машинном отделении и матросском кубрике слышались приглушенная возня, шаги и голоса. Бунт на корабле! Предупредить Бреннера!
Его каюта находилась в нескольких шагах от меня. На мой стук он ответил сразу, хотя до этого из-за двери не доносилось ни звука.
– Кто?
– Господин капитан, Зацепов сбежал.
Молчание.
– Господин капитан, Зацепова нет в каюте! Замок открыли ключом! Вы меня слышите?
– Слышу, – сказал Бреннер после паузы. – Идите к себе, ждите …
– Чего?
– Я скоро …
– Но Зацепов на свободе!
– Черт с ним! Идите к себе и ждите меня!
Это было решительно непонятно.
– Но …
– Мичман! Вы плохо слышите? Идите к себе, запритесь в каюте и ждите приказа!
Бреннер говорил торопливо, с болезненным раздражением, будто я помешал ему в важном, неотложном занятии, к тому же, кажется, тайном. Меня вдруг осенило: он там не один. Кто-то держит его под прицелом и заставляет отослать меня. Зацепов! Он там, у Бреннера, и завладел его оружием.
– Слушаюсь, – сказал я.
Подойдя к своей каюте, я вошел, громко хлопнул дверью и тут же тихо приоткрыл на неширокую щель. Нельзя было допустить, чтобы тот, кто удерживал Бреннера, догадался, что я догадался о нем. Что дальше? Ждать и пристрелить его, как только покажется. Ломиться сейчас в закрытую дверь Бреннера – все равно что убить его.
Прошло несколько минут в полной тишине, и дверь отворилась. Я приготовился стрелять, направив ствол нагана через щель, – лампа, оставленная мною у каюты Бреннера, хорошо освещала ту часть коридора. Бреннер выглянул, посмотрел на лампу с неудовольствием, повертел головой направо, налево … Он держал себя совершенно свободно, не было ни намека, что он делает что-то по принуждению. И все же оставалась возможность, что в каюте есть еще кто-то, кого я пока не могу видеть.
И тут Бреннер вышел в коридор с большим тяжелым узлом из простыни; закинул его на спину, как мешок, удерживая левой рукой, в правой сжимал начатую бутылку коньяка. Стараясь не топать, он поднялся наверх, и никто больше из каюты не показывался. Все это было странно до крайности, будто сон: Бреннер, крадущийся с мешком за спиной.
Я заглянул в его каюту. Никого. И никаких разбросанных фолиантов и манускриптов.
Когда я вышел на палубу, одна керосинка в салоне все еще горела и желтый свет из иллюминаторов пятнал настил. Внутри никого не было и на палубе тоже. Бреннер прячется от меня? Или …
Кто-то крепко обхватил меня сзади, и не стало воздуха; я не мог кричать, пальцы сами разжались, и револьвер канул беззвучно, небо покосилось, и звезды сползли на сторону. «Зацепов!» – успел подумать я, и звезды погасли …
Сентябрь 1918 года
Ангара
Костер горит прямо на воде посреди реки – так мог бы подумать всякий, выйдя из леса на берег. Но никто не вышел, никого тут не было на десятки верст вокруг, как не было и другого огня.
Анненков открыл глаза и сел. Огляделся, утверждаясь во времени и пространстве. Позади светились окна салона, впереди на баке тоже что-то горело, но огонь прятался за надстройкой, выкидывая к борту только пляшущие отсветы. Горим?! Анненков вскочил, и острая боль, пронзившая шею, чуть было не свалила его снова. Он схватился за горло, ожидая нащупать рукоятку ножа, но не было ни ножа, ни крови. И боль тут же отступила ноющей тяжестью в затылок. «Зацепов!» – вспомнил Анненков свою последнюю мысль, нашарил под ногами револьвер и пошел вперед на огонь, прижимаясь к надстройке.
На баке горел костер. Над ним стоял Бреннер с бутылкой коньяка в руке.
– Что вы делаете?
Прямо на металлической палубе горели книги. На разостланной рядом простыне навалены были бумаги и тетради в картонных обложках.
– Вы с ума сошли! Зачем?! – Анненков таращил глаза то на огонь, то на Бреннера.
– Убирайся к черту! – сказал Бреннер впервые на «ты».
Мичман оттолкнул Бреннера, пнул ногой горящие книги – они разлетелись, рассыпая искры.
– Отставить! Пошел вон! – бросился Бреннер на мичмана.
Оттолкнул с силой, свалил с ног подсечкой, сапогами сгребал в кучу тлеющие бумаги, и они снова заполыхали. Анненков вскочил – Бреннер направил на него маузер:
– Не подходи!
– Капитан! Зацепов на свободе, он хотел меня убить!
Бреннер смотрел на Анненкова с пьяной невозмутимостью. Про Зацепова он словно и не слышал.
– Я приказал тебе сидеть в каюте! Какого черта?
– Это вы на меня напали! – прозрел Анненков.
– Ты не выполнил приказ! Я пытался избежать этих твоих истерик …
– Вы меня душили! – задохнулся Анненков.
– На шее есть такая точка, если нажать … потом покажу, пригодится.
– Вы слышали, что я сказал? Зацепова освободил кто-то!
И снова Бреннер промолчал безразлично. И снова Анненков догадался.
– Вы?! И где он?
– Уплыл.
– Вы его отпустили?!
– Так мы доложим государю.
Анненков молчал, разглядывая Бреннера. В нем что-то изменилось.
– Когда ты спал на посту, я вывел его на корму и отпустил … по течению … Зацепов пришел сюда с сатанистами. Он не из главных, правда, а из обслуги. А капитан наш это скрывал. Так что я посадил его под замок в его же каюте.
– Зачем вы это делаете? Это же документы, – сказал Анненков уже без прежнего запала. – Я бы тоже хотел прочесть …
– Не надо тебе читать это! Никому нельзя это читать!
– Я что-то видел там, у могил …
– Не советую напоминать о ваших выходках у могил! Государь уже сделал мне внушение насчет вас.
– Внушение?
– Молчать! Вы всех раздражаете! Вы всем надоели, чертов выскочка!
– Я просто хотел понять …
– Нечего здесь понимать!
Бреннер бросил в огонь оставшиеся бумаги вместе с простыней, и они запылали. Взял бутылку и приложился к ней.
– Но почему? Что там? – не унимался Анненков.
– Идите спать, мичман. Я заступаю на пост. Имейте в виду, ваш сон на посту я вам прощаю только потому, что вас два дня некому было сменить … Я был занят …
– И вы бы стреляли в меня из-за этого? – Анненков кивнул на чернеющие в огне бумаги.
Костер догорал. Они стояли по разные его стороны. Бреннер протянул Анненкову бутылку…
Из записок мичмана Анненкова
10 сентября 1918 года
Ударом в челюсть я свалил кочегара Коровина.
– Встать, скотина! – приказал Бреннер.
Но какое там – встать. Коровин лежал без движения на полу салона. Двое других бунтовщиков – кочегары Устюгов и Битюгов – стояли тут же на коленях. Руки у всех были связаны.
Еще
