русского писателя, говорят, очень хороший человек. Сестры Клячкины дали согласие, и Виктора Платоновича положили в могилу Ромы Клячкиной (№ 2461), ибо места на русском кладбище не было… Слушая Веру Семеновну, я вспоминал здешние рассказы о том, что надменный Набоков не захотел повидаться с Некрасовым, и я подумал, что судьба подшутила снова. Когда-то в Берлине молодой Володя Набоков влюбился в прелестную Рому Клячкину и даже делал ей предложение, но получил отказ: была влюблена в молодого поэта-турка. А теперь в могилу прелестной Ромы положили нашего милого Вику Некрасова… Впрочем, позднее его все же перезахоронили.НЕЧИТАЙЛО-АНДРЕЕНКО М. Ф., художник, 29.12.1894–12.11.1982
Михаил Федорович Нечитайло-Андреенко был родом из Херсона, учился живописи в Петербурге, до революции участвовал в столичных художественных выставках, эмигрировал в Румынию, позднее переехал в Прагу, где оформлял театральные спектакли, а еще позднее уехал в Париж.
В своей живописи он развивал идеи кубизма и конструктивизма, позднее работал в традициях парижской школы и, как считают знатоки, испытал влияние Кости Терешковича, сына доктора Терешковича, главного врача знаменитой психушки – Канатчиковой дачи, что под Москвой.
НИКОЛАЕВ ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ, генерал-майор, 16.06.1873–22.01.1942НИКОЛАЕВА (ЗАБОТКИНА) МАРИЯ ДМИТРИЕВНА, 1878–1951
Владимир Николаевич Николаев был внуком императора Николая I, родился в Петергофе, 16 лет от роду вступил добровольно в гренадерский кавалергардский полк, дослужился до звания полковника, сопровождал последнего русского императора во время его визита во Францию (в 1913 году) и был награжден орденом Почетного легиона. Позднее он участвовал в Первой мировой войне и получил чин генерал-майора. Женат он был четыре раза. Третья его жена, дочь генерал-лейтенанта Д. С. Заботкина, умерла от голода в Ленинграде в 1925 году, после чего Владимир Николаевич женился на ее сестре Марии Дмитриевне. Многочисленное потомство Владимира Николаевича расселилось по средиземноморскому берегу Франции (Тулон, Бандоль, Олюль), внуки его женились на француженках (а одна из племянниц даже вышла за марокканца и живет в Марокко), и вряд ли они даже помнят о примеси императорской крови в своих жилах.
НОВГОРОД-СЕВЕРСКИЙ ИВАН ИВАНОВИЧ,«поэт ледяной пустыни», 13.11.1893–10.07.1969
Собственные польские имя и фамилия (он был из ссыльных поляков, которых так много было в Сибири) так не нравились Ивану Ивановичу, что он ими никогда не пользовался: пользовался лишь придуманным им псевдонимом. Родился он в Восточной Сибири, учился в техническом училище в Омске, в военной школе в Иркутске, служил офицером на Первой мировой войне, служил в Добровольческой армии на Гражданской, был произведен генералом Врангелем в полковники. В молодости Иван Иванович исходил пешком и изъездил Сибирь, потом добрался через Болгарию во Францию, учился в Богословском институте, женился на племяннице писателя Ивана Шмелева, писал стихи – о Сибири, о тундре, о снегах, о льдах, о камнях и птицах.
Высоко отозвался о стихах И.И. Новгород-Северского литературовед проф. М. Гофман: «Ив. Новгород-Северский – поэт совершенно особенный, не похожий ни на кого другого, ни на предыдущих поэтов, ни на своих современников, но настоящий Божьей Милостью Поэт».
НУВЕЛЬ (NOUVEL) ВАЛЬТЕР ФЕДОРОВИЧ,26.01.1871–13.04.1949
Вальтер Федорович Нувель был до революции композитор-любитель, эстет и чиновник особых поручений канцелярии Министерства императорского двора. Он посещал в Петербурге самые разнообразные сборища богемы. Поэт Владимир Пяст так описал его в своих мемуарах: «Человек маленького роста, с довольно большими усами, эстет с ног до головы, одетый с особым изяществом, куривший особенные папиросы…»
Неудивительно, что именно такой человек попал вскоре в окружение Сергея Дягилева, вошел в «мозговой трест» его антрепризы, а позднее написал книгу о Дягилеве. Все звали его в окружении Дягилева «Валечка Нувель».
НУРЕЕВ РУДОЛЬФ,1938–1992
Под этим ни на одно не похожим здесь надгробьем, под каменной мозаикой восточного ковра, покоится один из самых славных танцовщиков и балетных постановщиков минувшего века – Рудольф Нуреев. «Бедный татарский мальчик» из семьи отставного замполита, родившийся в поезде близ берегов Байкала, увидел в пору голодного детства в Уфе свой первый балет (самый голодный год моего детства и первый в жизни увиденный мною балет тоже пришлись на холмистую Уфу, но это не привело меня на сцену, так что не будем преувеличивать роль детских впечатлений) и возмечтал стать танцовщиком. Он и стал им благодаря таланту, упорству, честолюбию, дерзости. Танцевать учила его в Уфе ссыльная дягилевская балерина. Потом были Уфимский театр оперы и балета и новая большая победа: он поступил в славное балетное училище в Ленинграде. И вот уже сцена Кировского балета, мечты о дальних странствиях (знакомые вспоминали его заносчивую фразу: «Я буду танцевать в «Гранд-Опера», а вы будете всегда тут коптеть») и, наконец, его первые гастроли в Париже. Здесь он (едва ли не единственный из танцовщиков, кто удосужился выучить хоть один «иностранный» язык – английский) знакомится с французскими коллегами, с высокопоставленными балетоманами и юной поклонницей из богатой чилийской семьи (Кларой Сент). Он днем и ночью бродит в их компании по Парижу, покупает театральные парики, и те, кому положено следить за «поведением советского человека за границей», решают, вместо продолжения его выступлений в Лондоне срочно отправить Нуреева назад в Россию. Ему сообщают об этом перед самым отлетом, уже в аэропорту Ле Бурже, откуда труппа улетала в Лондон. По просьбе Нуреева французские друзья, пришедшие на проводы, вызывают в аэропорт Клару Сент, а она предупреждает местную полицию, что ее русский друг хочет просить политического убежища во Франции. Полицейские входят в кафе и пристраиваются у стойки, но Нуреев сидит неподалеку в зале под охраной двух дюжих стражей. Прыжок в аэродромном кафе становится одним из самых важных па в жизни танцовщика. Этим отчаянным прыжком к свободе Нуреев преодолевает расстояние от стула до стойки. Прежде чем его стражи опомнились, Нуреев успел воззвать к французскому закону, требуя свободы…
Судьба его сложилась на Западе счастливо. По выражению одного из биографов (о нем написано больше дюжины книг и сотни статей), Нуреев, подобно Анне Павловой, не гастролировал разве что в Антарктике. Успех его на величайших сценах мира был триумфальным, у него были великие партнерши (вроде Марго Фонтейн), и уже через два года после бегства он поставил в лондонском Королевском балете сцену из «Баядерки» и стал видным постановщиком. Чуть не десять лет кряду был он балетмейстером парижского Пале Гарнье (того самого, что у нас называют Гранд-Опера). Он богател, покупал виллы, поместья, дома, квартиры, острова, картины… У него были три большие любви (к мужчинам, как водится у выпускников балетных школ) и множество увлечений. Он небрежно отмахнулся от смертельной угрозы СПИДа – и пал его жертвой…
В 1992 году, изможденный болезнью, он ставил в Париже балет «Баядерка». Тот самый, в котором он, еще танцовщиком Кировского театра, в последний вечер перед побегом
