Я ни слова не сказала, хотя надо бы; поблагодарить Крэйга за дружбу, потому что я, если смотреть правде в глаза, отнюдь не хороший друг. А вот Крэйг изо всех сил поддерживает меня, и даже сейчас, когда у него самого голова полна невеселых мыслей, способен поднять мне настроение.
– Ты хороший парень, Крэйг, – заключила я, наконец взглянув ему в лицо и улыбнувшись.
– Звучит как мысль вслух, но приму за комплимент.
* * *
Войдя в дом, я сразу же обратилась в сторону кухни:
– Дориан еще не вернулся?
В ответ – тишина.
Стянув ботинки и бросив в прихожей сумку со сменной одеждой, я направилась на поиски Ноя. Он сидел на кухонной тумбе у окна, смотрел на сад и рассеянно поглаживал котенка, свернувшегося в клубок у его бедра. Я осмотрела фигуру Ноя: босые ноги, потрепанные штаны, старая вязаная кофта; нет ни наушников, ни журнала рядом; каждая поверхность кухни сверкает чистотой – никаких фантиков, банок из-под варенья, крошек.
– Что случилось? – встревоженно спросила я, и Ной наконец-то повернул голову, нашел меня взглядом и отстраненно произнес:
– Дориан ушел.
Я хотела спросить «куда» или «как скоро он вернется», но, когда открыла рот, поняла, что уже знаю ответ. Дориан уже не вернется. Он ушел навсегда. И даже не попрощался. Меня бросило в жар, и перед глазами все поплыло, будто кто-то внезапно ударил меня в лицо, а я не успела увернуться или защититься. Я крепко вцепилась пальцами в стол – небольшой обеденный стол, где мы так часто сидели втроем.
Мы только что разговаривали. Его широкие плечи загораживали проход к лестнице, за которой находилась гостиная, а глаза буквально впивались в меня. Он хотел понять, зачем я вернулась. И вот, я вернулась, а Дориан ушел.
– Почему он не попрощался?! – В другой раз я бы притормозила. Смутилась бы, услышав свой громкий возмущенный голос, но не сейчас. Потому что не могла поверить, что Дориан просто взял и ушел. Навсегда исчез. Как и все остальные.
Я резко повернулась в сторону гроба под скатертью. Внезапно я возненавидела эту белоснежную ткань с аппликациями фруктов – единственное яркое пятно на внезапно ставшей безжизненной кухне старенького особняка Харрингтонов.
– Он не любит прощаться, – отрешенный голос Ноя прозвучал словно издалека. Я не смогла пошевелиться. Меня разом охватило раздражение, удивление, горечь, обида и страх.
В сердце, где уже были раны, нанесенные моими родителями и Джорджи, Дориан тоже решил оставить болезненную ярко-алую царапину.
– Я тоже не люблю.
Чувства прорвались наружу; под веками стало жарко, а затем все поплыло, хоть внешне я застыла, продолжая цепляться за стол так, что заболели пальцы. Внутренне я разрывалась между противоположными желаниями: заплакать и держать себя в руках, упасть в кресло или подняться наверх и залезть под одеяло, словно там, в кровати под одеялом, все еще безопасно.
Я знала лишь одно: нужно двигаться.
– Как он мог просто взять и уйти? – спросила я, понимая, что Дориан мне абсолютно ничего не должен. Он поступил правильно. Он вымотался и устал, двигаясь к невыполнимой цели; и найдя свою первую любовь, он решил провести с ней остаток своей псевдожизни. Прощаться не было времени.
Просто неожиданно навалилось все разом.
День катился по наклонной, как накреняется горизонт из окошка иллюминатора, когда самолет взмывает ввысь. И я почувствовала, что задыхаюсь.
– Кая. – Ной назвал мое имя, но будто произнес «упокойся» или «замолчи», соскочил с тумбочки и приблизился ко мне, продолжая выглядеть невозмутимым. Если бы на ногах Ноя были тапки-собаки, я бы рассмеялась. Мне стало холодно от одного только воспоминания о том, как неприятно идти по ледяному полу нормальному живому человеку, но прикипела взглядом к его босым ногам, считала шаги – что угодно, лишь бы не поднимать взгляд, лишь бы не слышать его слов.
– Дориан тебя не бросал, – заверил Ной, останавливаясь в шаге от меня. Я так и смотрела в пол, чувствуя себя крошечной, невидимой глазу пылинкой где-нибудь в темном чулане. Ной был выше меня сантиметров на тридцать, но сейчас казалось, будто на сто; его руки, легшие на мои плечи, ощущались тяжелее и весомее, чем когда бы то ни было. Его пальцы сжали мои ключицы, торчащие из-под кофты, больно вонзились в кожу во впадинках. – Дориан тебя не бросал, просто он не любит прощаться. Не умеет. Впрочем, так же, как и ты. И это был его выбор, который ты должна принять. – Я вздрогнула, потому что последние слова Ноя задели за живое. Конечно, я знала, что должна это принять.
Я прошептала:
– Ты его видел?
– Конечно. – Голос Ноя был твердым и бодрым. Обнадеживающим. Словно он пытался донести до моего разума истину: ничего страшного в случившемся нет. Но оно было. Вдруг стало страшно. Очень, очень страшно. Те ростки страха, которые я пыталась уничтожить, все-таки прорывались. Они колючими ветвями обернули мои щиколотки, лодыжки, колени, бедра и поползли вверх по позвоночнику, достигли мозга. – Он сказал, что будет скучать. Сказал, что для него ты стала семьей. Он знал тебя задолго до знакомства и, общаясь с Мэгги, привык к тебе. Он сказал, что сожалеет, что не смог помочь тебе с целью. Сказал, что хочет провести время со своей семьей. – В моем горле стало вдруг тесно и больно. После секундного молчания Ной закончил: – Я сказал, что ты поймешь, потому что и для тебя семья превыше всего.
Слова на ум приходили странные, но именно их я Ною и выдала хриплым голосом, изможденно уронив голову на грудь:
– Внутри меня дыра. Огромная черная дыра. В эту дыру провалились все: Джорджи, папа, мама, Ной Эллисс, теперь Дориан. Они все просто взяли и исчезли из моей жизни, будто их никогда не было – раз – и все! – Я спрятала лицо в ладонях, только бы остудить раскрасневшиеся от возбуждения и гнева щеки.
Ной ничего не произносил, поэтому мой мозг, будто насмехаясь, воспроизводил: «Внутри меня дыра». «Огромная черная дыра». «Пусто и холодно».
Ты же просто призрак, Кая.
Ной мягко и решительно опустил мои руки, и я спросила, взглянув на него:
– А ты?
Он в замешательстве вскинул брови, и я, к своему ужасу, увидела его лицо будто сквозь мутное, но нагретое горячим солнцем, стекло.
– Я? – удивленно переспросил он. – Я никогда не исчезну.
Я против воли рассмеялась, но это был невеселый смех, он был похож на скрип старого колеса или ржавых дверных петель, которые пора бы смазать маслом, – ядовитый, саркастичный, недоверчивый.
– Ты на взводе, – произнес Ной таким голосом, будто его осенило. Руки с задранными до локтей рукавами опять оказались на моих плечах, впились в ключицы. Затем вдруг Ной без предупреждения накрыл мою шею и сцепил пальцы в замок. – Боже! – вдруг воскликнул он, и я вздрогнула.
– Да ведь у тебя жар! Неудивительно, что ты выглядишь так
