– Ничего, – через мгновение ответил Гарри.
Встречная машина поравнялась с ними, блеснула фарами и проехала мимо. Гарри снял машину с ручника, и они отправились дальше.
– Он хочет доказать нам, что эта потусторонняя маленькая девочка действительно существует, – сказала Эви.
Гарри снова притормозил.
– И как он это делает? – спросил он. – Постойте, не говорите, сейчас соображу. Он что, пытается ее сфотографировать?
Эви кивнула.
– Более того, – сказала она. – Он уговорил какого-то своего друга прокрасться по церковному двору, делая вид, что это она. Он показал мне больше двух десятков снимков, которые сделал сегодня вечером. На пяти из них видна маленькая нечеткая фигура, которая прячется за камнями.
– И что он вам сказал? Кто это?
Они проехали еще один поворот, и перед ними открылся лежащий внизу Гептонклаф, который таинственно мерцал в темноте огнями, словно город из волшебной сказки.
– Он сказал, что не знает, – ответила Эви. – Что он не подозревал о том, что там кто-то может быть. Врет, конечно, потому что эта фигура находилась на всех снимках в фокусе. Том должен был знать, что он или она находится именно там. Но все дело в том, что ведет он себя очень умно и рационально. Я полагаю, он знает, что девочка эта нереальная, но все равно хочет, чтобы мы поверили в нее. И умышленно делает снимки, которые, как он знает, можно истолковывать по-разному.
– Значит, он открыто не утверждает, что это та самая девочка?
Еще один поворот, еще один взгляд на темный ландшафт внизу.
– Нет. Он так и не рассказал мне о ее существовании. Поэтому я тоже не могу вести разговор о ней. Я должна дождаться, когда он сделает это сам. Почему мы едем сюда вверх, в торфяники?
– Так короче, срезаем дорогу, – сказал Гарри. – А что, если она настоящая?
Эви на мгновение задумалась, а потом, глядя на него сбоку, улыбнулась.
– По словам родителей Тома, он говорит об этой девочке так, будто это не человек, – ответила она. – Кстати, никаких коротких дорог через торфяники тут нет. Вы меня что, похитили?
– Да, – сказал он. – А что, если это просто человек с необычной внешностью? Насколько я понимаю, Том видит ее только ночью. Это может сбивать его с толку. Что, если здесь есть кто-то, кто любит прятаться, разыгрывать и при этом быть немножко не в себе?
Они поднимались все выше и выше, и темень вокруг них разливалась по торфяникам, словно черные чернила. Где-то снизу вспыхнул фейерверк. Когда он погас, Эви увидела на фоне неба темные очертания деревьев.
Она подумала еще немного, но потом отрицательно покачала головой.
– Нет, ее видит и слышит только Том. Куда мы, собственно, едем?
– А что, если Джиллиан тоже слышит ее?
– Джиллиан?
– Джиллиан слышит, как погибшая дочь зовет ее. Она клянется, что это голос Хейли. Она рассказывала вам об этом?
Джиллиан ей никогда ничего подобного не говорила. Нет, не так, она говорила, что никогда не видит ее. Никогда не видит!
Гарри повел машину медленнее, потом включил дальний свет и съехал с дороги. Теперь они ехали по открытому торфянику, по едва заметной фермерской колее. А впереди, казалось… не было ничего.
– Она говорит, что в ее квартиру кто-то заходит, – продолжал он, еще сбрасывая скорость, так что теперь машина едва ползла, трясясь и подпрыгивая на ухабах. – Кто-то переставляет там вещи, в особенности игрушки Хейли.
Они выехали на небольшой ровный участок. Гарри выключил двигатель и погасил наружные огни. Неожиданная тишина казалась пугающей, а отсутствие света пугало еще больше. Гарри превратился в размытый силуэт, в тень, но почему-то теперь ей было еще труднее смотреть на него.
– Джиллиан и Том стали моими пациентами по вполне понятной причине, – сказала Эви, обращаясь к приборной доске. – У обоих есть проблемы.
Он пошевелился, и она невольно затаила дыхание. Но он всего лишь протянул руку, чтобы откинуть крышу. Мягкая кожа сложилась где-то сзади, и ночь, пропахшая дымом костров и порохом, тут же окутала ее своим холодным одеялом. Над головой Эви раскинулось темно-сливовое небо, и казалось, что яркие звезды стали на пару световых лет ближе к земле.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Скажите, если станет холодно, – сказал он, откидываясь на спинку сиденья. Помолчав немного, он вдруг сказал: – А что, если я тоже слышал ее?
