я гость здесь?
— Конечно, Садуко, в моем доме ты всегда желанный гость, — смутившись, ответил Умбези. — Хотя, как это бывает, сегодня я принимаю великого человека. — И он посмотрел на Масапо.
— Вижу. — Садуко обвел взглядом гостей. — И кто же из них великий человек? Спрашиваю затем, чтобы поприветствовать его.
— Ты отлично знаешь, умфоказа (то есть наглец), — сердито рявкнул Масапо.
— Я отлично знаю, что, не будь ты здесь гостем и окажись за забором, я бы это слово затолкал тебе в глотку древком моего ассегая, — ответил Садуко в бешенстве. — Догадываюсь, зачем ты здесь, Масапо, как и ты можешь догадаться, зачем здесь я. — Он перевел взгляд на Мамину. — Скажи мне, Умбези, этот жалкий вождь амансома — уже признанный жених твоей дочери?
— Нет-нет, Садуко, — замотал головой Умбези. — Нет у нее признанного жениха. Может, присядешь и поешь с нами? Расскажи нам, где ты был и почему вернулся так скоро и… непрошено?
— Я вернулся сюда, Умбези, говорить с белым вождем Макумазаном. Что же до того, где я был, это мое дело, а не твое или Масапо.
— Хм, будь я хозяин этого крааля, — заметил Масапо, — я бы вышвырнул из него эту бездомную шелудивую гиену в облезлой шкуре, заявившуюся сюда пожирать твое мясо, а то и, — многозначительно добавил он, — выкрасть у тебя дочь.
— Говорила я тебе, Макумазан, когда два самца встретятся, обязательно подерутся? — прошептала мне на ухо Мамина.
— Говорила; вернее, это я так сказал. Но ты не ответила, что станет делать самка.
— А самка, Макумазан, заберется в свою нору и будет наблюдать за происходящим. Как делают все самки. — И она снова тихонько засмеялась.
— Масапо, почему бы тебе самому не выгнать гиену? — спросил Садуко. — Ну, давай, обещаю тебе добрую охоту. Там, за забором этого крааля, другие гиены, которые называют меня своим вождем, — сотня или две, — и собрались они не случайно, а по велению короля Панды, чей дом, как мы знаем, ты ненавидишь. Оставь мясо и пиво, поднимайся, начинай свою охоту на гиен, о Масапо.
Теперь Масапо сидел молча: до него дошло, что, намереваясь поймать в силок павиана, он поймал тигра.
— Молчишь, вождь горстки амансома, — продолжил Садуко, которого, помимо ярости, разбирала ревность. — Жаль бросать мясо и пиво ради охоты на гиен и их наглеца-предводителя! Что ж, тогда наглец будет говорить сам. — С копьем в правой руке он, шагнув к Масапо, левой сгреб в горсть короткую бороду соперника.
— Слушай меня, вождь, — сказал Садуко. — Ты враг мне! Ты добиваешься женщины, на которую претендую я. Ты богат и, может статься, купишь ее. И если будет так, я убью тебя и весь твой род, ты, шелудивый бродячий пес!
Он плюнул в лицо Масапо и оттолкнул его от себя. Вслед за этим, прежде чем кто-либо успел его остановить — Умбези и даже сам упавший на землю Масапо, казалось, застыли от изумления, — он гордо проследовал через ворота крааля, бросив мне на ходу:
— Инкози, мне надо поговорить с тобой, когда освободишься.
— Ты за это заплатишь! — проревел ему вслед Умбези, позеленев от бешенства, поскольку Масапо, не в силах вымолвить слова, все еще лежал на своей широченной спине. — Никто не смеет оскорблять моего гостя в моем собственном доме!
— Кто-нибудь точно заплатит, — от ворот прокричал ему в ответ Садуко. — А кто именно — знает только ненародившаяся луна.
— Мамина, — обратился я к девушке, идя следом за Садуко, — ты понимаешь, что запалила сухую траву и теперь в ее огне сгорят люди?
— Этого я и хотела, — невозмутимо ответила Мамина. — Разве не говорила я тебе, что во мне горит огонь и иногда он будет вырываться наружу? Вот только не я, а ты, Макумазан, запалил траву. Вспомни об этом, когда полстраны зулусов превратится в пепел. Прощай, Макумазан, до следующей нашей встречи, и, — с нежностью добавила она, — кто бы ни сгорел, а тебя пусть хранят духи.
Уже в воротах я вспомнил о правилах приличия и повернулся попрощаться со всей компанией. К этому времени Масапо уже поднялся на ноги и ревел, как бык:
— Убейте его! Убейте эту гиену! Умбези, ты что, будешь спокойно сидеть и пялиться на меня, твоего гостя, когда меня, Масапо, ударили и оскорбили в твоем собственном доме? Догони и убей его, слышишь?
— Почему бы тебе самому не убить его? — не менее взволнованный, парировал Умбези. — Или прикажи своим людям убить его. Ты великий вождь, могу ли я оспаривать у тебя право удара копьем? — Затем он повернулся ко мне со словами: — О хитроумный Макумазан, если я был добр к тебе, подойди и дай совет, как поступить.
— Иду, Гроза слонов, — ответил я и зашагал к ним.
— Что же мне делать, что делать? — причитал Умбези, утирая пот со лба одной рукой, а второй отчаянно жестикулируя. — Вот стоит мой друг, — и он указал на разъяренного Масапо, — который хочет, чтобы я убил другого своего друга. — Умбези ткнул большим пальцем в сторону ворот крааля. — Если я откажусь, обижу одного, а если соглашусь, обагрю руки кровью, которая воззовет к отмщению, ведь хоть Садуко и беден, у него наверняка есть те, кто любит его.
— Все так, — сказал я. — И быть может, обагришь ты, помимо своих рук, и другие части тела, ведь Садуко не станет, как овца, покорно ждать, когда ты перережешь ему горло. К тому же разве не говорил Садуко, что он пришел не один? Умбези, если ты просишь у меня совета, вот он: пусть Масапо убивает его сам.
— Вот это правильно! Вот это мудро! — воскликнул Умбези. — Масапо, — крикнул он здоровяку, — если хочешь биться с Садуко, прошу тебя, на меня не
