Ничего себе — по вызову! Что же он для того, чтобы прийти, переспать и уйти? А как же любовь? Красивые слова? А страсть, желание, упоение? Да-да! Все так. Да еще бесплатно. «Андрей, очнись! — могли бы сказать ему наблюдатели со стороны. — Она платила бы мальчику по вызову за простой пересып. А так: мало того что бесплатно, так еще и с твоей любовью, и с твоими красивыми словами, и с прочими атрибутами влюбленного мужчины. Поди, плохо!»
Цинично? Да ладно! Никакой это не цинизм, а правда жизни. А ты сам, Андрей, не цинично ли поступал, полжизни изменяя своей жене? Она тебя любила, ждала, ревновала. Не цинично?! Нет? Ты возвращался после гулянок с жалкими букетиками, которые твоя жена принимала за знаки любви и прощала тебя, делая вид, что верит…
Не цинично было выводить ее в кино раз в неделю, от чего она сияла счастьем и считала ваши отношения идеальными, а ты только и думал, как тебе удобнее в очередной раз улизнуть на свидание?
Не цинично? А уйти из семьи, наплевав на все страдания жены и дочери? Причем уйти в никуда, просто так, повинуясь собственной прихоти, эгоизму и глупости?
Не цинично, нет?
Но ничего подобного никто Андрею не говорил, а сам он все мечтал о совместном житье-бытье со своей ненаглядной Оксаной. Пока она не объявила ему:
— Андрюш! Нам придется прервать с тобой отношения. — И дальше без паузы: — Я выхожу замуж!
Буднично так объявила, спокойно. И даже не при встрече, а по телефону. Как будто вскользь произнесла слова, от которых у Андрея перехватило горло… Перехватило так, что он не смог толком ничего сказать, а только сипел, хрипел и откашливался.
Он понесся к ней, не помня себя, забыв обо всем на свете, истерзанный, измученный, жалкий…
— Оксана! Что случилось? Почему?
Вот господи! Опять это дурацкое «почему».
Она устало вздохнула. И вздох этот означал только одно: как же ты мне надоел!
— За кого замуж? — не унимался он. — Как это могло получиться?
Она быстро все ему объяснила. Уложилась буквально в несколько фраз:
— Я встретила мужчину. Он постарше меня… На пять лет… Он сделал мне предложение, и я согласилась.
— Но почему? — взвыл он не своим голосом.
— Что почему? Почему встретила? Или почему сделал предложение? Или почему согласилась? — Она явно издевалась. — Что почему?
— Оксана! Не мучай меня!
Она опять вздохнула:
— За него замуж я захотела. — Она сделала акцент на первой части фразы.
Очередное «почему» уже готово было сорваться с языка Андрея, но Оксана, чтобы быстрее завершить разговор, быстро продолжила без его наводящих вопросов:
— Да, я не собиралась замуж. Да, меня и вправду все устраивало в моей жизни. Но мужчина этот… он как-то зажег меня, что ли. Я понимаю, тебе не очень приятно это выслушивать… Но раз ты настаиваешь…
Ничего себе — «не очень приятно»! Да он умирает сейчас перед ней. Реально умирает! И к слову «приятно» это не имеет ни малейшего отношения. Больно, страшно, ужасно! Ужасающе больно и очень страшно! А она — «не очень приятно»!
Андрей вдруг сломался. Сник, словно потеряв интерес к разговору.
— Ладно, Оксан! Пойду я.
Она молчала. А что тут скажешь? Потянулась было к нему… Дотронуться? Утешить?
Он отодвинулся.
— Пойду, — безнадежно повторил Андрей. С трудом поднялся. С тоской оглядел Оксанину кухню, которую обожал. Все ему здесь нравилось: и обилие цветов на подоконнике, и белоснежные занавески, и мягкий свет низко свисающего абажура. Ярко-оранжевый чайник… Он подарил. А она потом всегда покупала салфетки под свет: то с апельсинами, то с подсолнухами. «Чтобы созвучно было», — объясняла. Оксана все любила логически объяснять…
Он и чашки хотел купить яркие, разноцветные… Зеленые, желтые, красные… А она — нет. Пусть лучше хороший сервиз будет. Однотонный, богатый, дорогой. Яркости хватает от чайника.