Она рискнула посмотреть ему в глаза.
– Что?
Он сидел, закинув руки за голову, и смотрел в небо. Что бы он ни собирался сейчас сказать, говорить это ему было явно неудобно.
Влажный ночной воздух щекотал Эви нос. Скоро пойдет дождь. В небо ударил залп фиолетовых звездочек и на секунду привлек их внимание.
– У вас глаза такого же цвета, – сказал Гарри. – И еще… Да, я тоже слышал голоса. Сверхъестественные бестелесные голоса, которые исходят из ниоткуда.
Он и не думал ей об этом говорить.
– Когда? – спросила она, немного привстав. – И где?
– Когда был один, – сказал он. – Впрочем, только в Гептонклафе. И только в церкви или вокруг нее. Держу пари, что в школе Том этих голосов не слышит, не так ли?
Эви снова откинулась на спинку.
– Мне нужно подумать над этим, – сказала она. – Что мы, собственно говоря, здесь делаем?
– Я нашел это место пару недель назад, – сказал Гарри, наклоняясь, чтобы включить магнитолу. Он нажал кнопку, раздалось шипение. – Мы находимся примерно в двадцати метрах от Моррелл Тор, самого высокого места на этих торфяниках. Я тогда пообещал себе, что обязательно приеду сюда и буду смотреть фейерверк.
Чокнутый. И ей нужно прекратить глупо улыбаться, этим она только поощряет его.
– Вы на три дня поторопились, – заметила она.
Он повернулся к ней, и его рука легла на спинку ее сиденья. Он был всего в нескольких сантиметрах от нее. Она чувствовала запах пива, которое он пил у Флетчеров.
– Я не был уверен, что через три дня вы будете рядом со мной, – сказал он. – Вы любите танцевать?
– Я… что?
– Танцевать. Ну, знаете, двигать телом в ритме музыки. Я специально выбрал эту песню.
Эви прислушалась.
– «Танцы в темноте», – тихо сказала она. – Моя мама любила это слушать. Куда вы?
Гарри вылез из машины и обошел ее. Потом открыл дверцу и предложил Эви руку.
Она покачала головой. Определенно чокнутый.
– Я не могу танцевать, Гарри. Вы же видели меня. Я едва передвигаюсь самостоятельно.
Как будто не слыша, он нагнулся и увеличил громкость. Потом взял Эви за руки и потянул из машины. Она уже открыла рот, чтобы сказать, что ничего не получится, что она сто лет не танцевала, что это закончится тем, что они растянутся на земле, как вдруг обнаружила, что он крепко держит ее за талию и они довольно легко преодолели последние метры проселочной колеи до каменной площадки. Он взял ее правую руку, а второй рукой продолжал обнимать ее за талию. Пиджак его распахнулся. Рука казалась ледяной. Крепко прижимая ее к себе, Гарри начал двигаться.
Старенькая кассетная магнитола, похоже, как-то искажала музыку, заставляя ударные звучать громче и настойчивее, чем ей это помнилось. И вообще, все это было нелепо и так громко, что должно было быть слышно даже в городе, но переживать по этому поводу было невозможно, как невозможно было думать о чем-то еще, кроме как о Гарри, который, танцуя так, будто был рожден специально для этого, придерживал ее и тихонько напевал ей на ухо.
Ветер бросил ее волосы ему в лицо. Он мотнул головой и повернулся, чтобы прикрыть Эви. Они все продолжали двигаться по твердому камню скалистого холма, раскачиваясь вперед и назад на четыре такта. А она-то думала, что больше уже никогда танцевать не будет…
– Поющий и танцующий священник, – прошептала она, когда почувствовала, что музыка заканчивается.
– И еще я был в университетской рок-группе, – сказал Гарри, когда вокал стал стихать и над торфяником поплыли звуки саксофона. – Мы играли там некоторые альбомы Спрингстина.
Затем затих и саксофон. Гарри отпустил ее ладонь и обнял Эви обеими руками. Щекой она ощущала тепло его шеи. Это было безумие. Она не могла вступать с ним ни в какие отношения, они оба это понимали, тем не менее стояли здесь, фактически на краю света, вцепившись друг в друга, как подростки.
