домой – те же старые вещи, те же книги на полках, то же равнодушие к уюту. Лялька болела, открыла ему в халате и тапочках и застеснялась чудовищно.
Он встряхнул ее хорошенько и сказал:
– Я все узнал про кутюрье. Учат в училище дизайна и прикладных искусств. Ты слышишь меня – запомни, завтра поезжай и выясни. Я в армию ухожу, буду писать. Теперь твой адрес знаю.
И опять из скорлупы стеснительного ужаса выглянули круглые голубые глаза. Лялька обняла его и пообещала:
– Я все узнаю, я тебе напишу. Я тебе писать буду. Ты мне адрес дай. Или, знаешь, я к твоей маме зайду – она же будет знать адрес, правда?
– Правда, Лялька, она будет тебе рада. Я рассказал, как мы в кино ходили. Она приглашает тебя.
– А тебя далеко или не очень?
– Не знаю, не говорят. Может, не очень, а может, Дальний Восток.
Они поцеловались, и Стив убежал. Последний вечер хотел быть с мамой.
* * *
Во дворе опять маячил Бельды. И нудил:
– Не в службу, а в дружбу. Ну сделай доброе дело, ты же арабский знаешь.
Дело было нетрудное. Надо было пойти в лагманную, там найти Саида и завязать с ним дружбу.
– В смысле? – не понял Стив.
– Передать от меня привет.
– И все?! – не поверил Стив.
– Все, – ласково сказал голубоглазый мерзавец, – и мы квиты.
Проклиная все на свете, утром прямо с вещмешком и в самом затрапезном виде, в котором обычно ребята уходят в армию, Стив решил забежать в лагманную.
Эти частные заведения только начали возникать в Москве и являли собой свободную конкуренцию – кто кого обдурит.
Ранним утром ему удалось прорваться внутрь с криком:
– Мне к главному, срочно, у меня повестка в армию.
Внутри было не убрано, нечисто, с кальянами на полках и с охранником, в грязных шароварах и в театральном мундире, который стоял на страже и был похож на киношного злодея с кривой саблей.
Стив негромко и весомо сказал ему:
– Ассалям алейкум. – И спросил: – Саид где?
Охранник, которого Стив окрестил духанщиком, неуверенно махнул рукой в сторону кухни – оттуда пахло прогорклым маслом и вчерашними наскоро подогретыми лагманами.
Как в американских боевиках крестный отец Саид, обложенный потрепанными томами сказок Шахерезады, вкушал что-то дорогостоящее. На мизинце блистал алмаз размером с перепелиное яйцо.
«Духанщик», ставший визирем, припал к уху крестного отца и зашептал по-русски:
– Важный гость, просит принять.
И ушел в тень, даже совсем исчез – из зала ресторана послышались голоса посетителей.
– У тебя хасада, – вдруг спросил Саид, – вялость, лень, скука. Есть?
– Не знаю.
– Узнаешь. У кого хасада – он пропал, только Аллах поможет. Любишь уединение? Не уверен в себе.
Стив прислушался к себе и понял – есть хасада.
– Змеи, огонь, кровь, мыши снятся?
– Не помню.
– Снятся, я по глазам вижу. Это зависть. Какие суры читаешь?
– Я в армию ухожу.
– Всегда можно найти время. Сафара ходишь? Сухое омовение. Половой акт сделал – омылся. Чистая земля очищает мусульманина не хуже воды. Идешь строем, сделали привал – сразу сухое омовение и намаз. Тогда хасада не страшна. Уйдет от тебя, не будут мыши сниться.
Опять внимательно посмотрел. Стив изобразил напряженное выражение интереса к информации, а сам думал: «Какого хрена я сюда приперся?!»
Саид буквально вонзился в гостя острыми глазами:
– Что хочешь?
– Привет от друга.
– Как звать?
– Бельды.
Долгая пауза. Потом:
– Пусть зайдет.
Помолчали.
– Больше ничего?
– Ничего.
