочка с расколотой черепушкой поймет, что Нафиса, будучи супругой Руфуса, постарается от меня избавиться — между нами расцвела взаимная неприязнь. Я и не знала, что между Омегой и Альфой возможна полная несовместимость. Мир непредсказуем и удивителен, а я в нем никчемная девка, которую в лучшем случае вновь скинут на попечение Верховной Жрице, а в худшем — сделают домашней прислугой. Руфус из-за упрямства и скверного характера не отправит меня в Лунную Обитель, где сам пал жертвой своей слабости.
Сумеречный Лес полнился ароматами влажного мха, молодой листвы и стойким резким запахом Полуночного Клыка. Кусты, стволы деревьев, булыжники — в свежих метках, глубоких царапинах от когтей и прилипших черных шерстинках. Миазмы оборотня вновь накрыли меня злобой. Неужели он не мог выбрать в жены другую волчицу? Не такую красивую, пышногрудую и фигуристую!
По едва заметной в редкой траве тропинке я вышла на опушку с насыпью камней по центру и торчащей из булыжников палкой, на которой были подвязаны растрепавшиеся ленточки . Рукотворный холмик кто-то осыпал душистыми белыми лилиями, чьи лепестки немного подвяли. Охнула и прикрыла рот ладонью. Кажется, я набрела на могилу Нареченной Руфуса.
— Доброго вечера, Берта, — шепнула и нерешительно шагнула к камням и цветам. — Прости за беспокойство.
Помолчала в тишине под холодной луной и обиженно пожаловалась:
— Твой муженек в дом невесту привел! Бессовестный, — я скрестила руки на груди и скривилась. — Представляешь? Ты бы видела ее! Там такая цаца!
Я смолкла и сжала переносицу в бессмысленной борьбе с ревностью, что была не моей. Мне бы радоваться, что появилась возможность избавиться от внимания Полуночного Клыка, но я продолжала и продолжала вариться в бурлящей ненависти.
Кусты можжевельника зашуршали, и к могиле Берты вышли два волка. Судя по недовольному и сердитому урчанию в зарослях притаилось еще трое и ждали сигнала от Альфы и его суки. Тихий утробный рык, и незваные гости ощерились в недружелюбном оскале, уверенно шагнув ко мне. Голодные и злобные твари. Что за разброд и шатание в лесу Полуночного Клыка? С какого перепугу на его территории, что насквозь пропахла его метками, шатаются агрессивные дикие звери?
Сбежать на босых ножках не представлялось возможным. Опрометчивое решение, потому что шерстяные поганцы точно кинутся за мной, возжелав перекусить тщедушной глупой девицей. Однако я могла обернуться волчицей, упасть на шерстяную спинку, выставив пузо в повиновении и слабости. Клыкастые хищники не тронут Омегу и уйдут, но…
Я устала всем подчиняться и не хотела выслуживаться перед диким зверьем, в чьей шерсти копошились блохи и клещи. Хоть капля гордости и самоуважения во мне должна остаться. Не паду ниц перед меховыми мешками с клыками и когтями и лучше буду истерзана под сиянием равнодушной луны.
Волки с рыком кинулись на меня. С истеричным воплем и треском платья обернулась в шерстистую химеру и прыгнула на могилу, уворачиваясь от слюнявых клыков. Подхватив когтистой лапой булыжник, с ревом швырнула его в голову выскочившей из куста зверюге, которая с визгом повалилась на траву и дернулась. Вожаки развернулись и с подвыванием вновь ринулись в мою сторону. Выдернула палку из могилы Берты, и с громогласным рыком вонзила ее в разинутую пасть Альфа-суки, захлебнувшейся густой кровью и поскуливанием. Кобель вцепился в правое предплечье, и я взревела от боли и ненависти.
Выпустив палку, которая прошла через глотку волчицы до ее желудка, я погрузила когти левой лапы в загривок рычащего подонка и вместе с ним кубарем скатилась с насыпи камней, вгрызаясь во влажный нос клыками. Как только хватка зверя ослабла, я рывком швырнула его в сторону, и с разодранным в клочья предплечьем, напрыгнула на него и вгрызлась в шею. Хруст, теплая кровь на языке, и я с ревом вырвала трахею с клочками шерсти и плоти, развернувшись к двум молодым, еще не окрепшим, волкам, что в нерешительности застыли у могилы Берты.
Верещащей фурией метнулась к хищникам, и те, поджав хвосты, с жалобным скулежом скрылись в кустах. В несколько мощных и неистовых скачков обежала могилу и в кровавом раже рванула к трупу Альфа-суки. Неразборчивый гул в голове извернулся голодом в теле, и я трясущимися окровавленными лапами с хрустом вскрыла грудь волчицы. Вырвала теплое сердце, что трепетало в последних слабых спазмах, и с урчанием и влажным чавканьем сожрала его. Ох, и знатно я повредилась в уме при падении на ступени у Лунной Обители.
Затем в черном и неистовом безумии вспорола брюхо вожаку, чтобы поглотить и его сердце, что наполнило мое тело мягкой вибрацией и жаром. Вскинула морду к Луне, и под сладостную боль, опалившую мышцы, кости и внутренности призрачным огнем, взвыла, обрывая сумрачные цепи рока, обрёкшего меня на жалкое существование Омеги в жестоком мире. Вместе с сердцами и кровью волков я насытилась и их свободолюбивым звериными духом, силой и волей.
Лизнула затягивающиеся раны на шерстистом предплечье и удивленно причмокнула. Не было во мне больше омежьей липкой сладости. Кровь — терпкая с горьковатыми нотками белой рябины. Тряхнула головой и скрутилась в конвульсии боли, что раскаленным капканом схлопнулась в утробе и через мгновение разлилась бархатной истомой. С хриплым стоном я поднялась на задние лапы, хрустнула шейными позвонками и содрала с мохнатой груди обрывки платья.
— Какого черта? — послышался грозный и тихий голос Руфуса.
Обернулась, разминая когтистые пальцы, и прищурилась на жилистую образину, покрытую черной жесткой шерстью. Полуночный Клык прижал уши, оглядывая выпотрошенных волков, перевел горящие изумлением глаза на меня и замер сгорбленным монстром, принюхиваясь к воздуху.
— Прогулка не задалась, — оскалилась в кривой ухмылке и нервно облизала нос.
Руфус тяжело сглотнул, вытаращившись на меня, словно видел меня в первый раз, и я вскипела гневом — от хвостатого мудака несло Нафисой. Он все же успел ей присунуть, пока я тут развлекалась в волчьих разборках. Мерзавец. Он всегда таким был — похотливым и подлым лицемером. Я и ему вырву сердце! Ринулась к нему в слепой неприязни, но Альфа ловко и грациозно отскочил в сторону и окрысился на меня:
