Однако воинственность Майкла Форда только нарастала. Он, похоже, сам себя накручивал. Он играл мышцами, как будто накачивал их только затем, чтобы иметь возможность набить кому-нибудь морду. Я понял, что означает выражение «рвется в драку». И принялся машинально соображать, как же мне надо себя вести, чтобы Майкл не видел во мне противника.
Однако Перри Стюарт, который носил величественный бабушкин плащ, почему-то не мог – или не желал – изображать смиренную овечку. Не знаю, что за вызов прочел Майкл на моем лице, но он только сильнее рассвирепел.
Эми, которая, похоже, видела своего супруга насквозь, явно решила поставить на фаворита, рассчитывая не просто выиграть, но и отбить у меня охоту впредь противоречить ему. Она улыбалась. «Ей нравится смотреть, как он дерется! – осознал я. – Ее это возбуждает! Окажись она в древнем Колизее, она была бы среди тех, кто требовал крови гладиаторов».
– Давай, Майкл! – подзуживала она. – Пусть выкладывает, куда он на самом деле девал те немецкие письма! Неужто ты позволишь ему уйти безнаказанным? Врежь ему как следует!
Никто из них – если не считать Робина Дарси – не проявлял ни малейшего желания обсуждать что-либо, в том числе и немецкие письма, не размахивая оружием. Похоже, сейчас они были просто не способны судить здраво. Они осыпали меня разнообразными угрозами (хотя об аллигаторах речи не было). И вот наконец внутренняя необузданность Майкла, подстегиваемая и разжигаемая криками и воплями прочих, прорвалась наружу, точно лавина: она постепенно набирала разбег, пока не обрушилась на меня всем своим весом.
Майкл Форд налетел на меня с кулаками и отшвырнул назад, прямиком на какой-то комод с весьма острыми углами. Его жена встретила этот подвиг восторженным возгласом.
Эвелин и Арнольд зааплодировали.
Один хозяин промолчал.
Я пытался остановить натиск Майкла, отчаянно тыкая кулаками куда попало, пинаясь и брыкаясь, но ему все это было нипочем. Он-то ведь был профессиональный боксер. Даже будь я в наилучшей форме, все равно бы мне не одолеть его в драке.
Майкл не спешил. Бил с толком, с расстановкой, давал мне прочувствовать каждый удар.
В какой-то миг мне удалось оторваться от него. Майкл остановился перевести дыхание, и я отбежал на другой конец гостиной, перекатился по лучшему ковру Эвелин и сбил с ног Дарси. Я притянул его голову к себе за волосы и шепнул ему на ухо, отчетливо, но с немалой долей отчаяния:
– Отворите дверь на веранду и ступайте спать!
Я еще успел заметить, как Робин изумленно расширил глаза, но тут на меня вновь налетел Майкл и, под нарастающий безумный рев болельщиков, вновь принялся доказывать мощь своих мускулов. Похоже, он позволил себе оторваться на всю катушку исключительно потому, что в повседневной жизни ему слишком редко представлялась такая возможность.
Было очевидно, что мое поражение близко. Я уже был повержен на колени, как морально, так и физически, когда Дарси наконец-то добрался до тяжелых раздвижных застекленных дверей на веранду. Сам я к тому времени был бы просто не в состоянии раздвинуть тугие створки, но, когда я увидел, как Робин Дарси отдернул в сторону огромную стеклянную панель, когда я услышал рокот дверных роликов и шум волн на берегу и почуял соленый запах моря, когда передо мной открылся путь к спасению, я собрал все остатки сил, недоеденные чертовыми микобактериями, выкатился из-под топочущих ног Майкла, прополз несколько шагов на четвереньках, точно младенец, напрягся, рванулся… и успел добежать до середины веранды прежде, чем они опомнились и с криками ринулись в погоню.
Спотыкаясь, точно пьяный, я сбежал по каменным ступеням к бассейну и скорее плюхнулся, нежели нырнул в воду. Наконец-то я был в своей родной стихии! Но меня охватила ужасная слабость. Я плыл вдвое медленнее, чем обычно.
Я надеялся, что наш неравный бой на этом и закончится, но просчитался. Кровожадность Майкла Форда просто сменила направление. Он не стал прыгать в воду следом за мной прямо в одежде. Вместо этого он выхватил у Эми пистолет и принялся палить в меня. Пули шлепали по воде вплотную ко мне.
Видимо, Майклу просто не приходило на ум, что будет, если в частном бассейне обнаружат труп известного метеоролога, изрешеченный пулями из зарегистрированного оружия. Да и в дурные головы его приспешников не могла пробиться простая мысль, что в случае Майкловой победы всем им светит немалый срок за решеткой.
Я больше не пытался плыть зигзагом, чтобы уйти с линии обстрела. И рассчитывать угол преломления я тоже был не в состоянии. Я просто судорожно ухватился за решетку, идущую вдоль кромки воды по периметру бассейна, и забился под выложенный плиткой нависающий бортик – к сожалению, слишком узкий. Майкл яростно взвыл и, видя, что с того места, где он стоит, ему меня не достать, побежал на ту сторону бассейна.
Вода замедляет скорость пуль, но недостаточно. Что меня спасло, так это преломление. А действует оно тем лучше, чем глубже находится мишень, потому что за счет преломления кажется, что мишень находится не там, где она есть на самом деле. Если ваш противник будет стрелять в то, что видит, то никогда не попадет. Главное – нырнуть поглубже. Я набрал побольше воздуху и нырнул. Ни одна пуля в меня так и не попала, но зато грудь у меня чуть не лопнула.
Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем наконец веранду и бассейн затопил свет прожекторов и из кустов под завывание сирен хлынули темно-синие формы, крича в мегафоны и многозначительно размахивая пистолетами. Каким родным показался мне голос полицейского, который навел на меня дуло пистолета и приказал вылезти из воды и встать на колени! Снова, как и в прошлый раз, в затылок мне уперлась тяжелая рука, в ухо мне принялись орать какую-то галиматью и на моих запястьях защелкнулись наручники.
Полицейские были не те, что в прошлый раз. Эти, пожалуй, были более напуганы и вследствие этого более грубы. Впрочем, грех жаловаться: они ведь мне буквально жизнь спасли.
На той стороне бассейна Майкл, в той же унизительной коленопреклоненной позе, пытался отговориться:
– Да мы просто пошутили, начальник!
Кроме того, он утверждал, что является близким другом местного капитана полиции и его непосредственного шефа.
Арнольд, Эвелин и Эми выражали крайнее возмущение. Они, дескать, не понимают, по какому праву с ними так обходятся. Это возмутительно. Они добьются, чтобы полицейских уволили всех до единого.
– Сколько вы получаете? – говорил Майкл. – Хотите получать вдвое больше?
И вот в разгар этой более чем драматичной сцены явился Робин Дарси, зевающий, облаченный в шелковый халат. Он нашел старшего по чину и извинился за то, что из-за его гостей случайно сработала сигнализация.
– Я ужасно извиняюсь, лейтенант. Сигнализация установлена на таймер и через определенное время срабатывает автоматически.
Дарси пообещал, что ложных тревог больше не будет. Просто его гости, видимо, затеяли шумную игру и выбежали на веранду. Это он виноват, что забыл отключить сигнализацию. Да, конечно, он, как всегда, с удовольствием внесет пожертвования в фонд ежегодного полицейского бала.
Лейтенант обошел бассейн. Робин семенил следом за ним, а за Робином шагал разочарованный полисмен с ключом от наручников. Они освободили по очереди: Эми, которая шипела и плевалась, точно дикая кошка, громко негодующую Эвелин («В моем собственном доме!!!») и Арнольда, изрыгающего проклятия гулким басом.
Отпустили и Майкла, хотя он к тому времени принялся грозить страшной местью всем подряд. Надо сказать, меня не порадовало, что Майкл снова на свободе.
– Мы, в принципе, имеем право задержать всех ваших гостей за агрессивное поведение, – заметил лейтенант, пряча свой блокнот и ручку. – Мы бы так и сделали, если бы не Шейла.
Дарси напомнил ему, что я все еще терпеливо стою на коленях – хотя, возможно, я был так терпелив просто потому, что у меня не осталось сил возражать.
– Кто такая Шейла? – спросил Дарси. Полицейский вскинул брови.
– Ураган, – сухо пояснил он. – Нам сейчас вовсе ни к чему, чтобы наши камеры были забиты мелкими хулиганами.
Его помощник снял с меня наручники, и тут я обнаружил, что встать не могу. Спасибо Майклу. Лейтенант, видя это, предупредил, что, если мистер Форд еще что-нибудь учудит, он окажется за решеткой, невзирая ни на какой ураган.
Управившись, полицейские убрали свои пушки и удалились. Эвелин, не слушая никаких возражений, загнала всех гостей в дом, включая Майкла. На меня она только злобно зыркнула и оставила меня на веранде.
Я опустился в один из шезлонгов и вперил взгляд в безмятежное небо.
Прислушавшись к себе, я решил, что, пожалуй, боль, которая волнами накатывает на мое измученное тело, вполне терпима. Наверное, мне было бы легче ее терпеть, если бы мне удалось хоть чего-нибудь добиться. Но об этом говорить было пока рано.
