Это была широкая ложбина, поросшая редкими невысокими деревьями: колючими акациями, деревьями с темно-зелеными листьями и плодами наподобие слив, с кислым вкусом и огромной косточкой внутри, и какими-то деревцами с серебристой листвой. Речка, мелководная в это время года, вилась по долине, и в мелких зарослях по ее берегам во множестве обитали цесарки и другие птицы. Это было приятное, пустынное местечко с большим количеством дичи, спускавшейся сюда зимой питаться травой, которой им уже не хватало на более высоком вельде. Дух захватывало от ощущения необъятного простора, поскольку, куда ни глянь, всюду простиралось лишь море деревьев.
Мы стали лагерем у реки, название которой я забыл, в месте, которое показал нам Садуко, и взялись за приготовление ужина — мяса антилопы гну, которую мне посчастливилось подстрелить, когда мимо нас, мелькая меж деревьев, пронеслось стадо антилоп.
Пока мы ели, я наблюдал, как постоянно появлялись все новые и новые вооруженные зулусы; воины прибывали группами от шести до двадцати человек. Приблизившись, они поднимали копья, приветствуя то ли Садуко, то ли меня, не знаю, и усаживались на открытом месте между нами и берегом реки. И хотя трудно было определить, откуда они пришли, поскольку зулусы выходили из кустов внезапно, словно призраки, я решил не обращать на них внимания, догадываясь, что их приход сюда явно не случаен.
— Кто они? — шепотом спросил я у Скоула, когда он принес мне глоточек джину.
— Дикий отряд Садуко, — так же тихо ответил он. — Изгои его племени, живущие среди скал.
Украдкой я рассматривал прибывающее воинство, делая вид, что раскуриваю трубку, и они впрямь казались мне настоящими дикарями. Высоченные, сухопарые, со спутанными волосами, с наброшенными на плечи изодранными звериными шкурами и, казалось, не обладавшие никаким имуществом, кроме нюхательного табака, нескольких циновок для сна, достаточного запаса боевых щитов, коротких дубинок из древесины твердых пород и ассегаев. Таковы были люди, сидевшие вокруг нас безмолвным полукругом, словно стервятники вокруг умирающего буйвола.
Я продолжал курить, делая вид, что не замечаю их.
Наконец, как я и предполагал, Садуко наскучило мое молчание, и он заговорил:
— Макумазан, это люди племени амангвана. Их три сотни — все, кого оставил в живых Бангу. Когда их отцов убили, некоторым женщинами и детям удалось спастись в отдаленных краалях. Я собрал их, чтобы они отомстили Бангу, ведь я их вождь по праву крови.
— Безусловно, — ответил я. — Вижу, что ты собрал их. Но хотят ли они отомстить Бангу, рискуя своими жизнями?
— Хотим, белый инкози! — прилетел мощный ответ трех сотен глоток.
— И они признают тебя, Садуко, своим вождем?
— Признаем! — вновь последовал ответ. Затем вперед вышел один из немногих седых воинов: большинство этих амангвана были ровесниками Садуко, а то и моложе.
— О Бодрствующий в ночи, — заговорил он. — Я Тшоза, брат Мативане, отца Садуко, единственный из его братьев, спасшийся в ночь Большой резни. Так?
— Так! — прокричали сплоченные ряды за его спиной.
— Я признаю Садуко своим вождем, и мы все признаем! — объявил Тшоза.
— Признаем! — дружно откликнулись ряды.
— С тех пор как умер Мативане, мы жили среди скал, словно бабуины. Без скота, зачастую даже не имея хижины, чтобы укрыться, один тут, другой там. Однако мы жили и ждали, когда он придет — час возмездия, час мести Бангу, который Зикали Мудрый предрек нам. И вот он настал, и все как один — оттуда, отсюда, отовсюду — мы пришли на зов Садуко, чтобы он вел нас против Бангу, победить его или умереть. Верно я говорю, амангвана?
— Верно! — прогремел мощный единодушный ответ, от которого в неподвижном воздухе затрепетали листья деревьев.
— Понимаю, о Тшоза, брат Мативане и дядя вождя Садуко, — ответил я. — Однако Бангу силен и, как мне говорили, живет в хорошо укрепленном месте. Но оставим это, ведь ты сказал мне, что вам нечего терять и вы пришли победить или умереть. Предположим, вы победите. Что король зулусов Панда скажет нам — вам, а также мне, — развязавшим войну в его стране?
В этот момент амангвана повернули головы к Садуко, а тот крикнул:
— Гонец короля Панды, выходи!
Еще не успело угаснуть эхо его слов, как я увидел невысокого морщинистого человека, пробирающегося через ряды рослых амангвана. Выйдя вперед и став передо мной, он сказал:
— Приветствую тебя, Макумазан. Помнишь меня?
— Помню, — ответил я. — Ты Мапута, один из индун Панды.
— Совершенно верно, Макумазан. Я Мапута, один из его индун, член его совета, командующий его импи (то есть армиями), кем я был и для его умерших братьев, чьи имена мне запрещено произносить вслух. Так вот, по просьбе Садуко король Панда отправил меня к тебе с посланием.
— Откуда мне знать, что ты говоришь правду? — спросил я. — Ты принес мне в доказательство какой-нибудь знак?
— Принес, — ответил он и, пошарив под своим плащом, вытащил какой-то предмет, завернутый в сухие листья, развернул его и протянул мне со словами: — Этот знак прислал тебе Панда, Макумазан, повелев сказать, что ты наверняка его узнаешь и обрадуешься ему и что ты можешь забрать его обратно, поскольку после того, как он проглотил две пилюли, ему сделалось очень плохо и больше он в них не нуждается.
Я взял вещественное доказательство, переданное мне Мапутой, и тотчас узнал его в лунном свете.
Это была картонная коробочка с сильными пилюлями каломеля[259], на крышке которой была надпись: «Аллан Квотермейн, эскв. Принимать строго по одной, как назначено». Не пускаясь в объяснения, могу заверить, что сам я принял одну пилюлю «как назначено», а затем подарил коробочку с оставшимися королю Панде, которому страстно хотелось «попробовать лекарство белого
