офисного здания. Заместитель генпрокурора Мейбл Виллебрандт сама была против прослушивания телефонов, поэтому предоставила защищать интересы правительства другому юристу. Мнения судей разделились; решение против Олмстеда было вынесено с минимальным перевесом голосов: пять к четырём. Судья Уильям Говард Тафт уподобил прослушку законным полицейским операциям под прикрытием. Среди несогласных был уже известный нам Холмс, не считавший возможным применить 5-ю поправку в деле «Салливан против США». Судья Уильям Брандеис заявил, что между подслушиванием частных телефонных разговоров и перлюстрацией частных писем нет никакой разницы, а 4-я поправка гарантирует неприкосновенность частной жизни. Да и 5-я поправка была нарушена, поскольку обвиняемые вынужденно донесли на себя. Честная Мейбл Виллебрандт испытывала противоречивые чувства. «Хотя лично я использовала бы своё влияние для предотвращения того, чтобы прослушивание телефонов было узаконено как мера по применению “сухого закона”, вынуждена признать, что толкование Конституции США против интересов нарушителя закона и в пользу права правительства его изловить — масштабная победа “сухого закона”», — напишет она в книге «Сухой закон: взгляд изнутри» (1929).
«Убежище»
В апреле 1927 года в городке Вёрден, штат Иллинойс, арестовали трёх человек, работавших на «самой современной винокурне в округе Сангамон». Это был мини-заводик, способный производить до 500 галлонов спиртного в день; находился он под Обёрном, в 11 километрах от Вёрдена. Арестованные отказались назвать имя владельца. Но в это же время Брайан Болтон, тоже проживавший в Вёрдене, внезапно сорвался с места и, забрав жену и двоих детей, уехал в Чикаго — к Капоне, которому его представил Фред Гетц. Гетц, служивший лейтенантом ВВС в Первую мировую войну, уроженец Чикаго, совершил убийство и был вынужден бежать из города. Теперь же Капоне предоставил обоим бунгало в Сисеро, где они могли отсидеться. Однако к тому времени обстановка в Чикаго накалилась до предела, и уже самому Капоне нужна была надёжная «нора»: речь шла попросту о физическом выживании. Гетц взялся подыскать спокойное местечко в Висконсине, близ посёлка Кудре, на берегу озера Кранберри, в окружении густых лесов, недалеко от канадской границы. Назвавшись Джорджем Ван Эшем, он нанял рабочих для постройки дома и управляющего для присмотра за ними. На эту роль он выбрал Чарли Эллисона — одного из троих арестованных в Вёрдене по делу о винокурне: человек неразговорчивый, уже немолодой, ему можно доверять. Да и рад будет переселиться в глушь с женой и двумя дочерьми — подальше от беды и за хорошие деньги.
Двухэтажный дом из серого камня под двускатной крышей, с окошками-бойницами, стоял на холме, откуда открывался вид на озеро. (Позже среди местных жителей ходили легенды, будто бы на озеро приземлялись гидропланы, нагруженные канадским виски[34]). Спереди был уступом пристроен домик для гостей, сбоку — помещение для охраны, рядом располагались коттедж управляющего, барак для шофёра, псарня, ледник, просторный каменный гараж и водокачка.
Мой дом — моя крепость. Стены были толщиной 18 дюймов (45,72 сантиметра). Весь первый этаж занимал просторный зал со сводчатым потолком и огромным камином, лестницы из красного дерева в обоих концах зала вели на балкон. Над большим обеденным столом висела люстра, сделанная из вагонного колеса, с лампочками, вправленными в оленьи рога. На втором этаже — четыре спальни с балкончиками.
Это был летний домик, куда можно приехать, чтобы отдохнуть в тишине, поплавать в озере, поохотиться (со временем стены покрылись охотничьими трофеями — головами оленей и лосей, чучелами животных, в том числе медвежонка), а заодно обсудить важные дела.
Официально владельцем считался мифический Джордж Ван Эш; управляющим — Чарли Эллисон, который теперь значился трактирщиком из Кудре; но шестое чувство подсказывало местным жителям, что по-настоящему «Убежище» («Hideout») принадлежит королю чикагской мафии: между собой его называли «домом Капоне». Аль в самом деле бывал там, но очень редко, не больше четырёх раз за два года, проводя в «Убежище» по несколько дней. Жена Эллисона, Лола, потом вспоминала, как Аль подарил её мужу новое ружьё, чтобы вместе охотиться на оленей, которых гнали из леса прямо к дому. Но и в его отсутствие дом не пустовал. Среди устных преданий сохранилась история, которую приводит в своей книге Дейдре Бэр.
Преподобного Игнатия Кинни назначили главой католической миссии в резервации индейцев чиппева (оджибве) в Висконсине, на берегу озера Курт-Орей[35]. Что ж, воля Бога и начальства — закон, и не о миссионерской ли деятельности он мечтал, принимая сан? Вот только испытаний ему было ниспослано выше крыши: вся резервация находилась в крайнем запустении, а церкви, можно сказать, не было вовсе. Отец Игнатий, человек мягкий и учтивый, писал слёзные письма епископу, но все его почтительные просьбы о вспомоществовании оставались без ответа.
На другом берегу озера Курт-Орей (в переводе означает «короткие уши»; французским охотникам за пушниной уши местных индейцев казались слишком маленькими, и они думали, что те обрезают мочки), в шести милях от дома падре, на высоком холме стоял дом с толстыми стенами, маленькими окнами и сторожевой вышкой, откуда яркий луч прожектора по ночам ощупывал окрестности. (На самом деле это была водонапорная башня). В одну из тёмных ночей этот луч показался отцу Игнатию ярче обычного, будто звал его, мерцая, как Вифлеемская звезда. Словно невидимая рука подтолкнула его в спину, вывела из дома, заставила сесть в лодку и плыть через озеро. Причалив, он вытащил лодку на берег, поднялся по узкой тропинке на холм, никем не остановленный, прошёл мимо помещения охраны, толкнул тяжёлую дверь и оказался в просторной комнате со сводчатым потолком и большим камином. Посреди комнаты стоял стол с зеленым сукном, а вокруг него сидели люди, играющие в покер. Увидев отца Игнатия, они замерли с картами в руках. А падре, используя всё своё красноречие, заговорил о земной юдоли, о заблудших душах и о том, что богатства земные нужны лишь для обретения Царствия Небесного путём посильных пожертвований на богоугодное дело. Сидевшие за столом были итальянцы. В церковь они давно не ходили — это дело женщин и детей, но матери приучили их относиться к священникам с уважением, поэтому они выслушали отца Игнатия до конца, а когда он замолчал, сгребли все деньги со стола, сунули ему в руки и велели катиться отсюда. Проделав обратный путь, отец Кинни подсчитал свою добычу: 700 долларов.