Саид махнул рукой – можешь идти.
Забыв вдруг как надо по-арабски прощаться, Стив вылетел пробкой из лагманной. Тема полового акта была интересной, но не актуальной. Хотя ради Ляльки он был готов есть сухой песок, даже не самый чистый. И совершать намаз. Если понадобится.
* * *
Около лагманной что-то происходило неприятное. Опаздывать на сбор призывников Стив не хотел и начал протискиваться сквозь агрессивную толпу, негромко бормоча строки Омара Хайяма. Его услышали и пропустили. Висело неприятное агрессивное ожидание неизвестно чего.
В это время во двор вбежали двое – Бельды и еще кто-то. В руках у этого «кого-то» было оружие. Бельды, увидев Стива, бросился к нему и спрятался за его спиной.
– Тихо, тихо, – сказал он на ухо. – Ну что, примет меня Саид?
– Примет, примет, – Стив старался скинуть с себя грузного Бельды, но вдруг ощутил: что-то тяжелое тычется в спину.
Стив разозлился:
– Иди к черту, – закричал он, – я на сборный опаздываю, отпусти немедленно.
Мимо уха Стива медленно протиснулся холодный металл, и раздался выстрел. Упал тот, второй, толпа стала стремительно редеть. Через несколько секунд Стив стоял посередине двора совершенно один, если не считать упавшее тело неведомого врага Бельды.
Разбираться в ситуации Стиву совершенно не хотелось, и он побежал к метро, стараясь наверстать время. В голове билось – наверное, Лялька пришла и ищет меня, или мама, – а я ей говорил: не ходи!
Взяли его прямо во дворе военкомата. Как он понял – Бельды навел. Ни мамы, ни Ляльки, слава богу, на проводах не было.
С чистой совестью Всеволод Генрихович Эпштейн предстал перед судом.
Ему в голову не могло прийти, что Бельды, прикрывшись Саидом, свел счеты, с кем надо было, и, не моргнув глазом, свалил все на Стива. Братство поднатужилось и хорошо заплатило адвокату.
Объяснения Стива не были приняты судом, обвинение упорно твердило, что по результатам баллистической экспертизы стрелять мог только он. И показывали схемы, похожие на выкройки джинсов.
Стив просил найти хоть какого-нибудь свидетеля. Судья отклонила просьбу, она говорила только про баллистическую экспертизу. Никакие доводы, никакие характеристики из института и ателье не работали. Дело было состряпано: десять лет колонии за умышленное убийство.
Под громкий плач мамы вместо армии ее мальчик направился отбывать десять лет в места не столь отдаленные. «Накаркал себе дальнюю дорогу, – думала мама, – как его отец. Ничего себе – наследственность».
Лялька писала письма почти каждый день – получал он их редко и скопом с большим опозданием. И не сразу понял, что она давно уже ему ничего не пишет. Попросил маму связаться с ней. Оказалось, что Ольга Токмакова уехала из Москвы в неизвестном направлении.
Дальнейшие поиски ничего не дали. Лялька испарилась. Стараясь хоть как-то выживать, Стив начал шить – сначала костюмы для лагерного спектакля по Шекспиру, потом поварихе Ларисе Дмитриевне – таких обширных масштабов, что ему просто стало интересно, как можно одеть эту груду телес и даже украсить. Удалось. Тогда попросили две охранницы – одна из них была даже хорошенькая.
Стиву нашли помещение, поставили подольскую ножную машинку, принесли инструменты: мелки, ножницы, бумагу для выкроек, карандаши, краски, иголки, нитки.
И заработал кутюрье Всеволод Эпштейн и стал местной достопримечательностью. Свадебное платье сшил дочери начальника – зашибись: она его даже надеть боялась: оно переливалась неизвестными науке стразами и топорщилось брюссельскими кружевами, сплетенными собственноручно Стивом.
Он понял – жить можно везде. Он знал – надо выжить хотя бы ради мамы. Чтобы одеть ее однажды в королевские одежды, в