Конфеты в вазочке, фрукты на блюде…
Тоска заполонила его всего. Если бы можно было взвесить на каких-нибудь волшебных весах, когда он больше переживал: в момент сознания болезни жены? Или во время тревожного ожидания дочери? Или сейчас, в эту самую минуту? Весы перевесили бы на моменте «сейчас».
Тоска была всепоглощающая, глубинная, вселенская. Ему реально казалось, что он умер… Оболочка телесная осталась, а самого его нет. Такая пустота внутри, чернота, пропасть!
Он медленно повернулся, пошарил в кармане в поисках ключей, бросил их на полку в прихожей. Мельком взглянул в зеркало. Не узнал себя в жалком седом старике. В глазах старика плескалось горе… Этот старик — кто он? Если и Андрей, то какой-то другой. Настоящий Андрей всю жизнь только и делал, что балагурил, шутил, веселился. Жил легко, припеваючи… Доигрался.
Он мягко прикрыл за собой дверь, тихо спустился по лестнице.
И только выходя из подъезда, с такой силой грохнул дверью, что лампочка под козырьком затряслась мелкой дрожью и вдребезги разбилась за его спиной…
А еще он с остервенением пнул ногой скамейку. И саданул по урне. Потом врезал ни в чем не повинному дереву во дворе, сбив руку не просто в кровь, а в какое-то жуткое месиво… Наконец он сел на корточки под это дерево и как ребенок горько заплакал.
Жанна полюбила гулять по местному двору. Вообще после появления Максима она многое пересмотрела в своей теперешней жизни. Максим дал ей надежду, и надежда эта настолько изменила ее, что Жанна в ожидании лучших времен буквально светилась. Она думала: что ж, раз уж я попала в такую ситуацию, то сколько можно мучиться и страдать? Не лучше ли найти хоть какие-то плюсы, извлечь пусть малую, но пользу из вынужденного заточения? И переоценила свою жизнь. Вот, к примеру, массаж, забота о теле, о красоте лица — разве это не плюс? Разве уделяла она себе столько времени и внимания дома? Да нет, конечно! Фигурой вообще никогда не занималась. А здесь аэробика, бассейн, здоровое питание! Вот эти прогулки опять же. Почему нет? Что она все свое свободное время стоит в тоске у окна? Не лучше ли пройтись, подышать, подвигаться?
Дома Жанна тоже не очень-то гуляла. На работу на метро, с работы — на метро.
Дом… Слово это — такое короткое, но настолько емкое… Когда начинаешь задумываться, а что есть твой дом, то однозначно и не ответишь. Только квартира? Или вся девятиэтажка? Или подъезд? А может, двор? Нет, скорее всего даже улица. Или все же город? Наверное, город — это уже понятие родины, а не дома. Или все-таки дома?
Жанна вспоминала в основном квартиру. А в ней родителей, и непременно двоих. Не на даче, не у бабы Саши в деревне и даже не у подъезда. А почему-то именно в квартире. Ну что же этот Максим не мог толком поговорить с ними? Ведь мог же и ответное письмо привезти от них. Что с мамой? Как ее здоровье? Вместе ли она с отцом сейчас? Очевидно, вместе, раз Максим с мужчиной разговаривал по телефону. А вдруг это не отец? А какой-то другой мужчина? Ой, ну что ж за неизвестность какая-то бесконечная! Она злилась на Максима, понимая, что неправа. Он и так единственный, кто для нее в этой ситуации что-то сделал. Жанна не знала про других девчонок, но не удивилась бы, если бы оказалось, что из их заведения больше никому не удалось хоть что-то сообщить о себе на родину.
